В этой жизни

Новый остров был небольшим: один маленький городок да лес у самых берегов. Такие маленькие острова вводили капитана в уныние. Он угрюмо смотрел вперед из-под соломенных чуть неровных полей шляпы, всем своим видом показывая, как ему не хочется оставаться в этом месте, за что получал по макушке прицельным ударом Нами. Вот уж кто точно был рад таким островам, так это она, рыжая ведьма. Навигатор могла несколько раз на дню говорить, как она устала ото всех этих опасностей, битв и всего прочего, как она хочет спокойно отдохнуть, чтобы это спокойствие было настоящим, а не как всегда. В порту было тихо. Наверное, для такого небольшого островка, пусть и находящегося на Гранд Лайн, это было абсолютно нормально, но Зоро все равно недовольно хмурился: своей интуиции он доверял, а та, в свою очередь, больше верила опасности. Наверное, это было странно, но от тишины Ророноа всегда ждал шороха, а от мира и спокойствия - войны. Искать подвох во всем стало привычным делом еще со времен, когда он был охотником на пиратов: в таком окружении, в каком он тогда находился, было намного благоразумнее верить только одному себе. Иногда находились такие смельчаки, которые пытались убить его, как только Зоро появлялся в городах, где видели разыскиваемых пиратов, но это было заранее проигрышной тактикой. Оттого со временем это гордое одиночество вросло в него настолько, что стало чертой характера, нежели состоянием личной жизни. И с этой чертой было чертовски тяжело жить. Когда основная часть команды сошла на пристань, то сразу же все разошлись куда-то в разные стороны по делам, будь то Луффи, убегающий вперед в поисках приключений, Усопп, ищущий магазин, где мог бы купить все необходимое для своей работы, или Нами, уходящая в поисках отеля и счастливо восклицающая что-то о том, как она рада ничего не делать сама. Что именно она делала сама, Зоро не понимал, за что счетчик его долга приобрел еще один ноль в конце. Ведьма, не иначе. Кок тоже уходил куда-то. Наверняка закупался припасами, чтобы потом стремительно вернуться обратно на Мэри к "ненаглядной Робин". Придурок. Ноги уносили его прочь от корабля: там ему решительно нечего было делать. Оттуда даже хотелось сбежать в последнее время. В роли наблюдателей на этот раз остались Робин и Чоппер. То, что эта странная женщина вызвалась сама сторожить корабль, наводило странные мысли. Зоро все еще не доверял ей, как и не видел смысла делать этого: еще недавно она была их врагом, но не прошло и недели, как все об этом забыли. Конечно, он доверял Луффи, верил в то, что он не ошибается в людях, но все равно был настороже. Это было привычкой. Что-то странное было в этой женщине, опасное, отчего иной раз ладонь сама ложилась на рукоять катаны, но тут же соскальзывала с нее: причины для такой агрессии не было. То, что ее глаза были такими же темными, как и лезвие его Китэцу, еще не было причиной для убийства. Зоро глубоко вдохнул: в последнее время он был слишком раздражительным и напряженным. Ему следовало бы последовать примеру Нами и тоже хорошенько расслабиться: в конце концов, они недавно целую страну спасли, имеют право на отдых. Оставалось только найти выход из леса, дальше проблем бы не было. Мечник скрипнул зубами: это был самый нелепый навык в его жизни. Его топографический кретинизм находил воистину красивые места вроде небольшого водопада среди скал в гуще леса, маленькой бухты с горячим белоснежным песком на берегу и прозрачной, как и желанные их навигатором кристаллы, тихой водой, или же поле танцующих светлячков. Это все было, несомненно, было очень красиво, но когда ты хочешь есть и спать становится как-то все равно на местные красоты. Особенно тому, кто не является любителем природы, которая вечно ставит его в тупик. Ророноа не знал, каким удивительным образом он возвращался на Гоуинг Мэри, но был счастлив, что у него вообще это получалось. Всходил на борт он с гордо поднятой головой, взглядом зверя и брюках в репейнике. Естественно под любопытный взгляд капитана, ругань Нами, что они устали его ждать, и едкие комментарии кока. Отношения у них были напряженные, мягко говоря. Бровастый с каждым днем становился все невыносимее и невыносимее, и