Красное полусладкое

      Лука не любила балы. Почти всегда это — захватывающее зрелище из бесконечно красивых и надоевших кровопийц, невесомо скользящих по паркету в дорогих нарядах. Но почти всегда его там нет.       А бал этой ночью — особенный. Он придёт. Празднование в честь дня рождения Айдо Нагамичи, которого он глубоко уважал, пропустить было некрасиво. Лука стискивала зубы и сжимала ладони в кулаки, чтобы не выдать своего ликования, когда в классе Ханабуса с гордостью объявил, что Куран Канаме посетит бал в их доме. Соэн уже была счастлива — по крайней мере, ей будет кем любоваться и иметь негласную причину отказывать в танцах заурядным кавалерам.       Каждый треклятый раз Лука лелеяла мечту, что в эту ночь ей удастся потанцевать со своим тёмным принцем. Иначе она и не могла о нём думать. Человеческие девочки мечтают, что за ними придёт великолепный королевич в блестящем белом плаще на таком же ослепительно-белом коне и спасёт от серого дракона скучной реальности. Но у девушек-кровопийц были свои причуды: им снились принцы в чёрных одеяниях и с острыми клыками, что страстно впиваются в их шеи. Чистокровные принцы. Ведь разве кто-то ещё достоин того, чтобы добровольно отдавать им свою кровь и брать взамен?       Этой ночью Лука не изменила своей традиции. Самое модное в сезоне платье, самая красивая вечерняя причёска, самый совершенный маникюр… Всё самое-самое. И самое болезненное убеждение для себя, что уж сегодня ночью — точно-точно! — она сможет его очаровать.       Неважно, сколько раз все убеждения, рождённые в её самоуверенной душе до сей поры, разбивались об острые углы его равнодушия. Неважно, сколько разочарований, в первую очередь в себе, её постигнет в будущем. Она, как непослушный ребёнок, с наивным высокомерием будет наступать на свои любимые грабли снова: она же вампир — любые синяки от удара рукоятью заживут мгновенно.       Лука не глядя взяла бокал с подноса проходившего мимо официанта. Красная жидкость не была чистой красной — на свету она искрилась множеством оттенков красного, уловить и распознать которые был способен только острый вампирский глаз. Честно сказать, Лука видела чистый красный только единожды: когда его глаза горели от жажды.       Сделав глоток, Лука с наслаждением зажмурилась: красное полусладкое. Словно репетиция перед распитием его крови, ведь аристократка надеялась, что однажды это обязательно произойдёт. Да, помимо мечтаний Соэн было свойственно лелеять ещё и надежды — вместе им было очень комфортно в её голове. И они не сильно отличались между собой: все они были лишь разными оттенками выражения страсти.       И источник её боли феерично появляется перед присутствующими, что раболепно склоняются перед ним в поклоне. Лука повторяет их движения, но про себя мыслит, что лишь в её поклоне отражено всё благоговение ночного мира. А её невольный принц и рад бы появиться через чёрный ход и встать позади толпы, не привлекая лишнего внимания, но происхождение обязывало.       Происхождение ещё и связывало его по рукам и ногам. Даря всеобщее признание, высокий статус забирал его свободу действий. Лука была готова стать ключом, что отомкнёт замок на его кандалах. Если бы только ему это было нужно.       Чёрная душа превосходно сочетается с белой отутюженной рубашкой, думала Лука: Куран Канаме был безупречным грешником. Ничто не портило его порочный образ всемогущего и бессмертного чудовища, напротив — только подчёркивало.       До блеска начищенные чёрные ботинки.       Идеально пошитые брюки, что облегали длинные ноги (когда Лука представляла мир с высоты его роста, её голова начинала кружиться).       Превосходно сидящий тёмный камзол, под которым и томилась белоснежная рубашка, словно шкура убитого коня, что принадлежал несчастному принцу из снов человеческих девочек.       Если изъян и был, то лишь добавлял остроты и болезненности восторгу, что она испытывала, глядя на него.       Когда Лука видела его в официальном наряде, подобном этому, она невольно вспоминала, что так зачастую одеты демоны — искусители и соблазнители — в мирских фильмах. Слишком идеальные в своей порочности, чтобы верить им до конца, но именно поэтому ты и веришь — желание быть во власти подобного совершенства очень пленительно.       Куран Канаме подходит к золочёной урне, что стоит на возвышении у края танцевального зала, и опускает в её внутренность руку. Потрясающий спектакль, придуманный Айдо Нагамичи: каждый молодой вампир был обязан вытащить записку с именем юной аристократки и пригласить её на танец, как только подадут сигнал. Честь вытащить первую записку была предоставлена, безусловно, Курану. Если бы перед ним имена вынимали представители других семейств, то их несчастные партнёрши по танцу ни за что бы в жизни не простили судьбе эту злую шутку.       Куран Канаме внимательно смотрит на записку, и ни один нерв не дёргается на его лице. Все затаили дыхание, стало так тихо, что был слышен треск свечей. Но чистокровный молча спрятал записку с именем в карман камзола, и присутствующие шумно выдохнули, словно только что вспомнили, что имён никто заранее не называет — так было оговорено. Теперь трепетные сердца юных клыкастых девиц будут замирать ещё несколько минут, прежде чем узнают, что чистокровный вытащил записку не с их именем.       Но самоуверенность было не остановить: тщеславные красавицы вслух и не стесняясь выказывали уверенность в том, что Канаме-сама держит в кармане записку именно с их именем. Лука лишь фыркала и молча ненавидела их всех. Переживать по этому поводу не стоило — места для ненависти в её сердце предостаточно, проходите, не стесняйтесь. Про себя же она тайно надеялась, что ему досталось её имя. Надеялась, не мечтала. Хотя и пару минут назад решила, что это одно и то же.       