Зоро не мог ничего с этим сделать: вероятно, это была их общая вина. Их вина в том, что они грызутся так, будто и не люди вовсе, а дикие звери, больше никто не виноват. Каждый день бросаются друг на друга, словами вспарывая что-то внутри и раздирая до такой степени, что не заживает уже. Зоро думает, что вина в большей мере лежит на нем. Кок ведь не виноват. Совсем не виноват, что он, Ророноа Зоро, совершенно не понимает самого себя. Он чувствовал себя запутавшимся, впервые не сумев решить проблему наскоком. Он чувствовал, что тонет, встав опрометчиво в зыбь. Ведь никто не заставляет его цеплять завихрень: он сам это делает. Сам ждет, когда послышится мерный, спокойный стук туфель о палубную доску, чтобы в следующее мгновение перехватить чужую ногу у своего лица за лодыжку. Худую, с выступающими костями. Зоро сам нарочно игнорирует его, когда он что-то говорит, чтобы бровастый злился: он всегда злился рядом с мечником. Зоро нравилось, когда он раздражается, тогда его сфера внимания сжималась всего лишь до одного человека, которым был именно он. Не Нами и не Робин. Кока нравилось задирать: это было весело. Весело придумывать новые прозвища, новые ругательства, смотреть, как тот мгновенно звереет, и как тут же с его губ слетает ответное ругательство, покрепче иной раз, чем его собственное. Бровастый же боевой кок. Боевой кок, который не только мастер кухонных дел, а еще и может навалять тебе так, что не встанешь. И поэтому больше всего Зоро нравились их драки. Наверное, никто не знал, но кок охренеть как любил драться. Зоро видел это. Видел, как сияют каленой сталью голубые глаза, внимательно наблюдающие за каждым движением мечника. Будто он, Зоро, заклинатель змей, потому что кок гибко уходит от скользящих замахов так, что он и представить себе в голове не может, что человек вообще может гнуться под такими углами. Только думает: "Как, черт возьми?" Он заворожен. Они такие разные даже в бою, но Зоро чувствует уважение к коку, который воин, который смотрит серьезно, который молчит, который увлекается так, что проламывает ногой стену, не обращая внимания на вопли Усоппа. У мечника все клокочет внутри от немого восторга, с ним всегда так перед битвой с хорошим противником. Кок слабее, но он не отступает: он использует то, что не использует Ророноа. Временами Зоро живет этими мгновениями, когда у бровастого холодные глаза, а у него самого внутри бушует жажда сражения. Живет задорным смехом капитана, командным голосом Нами, воплями напуганного Усоппа и Чоппера. Зоро слишком поздно понимает, что из этих мгновений лепится его жизнь, медленно, верно, скатываясь огромным снежным комом на его мечту, и вновь рассыпаясь на маленькие фрагменты. Ему страшно, потому что лицо Куины с каждым разом вспоминается все тяжелее. Не сразу. Не в ту же секунду. Так не должно быть. Чувства тормозят его. Чувства - слабость. Он хочет быть холодным внутри, как лезвие его катаны, но душа горит рядом с капитаном, с накама. Даже рядом с коком. Зоро чувствует к нему что-то знакомое, странное. Нерасплетаемый клубок эмоций: дернешь за одну ниточку, и все свернется в узел сильнее. Он болезненно завязанный где-то у легких; не у сердца: без сердца он как-нибудь прожил бы, но без воздуха не может. Не вдыхая, не остудить то пламя, что внутри. Когда умерла Куина, он задыхался. Будто кто-то очень жестокий потянул за все нити этого клубка разом. Зоро боится, потому что все они завязаны на пальцах накама. Но он не показывает страха, иначе бы ему можно было сразу бросить все: не сможешь совладать с собой, нечего и пытаться совладать с кем-то еще. Больше всего нитей у бровастого. Ненависть, злость, восхищение. Что-то еще. Он не хочет говорить это вслух, это слишком... Слишком. Слишком громко, слишком прямолинейно даже для Ророноа. И для кока тоже. Зоро знает, между ними уже есть это что-то. Понял на Литл Гарден, наверное, когда этот невероятный идиот достал из кармана Этернал пос, будто на каждом шагу такие встречает. Когда сказал, что болтал по ден-ден муши с мистером Зеро. Конечно, ведь они всей командой говорят по вечерам с шичибукаями, рискуя жизнью за это. Его бесит, что он иногда такой отчаянный придурок, понимая, что более глупые и смелые поступки может сделать только Луффи. Но ведь он не капитан, может и не отбиться от врага; нет, Ророноа не пытается оскорбить его, как воина, но и не признает, что волнуется, пока его нет рядом. Зоро думает, что кок ненормальный, потому что его лицо спокойно, будто это ему и впрямь не в новинку. А потом резко веселеет, заражаясь радостью команды от того, что не нужно находиться целый год на этом острове. Хотя с таким капитаном они и впрямь могли бы поплыть и так, наугад: Луффи не любит сидеть на месте, да и с его аппетитом все динозавры вымерли бы уже в первый месяц. Если не раньше. В тот вечер у Зоро начали болеть почти отрезанные им самим ноги. Все было действительно плохо. Старая боль накладывалась на новую, отчего хотелось выть, а сознание то и дело норовило покинуть его, расплываясь в хороводе цветных кругов и увлекая в такую привлекательную тьму спокойного сна. Силы уходили на то, чтобы сидеть прямо и плотно сжимать челюсти, ровно дыша через нос. Было и холодно, и жарко одновременно: его колотило так, словно он дико промерз на морозе, а пот то и дело каплями стекал по виску, и это было неприятно. Когда его лба касается стекло, Зоро вздрагивает всем телом, тут же жалея об этом, потому что потревоженные ноги тут же взвывают: он не может понять холодная ли бутылка, или это он сам такой горячий. Кок садится прямо перед ним так, чтобы его лицо было на уровне глаз самого Зоро: даже переводить взгляд еще куда-то тяжело, и это очень погано, потому что он не любит быть беспомощным. Это тоже слабость, которой у великого мечника быть не должно. Бровастый молчит, легко касаясь пальцами его колена. - Вытяни ноги и сам ложись. Голос у него тихий, уставший и чуть хриплый, Зоро его едва слышит, будто находясь в вакууме. Кок опять не торопил, давая время понять, что от него требуется: он, конечно, мог бы и сам уложить его, особенно когда в таком состоянии, но не делал этого - иначе бы оскорбил гордость мечника своей помощью, а не действительно помог бы ему. Ророноа был упрям: смотрел в ответ так, что и без слов становилось понятно, куда он желает пойти долбанной завихрени. Зоро надеялся, что это не выглядит слишком жалко. Даже если это было и так, то сегодня ненормальный кок был ненормально тактичен, терпелив и спокоен. - Хочешь сдохнуть здесь от потери крови, чтобы твоя мечта была забыта? Нет. Зоро не хотел, тихо цокая языком и закрывая глаза. Кок был, вообще-то, раздражающим. Иногда он становился настолько невыносимым, что двумя-тремя словами бил по самолюбию наотмашь, но Ророноа понял это немного позже, когда услышал историю о втором разговоре кока и Крокодайла от Луффи. Помнится, он тогда едва ли не хохотал, всячески сдерживаясь и вновь думая о том, что тот невероятный идиот. Между ними повисла тяжелым облаком тишина, и Зоро видел этот немой вопрос в глазах кока: "У тебя вообще есть право умирать, пока ты не исполнил ее?" Зоро задыхался рядом с ним. Хотелось, чтобы бровастый идиот перестал быть таким. Всепонимающим. Будто знает, каково это - нести на себе ответственность за чужую несбывшуюся мечту, будто знает, каково это, когда она становится твоей, каково это, когда мечта отдает горечью твоих собственных слёз. Он смотрит в голубые глаза, оглушающе серьезные, но видит себя: свою мечту, свою боль, свои желания. Видит сожаления и вину, такие же, как у него самого, потому что они, выходит, оба взяли на себя ответственность за чьи-то сломанные жизни. Сломанные из-за них. Понимает, что да, кок знает. Потому он сегодня ему не противник - накама. Зоро послушно вытягивает ноги: медленно, не спеша, пока что-то звенит и стучит стеклом и железом под боком. Он скашивает взгляд в то место, где шумит: на невысоком столике стоит железный поднос, и Зоро сильно прищуривается, чтобы рассмотреть там иголку, нить; бинты он видит и без этого, как и бутылку с каким-то алкоголем. Она тускло поблескивает при приглушенном свете, привлекает внимание: Зоро шумно сглатывает обжигающий ком в горле, понимая, что ему предстоит. Долгие минуты ада, от которого не отвертеться, потому что это делается во благо: Зоро даже не оспаривает это, потому что он не идиот, вопреки словам тупой завихрени. Кок