Лука допивала красное полусладкое до дна и наблюдала, как алые, багровые, лиловые и почти чёрные капли скатывались вниз по прозрачному хрусталю, падая ей на язык, обжигая нутро и кружа голову. «Репетиция…»       Сигнал прозвучал в голове Луки как гонг на ринге борцов: сейчас, сейчас стая змей, наряженных в пышные платья, будет оплёвывать ядом ту, которой улыбнулась судьба, направив руку Курана Канаме к записке с её именем. Лука обещала себе, что не уподобится этим грубым подобиям изящества. Её чувства будут выше зависти.       В поисках официанта с искрящимися алым светом бокалами, полными красного полусладкого, Соэн подняла голову. И застыла.       — Лука.       — Канаме-сама.       Он лишь слегка поклонился, как и должен сделать джентльмен перед тем, как пригласить леди на танец. Лука по возможности грациозно, как только была способна в тот волнительный момент, сделала реверанс и протянула руку. Как же замечательно, что сегодняшний наряд не предполагал перчаток: Соэн с содроганием во всём теле отметила гладкость его кистей. Он вёл её к центру залы, и аристократке чудилось, будто они идут к алтарю — какая по-идиотски прекрасная мысль!       Лука уговаривала себя не смотреть по сторонам, чтобы не ловить завистливые взгляды. Она абстрагировала свой слух от шипения юных аристократок и их матерей по сторонам. Это было несложно. Вообще ничего не сложно, когда надо смотреть только на него и не думать ни о чём.       Сейчас, когда играет эта волшебно-печальная мелодия, она не станет насильно отворачивать от него свой взор, чтобы не получить в ответ тёмно-гранатовый взгляд, полный укора. Потому что именно сейчас смотреть на него неотрывно было почти правилом этикета.       Соэн думала, что музыка будет намного медленней и тоскливей, но через минуту она уже тяжело дышала из-за чётких движений и частых поворотов — Куран Канаме не церемонился, но это было то, что нужно, чтобы не заплакать. И когда скрипка заиграла трагично и призывно, Лука закрыла глаза от переполнявшей её нежности. Её пальцы сжимали его ладонь до боли, а левая рука, вместо того чтобы покойно лежать на его спине, отчаянно сжимала ткань камзола — блестящую, как ночь. Её никто не осудит за это. Только позавидуют.       — Лука, смотри на меня.       Слов меньше, чем пальцев на руке, а сопротивляться невозможно. И Соэн распахнула глаза, в уголках которых уже блестели наивные девичьи слёзы. Но она не отвела взгляда — он приказал смотреть. Можно ли рассмотреть за этими усталыми глазами его мрачную душу? Можно ли понять его и стать ближе? Можно ли уговорить принять её чувства как прекрасный дар?       Разум затуманился, не то от красного полусладкого, не то от грусти.       «Пожалуйста, любите меня», — одними губами прошептала она, но знала точно, что он услышал. Взгляд Курана стал темнее, а её тело — ближе к нему. Она почувствовала, как соприкоснулись ткани их одежд, которые хотелось разорвать от ненависти прямо на глазах у всех. Если только подобный позор окупится его любовью.       «Любите меня, умоляю», — беспомощно взывала к нему Лука. Ещё никогда она не чувствовала себя так плохо, потому что никогда не была так близка к нему. Кроме того единственного раза, когда он пожелал её крови. Его дурманящий запах — запах чистейшей и самой ядовитой на свете крови — окутывал её, как шёлковая шаль. Лука бы с удовольствием запуталась в её складках и упала на мраморный пол, выдыхая последний раз в своей жизни.       Его вены манили сильнее, чем бокалы с красным полусладким.       «Я отдам Вам всю свою кровь до последней капли, Канаме-сама!» — мысленно кричала Соэн, сминая ткань камзола так сильно, что та грозилась вот-вот треснуть.       «Я принесу Вам своё сердце на золотом блюде на ужин».       Оно и так уже наполовину было съедено его равнодушием.       «Я сплету из своих волос покрывало, что будет оберегать Вас от тревожных снов».       Их гладкость и сияние всё равно для него ничего не значили.       «Мои глаза станут стражами Вашей печали и спутниками в бесконечном одиночестве».       Он никогда не хотел смотреть в них дольше одного мгновения.       «Я отдам всю себя. Только любите… Любите меня».       Соэн верила, что никто не сможет так любить, как любит она. Верила, что ничья любовь не была ему к лицу так, как её.       — Лука…       Тихий голос, но громче надрывной, почти кладбищенской музыки, что гремела на всю залу. Потому что он был ближе всего остального, далёкого и ненужного.       — Прекрати, пожалуйста.       Он слышал крики её сердца и отголоски мучительных мыслей. Для Курана Канаме это было невыносимо. Он не мог позволить себе быть любимым так слепо. Не ею.       Музыка медленно оборвалась, и Лука почувствовала, как её сознание накрыла тоска. Она ещё не отпустила его ладонь, но уже тоскует по его прикосновению и несбывшемуся поцелую. Поцелую, который так и останется всего лишь мечтой и надеждой.       Репетиции с красным полусладким были лишними.       Канаме сделал шаг назад и посмотрел на неё — чересчур долго. Лука искала на его лице признаки осуждения или недовольства, гнева или расстройства, но этого не было. Ничего не было. Прекрасное лицо было бесстрастным.       Куран развернулся и пошёл прочь к балкону — обители уединения, где его никто не посмеет тронуть, даже она. В особенности она. По щеке Соэн Луки текут прозрачные и почти невидимые как холодный ветер слёзы. Она не узнает, что перед танцем чистокровный вытащил записку, заранее зная, что на ней написано «Лука Соэн».