сосредоточен, не встречается с ним взглядом, подготавливая все нужное к этой полевой "операции", а ему протягивает бутылку, показывая один палец. Обезболивающего нет, а бровастый сама щедрость; Зоро не жалуется, успокаивая себя его словами, что если будет паинькой и полежит без резких движений, то он накинет ему еще бутылку сакэ сверху. Ророноа делает ровно один глоток и замечает, что руки накама дрожат. Особенно левая, в которой зажата игла. - Эй, завихрень, уверен, что не налажаешь от страха? - басит он, прокашливаясь. - Мне мои ноги еще нужны. - И пострашнее вещи видел, чем ходячие идиотские водоросли, придурок, - привычно раздраженно отвечает ему кок, и это немного разряжает напряжение, буквально искрившее в воздухе. - А будешь трепаться, я тебе и рот зашью вдобавок, Нами рада будет. И я не заметил, чтобы тебе действительно нужны были ноги. Зоро хочет огрызнуться, прекрасно понимая намек, но его уже не слушают. Кок еще немного осматривает ноги Зоро, чтобы чертыхнуться и самому приложиться к той самой бутылке, из которой до этого пил мечник. Это успешно игнорируется обоими. Бровастый все же принимается за дело, дав ему прикусить что-то: он хоть и аккуратен, но это все равно больно. Так больно, что он сдавленно стонет и вжимается затылком куда-то назад. Зоро терпит, не дергается, стараясь не сделать хуже, и жмурится каждый раз, когда острая игла входит в напряженные мышцы, которые он никак не может расслабить, прокалывая кожу. Это длится бесконечно долго, он не замечает даже, когда кок принимается за вторую ногу: обе горят огнем от боли, и та расползается по всему телу, скручивая все внутри в единый ноющий и воющий ком. Кажется, он проваливается в бессознательное состояние на несколько минут. В себя его приводит уже шум воды за спиной, а затем и холодное полотенце, опустившееся на лоб. Зоро чувствует себя больше больным, нежели раненным, потому что своеобразные компресс помогает реальности вернуться в исходное положение и не шататься. Кок открывает окно на противоположной стене и очень долго пытается прикурить, но большой палец все время соскальзывает с колесика, и ничего не выходит. Он раздражается все сильнее, яростно пытаясь вернуть себе контроль над собственными руками, и, в конце концов, Зоро не выдерживает, кидая в него тяжелое, влажное полотенце, пока тот не стер себе всю подушечку пальца о ребристую поверхность. - Ну и хрен ли ты творишь, кактус?! - тут же взвивается бровастый, обращая всю свою ярость на него, скидывая полотенце на стул. - Переверни сигарету, идиот, - флегматично замечает Зоро, продолжая лежать на своем месте и ждать, когда боль начнет утихать. Завихрень выглядит озадаченным. Он не сразу понимает, что мечник имеет в виду, пока тот не показывает указательным пальцем сначала на свои губы, затем обратно на кока. Тот спустя долгие мгновения вытаскивает сигарету изо рта, понимая, наконец, что что хотел прикурить фильтр, ломая ее пальцами и щелчком выбрасывая за окно. Он задумчиво провожает ее взглядом, пока та не теряется за золотистым ободом иллюминатора, падая в воду. Еще немного постояв на месте, облокотившись о стену, - Зоро видит, насколько устало и грузно он вдавливается плечом в доски, насколько опустились его плечи под тяжестью ответственности за его жизнь, - кок отталкивается от нее и идет к нему, чтобы сесть прямо на пол, вытянув ноги. - Ты можешь хоть немного аккуратнее сражаться? - даже без возмущения спрашивает он, и Зоро становится стыдно. - Я не врач, я не вытяну тебя, если будет что-то серьезнее этого. Ророноа чувствует себя идиотом, потому что завихрень вновь берет в руки бутылку. Его руки все еще дрожат, изредка дрожь пробегает будто вдоль всего позвоночника, и он чуть странно передергивает плечами, вновь чертыхаясь, когда в один из таких разов стеклянное горлышко больно ударяет по зубам. Мечник вздыхает угрюмо, тяжело: кок не говорит, что волнуется, но это настолько очевидно, что он поддается своему непонятному желанию и кладет ладонь на его затылок, слегка ероша волосы. Кок тут же отпихивает его руку и до облегчения привычным чуть злым тоном ругается. - Да хорош, не занимайся ерундой. - Дай выпить, идиот. - Кто бы сомневался, - фырчит завихрень, но все же отдает ему алкоголь. В тот вечер они пьют из одной бутылки в полной тишине, чтобы утром Зоро проснулся от теплого дыхания завихрени где-то в районе шеи. Ему тепло, ноги почти не болят и кока спихивать он не хочет, руки не поднимаются. Все, что происходит после этого больше похоже на изощренную пытку. Их тянет друг к другу, Зоро чувствует это странное ощущение. Тот клубок. Те ненависть, злость, восхищение. То что-то еще. Оно остро взаимное, несказанное, тревожное. Ему тяжело спать и не думать о том, что будет, если вдруг один из них возьмет на себя ответственность первого шага. Все его мысли заняты не тем, чем они должны быть заняты, и Зоро чувствует себя предателем. Зоро снится Куина. Он все чаще просыпается среди ночи, долго приводя дыхание в нужный ритм и с трудом разжимая пальцы на руках, сомкнутых до болезненно натянутой кожи на костяшках. Никто не просыпается, и Зоро очень рад этому: выглядеть в чужих глазах слабаком, который боится кошмаров, он не хочет. Ему кажется, что с каждым днем Вадо становится все тяжелее. Вадо не слушается его, и Зоро понимает: он оступился. Выбрал не то, что должен был. Стал предателем. Обещание висит над его головой дамокловым мечом, у которого облик Вадо Ичимонджи. Зоро повторяет про себя свою цель: он станет величайшим мечником мира, и это не вопрос, а утверждение. Он должен стать сильнее, чтобы осуществить мечту. Он хочет стать величайшим мечником мира. Они хотят этого вместе - он и Куина. Он должен. Он вступил в команду, потому что это его мечта. Не накама. Величайший мечник мира. Зоро зол. Он слишком слаб, он ничего не может сделать, когда смотрит на накама. Когда придет время, сможет ли он уйти, чтобы исполнить мечту? Сможет ведь, правда? Ведь он должен сделать это, и сделать один, иначе перестанет уважать себя, оскорбит чужие желания. Опорочит Вадо своей слабостью. Этот грех с нее смоет только его смерть. Любовь - слабость. Это он понимает быстрее, чем смирился с тем, что от этой слабости он тоже избавится. Он должен. Не только себе, но и Куине. Он уводит свои мысли подальше от Мэри: что будет, когда он достигнет цели? Горло болезненно сжимает: веревки на пальцах команды тянут его назад, но Зоро не уверен, что они действительно выдержат, когда придет время. Но если выдержат они, тогда разорвет его, так он думает, и это действительно ужасно. Его уже разрывает от одной мысли, что вся эта безмятежная жизнь в один момент рухнет, сломанная его руками. Все прекрасное и светлое станет черным, густым и вязким, как болото, из которого не выбраться. Он не хочет, чтобы его вспоминали недобрым словом, но так и будет. Когда придет время. Завихрень не улыбается. С Зоро он в принципе не улыбается, но сейчас совершенно другая ситуация: он слушает. Ророноа долго думал над тем, что скажет ему, действительно долго: не спал ночами, чтобы подобрать слова, тянул едва ли не месяц. В конце концов, Зоро понимает, что у них ничего нет, чтобы ему было за что просить прощения или оправдываться, но от этого не легче. Что-то болит каждый раз, когда он пытается поговорить с коком, будь это в мужской каюте ночью, на холодном острове Драм, пока никого нет рядом, или в жаркой Арабасте, где они почти не видятся друг с другом. Зоро не узнает себя, потому что каждый раз, начиная разговор, он сводит все на нет подколками и язвительными фразами. Он надеется, что завихрень не поймет его: тот привычно огрызается в ответ, привычно бьет ногой, не привычно смотрит. Ждет, когда ему скажут то, что уже давно собирались. Зоро не уверен, что он не знает те слова, что он произнесет. Он начинает сразу с сути, рубит с плеча, будто на поле боя, а не сидит наедине с накама на Мэри. Говорит о долге, о том, что цель его жизни - мечта, что ее исполнение - это его личный долг, как для Виви спасение Арабасты. Именно она и напомнила ему о том, что есть вещи, которые он обязан сделать, как бы тяжело не было сражаться против того, кто сильнее тебя и как бы тяжело не было жертвовать привычным укладом жизни. Кок слушает его молча и до конца, за что Зоро действительно благодарен: скажи тот ему хоть что-то, то все объяснение разрушилось бы как карточный домик от чьих-то неаккуратных рук. Так же, как и бесконечное количество разов до этого, потому что он не силен в разговорах и собственные мысли ему невероятно сложно выразить, особенно когда внутри один сумбур и хаос. Молчание давит на них обоих, но Ророноа терпеливо ждет: он думает, что не имеет права торопить его. Ведь у них обоих внутри... что-то. Он видит, как тот изредка кидает на него короткий взгляд, чувствует тепло, когда он спит головой на его руке, чтобы утром громко ругаться на этот счет, с каким выражением он смотрит на него, когда на теле кровоточит очередная рана. Кок говорит, что понимает его, заставляя вынырнуть из состояния сна с открытыми глазами; в голове пусто, но эта пустота давит. Его понимают. Смотрят со сталью и холодом. Зоро сжимает губы в тонкую полоску: принять не могут. Он тоже понимает завихрень. Они вообще читают друг друга слишком просто, так, как Робин читает эти странные надписи на понеглифах, и от этого особенно холодно и неприятно. Он не хочет терять его. Не хочет. Кок просит дать ему время и молча уходит. Зоро прикрывает глаза ладонью, не чувствуя ничего. Ни-че-го. Он игнорирует саднящую кисть, которую стесал о дверь, которая закрылась за завихренью, уперевшись в нее лбом и до скрежета сжав зубы, лишь бы не проявить слабость и не открыть дверь, схватившись за ледяную ручку. Это было его выбором. Его долг. Так нужно. Так правильно. На следующий день Зоро специально выбирал маршруты, насколько мог их выбрать, где бы они не пересекались. Он мог развернуться на полпути, едва заметив темное пятно чужого костюма. Его ведь просили дать время. Если коку так было легче, то он не будет появляться в поле его зрения: не видя его и самому Зоро было легче поверить, что его выбор действительно был правильным. Еще через два дня кок сам принес ему еду, когда он дежурил ночью в вороньем гнезде. Они не перебросились даже парой слов, но это не вызывало удивления ни у одного из них: Зоро не знал, что сказать теперь, чтобы не сделать хуже, а кок, скорее всего, не хотел с ним разговаривать. А, может, тоже не знал, что сказать, и о чем они вообще могут говорить теперь. Завихрень стремительно уходит после того, как Зоро забирает поднос из его рук, на секунды касаясь длинных холодных пальцев. Прикосновение жгло сильнее огня. Хуже стало только тогда, когда они попытались вновь вернуться к исходному. Зоро не сказал чего-то такого, что не говорил раньше, кок не ответил ничего такого, что раньше не использовал бы в качестве ответа. И все равно они сцепились, зло, болезненно агрессивно, пока никого не было на палубе и пока никто не мог их остановить. В молчании накопилось многое, Зоро чувствовал, с каждым днем терял концентрацию и чувство меры в тренировках. Без устали махал катанами часами, даже не понимая, что делает. Пытался забить время, что раньше занимал кок и их драки, наверное. Когда вместо ноги в бок он получил кулак в челюсть, то понял, что все серьезно. Кок не дерется руками, это Зоро уяснил еще в их первую драку, когда все удары кулаков бровастый блокировал ногой хрен пойми как. Ророноа так не мог, потому, озадаченный, отбивался от четких и сильных ударов, вынужденный достать катаны. Сейчас же место удара напоминало о себе ноющей болью, и мечник на секунды замешкался, указательным и средним пальцами неверяще касаясь челюсти, едва не пропуская удар в скулу с левой. Насколько сильно их что-то, что он в таком отчаянии? Что им делать теперь со всем этим? Как жить бок о бок в замкнутом пространстве? Зоро злился. Не знал, на что именно, но глухая черная ярость вмиг завладела им, заставляя бросаться на такого же злого кока в ответ. Может, он злится на то, что завихрень - лгун? Он ведь обещал, говорил, что понимает. Или на то, что игнорирует его? Черт возьми, но он же понимает!.. Ророноа хватает его за отвороты пиджака и встряхивает что есть силы, толкая к стене. На секунды он встречается с ним взглядом и осознает, что злится на себя. Он делает больно тем, кто ему дорог, слишком часто. Остывает он так же быстро, как и разъяряется, немного одеревенело наблюдая, как из носа кока течет кровь, а длинные пальцы, разбитые, до боли сжимают его запястья. Они оба отпускают руки одновременно. Бровастый одергивает пиджак, чуть морщась и ища упаковку сигарет во внутреннем кармане, пока Зоро отступает от него на несколько шагов назад, сжимая кулаки до боли. Ему хочется закрыть лицо руками, чтобы не видеть кока, потому что он, черт возьми, - памятник вины и скорби. Он не пересекается с Зоро взглядом, упорно разглядывая что угодно, любую мелочь, вроде оторванной пуговицы с рукава или пятна крови, капнувшей у кого-то из них. Ему стыдно за то, что он сорвался. Зоро тоже чувствует, как стыд прижигает уши и шею, но молчит, потому что не хочет вновь рушить шаткое перемирие первым. Когда кок говорит, что им стоит еще немного не видеть друг друга, Зоро соглашается легким кивком: так действительно будет лучше. С тех пор они опять не пересекаются, делают вид, что друг друга не существует. И если несколько первых дней команда пытается выяснить, что случилось, и помочь, то сейчас, когда они уже причалили к острову, все сошло на нет. Как и сказал капитан, это было только их с бровастым дело, в котором они не могли и не хотели разбираться. Когда он, наконец, выходит из леса, настроение колеблется на отметке ниже, чем ужасное: мысли о коке каждый раз вгоняют его в состояние, в котором он хочет только спать, чтобы не думать. Но и это не поможет, потому что тот назойливый, снится едва ли не каждую ночь. Он раздражен до такой степени, что не радует ни то, что остров летний, ни то, что уже вечер и не так жарко. Зоро не хочет возвращаться на корабль, но и здесь ему не нравится. Как только он входит в город, липкое чувство неприязни преследует его в каждом лице, улыбающемся ему: это больше похоже на паранойю, будто его ненависть к самому себе передается остальным. Но это не так, это просто само по себе правда - ненависть живет в этих людях. Зоро чувствует взгляды, которые бросают ему в спину местные жители, и ему кажется, что они подобны камням. Китэцу тоже чувствует неприязнь: она всегда знает, когда рядом тьма, а когда свет. Может, Робин и впрямь не зря осталась на корабле, предчувствуя что-то. Дорога сама приводит его к какому-то бару. Здание выглядит не бедно, но и не богато. Так, обычное заведение для тех, кто хочет расслабиться после работы и выпить чего-нибудь, чтобы освободить себя от усталости и рабочего стресса. Зоро не обращает внимания на внешний вид заведения, это его не интересует. Толкая тяжелую дверь, он никак не ожидает увидеть так накама. Нами, счастливая и улыбающаяся, дружелюбно зовет его к ним за столик, отчего Ророноа едва не закрывает дверь обратно в ту же секунду: чтобы Нами сама приглашала его выпить, да еще и обещала заплатить за всех? Да никогда, не эта рыжая ведьма! На секунду Зоро еще задумывается о двойнике, но эта теория тут же развеивается тяжелым кулаком навигатора, караюещего Луффи за стянутую тарелку с едой. К слову, кок и носатый тоже здесь. К слову. Будто присутствие кока для него ничего не значит. Лгун. Когда он присаживается за стол, Нами смотрит на него чуть обеспокоенно и неловко, уже вставая и упираясь ладонями в грубую столешницу. - Давайте... Зоро, садись на мое место, - начинает навигатор виновато, не зная, смотреть ей в глаза мечнику или нет. - Не стоит, все в порядке, - неожиданно отвечает за него кок, улыбаясь Нами. Та кивает и садится обратно, а Ророноа чувствует плечом тепло плеча завихрени, что сидит по правый бок от него. Еще немного, несколько сантиметров, и он сможет почувствовать мягкую ткань костюма. Зоро никак не может привыкнуть к тому, что они не видятся толком, только в общей компании на завтраке, обеде и ужине. Он не разрешает себе, но все равно смотрит на кока искоса, немного жадно, каждый раз отводя взгляд, видя пластырь на его переносице. Такой же, как на длинных пальцах, и какой у него самого на скуле и челюсти. Зоро смотрит больше всего на пальцы, желая себе подавиться в ближайшем будущем. За это на него не обижены, он знает, его простили, но он себя прощать не желает ни за что. Он дико хочет выпить, потому что между ними сотни миль, хотя стоит только поднять руку, чтобы коснуться кока пальцем, и когда им приносят бутылку чего-то за счет заведения, Зоро бездумно выпивает первым под счастливые хлопки Нами, радующейся, что за это не нужно платить.