Дети выросли

История, как обычно, должна начинаться радостно, даже слишком сладостно-приторно… Мне 22 и я обычный (?) маленький следопыт. «У меня бы всё получилось, если бы не вы — маленькие детишки». Где-то я уже это слышал… Мы выросли, стали мудрее, но жизнь — запутавшиеся нити безликих воспоминаний и далёких голосов, говорящих как нужно жить.Они даже расписали всё по полочкам. Где гарантия того, что меня спасёт это место, в котором я нахожусь? Гарантия того, что даст мне эта профессия, государство, люди. Я люблю свой дом, я люблю своего пса. Он — моя жизнь, я вместе с ним прошёл и огонь и воду. И несколько людей, с которыми я «работаю» являются моими самыми близкими людьми. К черту теперь все обещания государства. Помню, каждый смеялся мне в лицо, когда я говорил, что я — сыщик, охотник за приведениями. Но эти самые «приведения» оказывались обычными переодетыми людьми. Раньше было забавно, лучше, добрее. Злодеи обходились без насилия, угроз и убийств. Знаешь, что самое забавное? Никогда не знаешь, какая опасность находится на самом деле, прямо возле тебя. Ты осознаёшь, насколько близка грань между жизнью и смертью. Как тесно они переплетаются возле тебя, и достаточно лишь отойти от полосы стабильности, и ты уже катишься вниз. Знаешь, я начал курить — туберкулёз. Но я не пью — она не выдержит этого. Мы слишком много испытываем стресса, отдаёмся нашему делу всерьёз. Остальные думают, что это жалкая игра в следопытов. Мы строим иллюзии. Мы — дети, которые выросли. Дети, которые не доросли. Мне 22. Я вырос? Безусловно. Так почему я ребёнок? Я видел многое, что не увидеть многим. У меня есть седина на голове, которую мне нужно раз в месяц подкрашивать дешёвой краской для волос под названием «янтарный камень». Но почему я делаю это? Всё просто, я — человек, не знающий стабильности, я даже не знаю, когда я умру. Я — человек, живущий одним днём, риском, запахом опасности и адреналина в воздухе. И мои ребята, с которыми я в команде, мы не просто «кучка детишек». Мы подобие системы взглядов и убеждений. Я люблю этих ребят, и люблю своего пса, преданно смотрящего на меня своими большими темными глазами. Я сделаю всё, что угодно для них. Знаешь, все знают о том, что я болен, но все стараются спрятать грусть глубоко внутрь. Хотел бы я уметь это. Единственное, что мне невыносимо видеть — её красные от бессонницы глаза. Казалось, что это не я болею, а она. Её веснушки стали светлее. Я не могу ей врать, знаю, что она такая доверчивая. Я боюсь за неё, да и вообще я всего боюсь. Чувствую себя ребенком, но я взрослый. Я. Сегодня я поехал в больницу делать рентген. Она была рядом со мной, и её красный берет такой здоровский. Я его, кстати, мерил. Она сказала, что я глупый. Сегодня я начал кашлять кровью. Фред сказал, что всё будет в порядке. Я ему верю, хотя доктор сказал всё наоборот. Я слышал её дрожащий голос, она держится. А я давно нет. И плачу я не от того, что мне больно, а от обиды. Мне нереально грустно. Я не хочу оставлять её. Знаешь, когда ты болен, ты невольно замечаешь, что страх болезни — бред. То есть, ты как бы сначала боишься, но потом привыкаешь к этому. Адаптация. Чувства притупляются таблетками. Но я всё равно боюсь за неё. Вот сейчас, представь пожалуйста, того человека, который узнает о твоей смертельной болезни. Представь его глаза, брови, нос, губы. Представь его эмоции. Его становящиеся постепенно влажные глаза, старающиеся не показывать признаки слёз. Его кривящийся рот, пытающийся изобразить подобие слабой улыбки. Ты просто представь ту боль, которую испытывает он. Этот огромный комок, прокатывающийся по телу. Этот страх. Страх того, что он будет пытаться жить без тебя. Это самое худшее. И хуже не то, что ты умрешь, а оставишь близких, попытаешься оторвать их от сердца. И это: «всё будет хорошо» не спасает. Представил? Значит, ты понимаешь меня. Ты понимаешь, что всё это вокруг — бред. Всё то, к чему ты стремился, в один день может превратиться в прах. Страшно? Да. Тупо? Да. Бессмысленно? Нет. Ты знаешь, что я прав. Я готов отдать ей всё на свете, лишь бы вернулись эти яркие веснушки и светящиеся глаза. То, к чему я стремлюсь — вылечиться, и дать ей что-то важное. Я пока не знаю что. Курить становится больнее, чувствую, как я задыхаюсь. Ночью я хриплю, и ей приходиться тоже не высыпаться. Я сегодня опять в больнице. Ночью я очень много кашлял. Эти сгустки крови остались на белых простынях, и ей их стирать. Я так устал. Пришла Дафна, выкрасившаяся в блондинку. Сказала, что ей надоел рыжий. Странно. А мне вроде нравится рыжий. Только не «янтарный камень». Пришёл доктор и сообщил не очень хорошую новость. Диагноз: рак лёгких, 3 стадия. Ток прошёл по телу, а за ним и мурашки. Липкий страх преследует меня, сковывает всё тело, на грудь надавило что-то большое и страшное. Нет, ты просто задумайся: рак легких. Фред, кажется, говорил, что будет всё хорошо. Он пришёл после обеда, я считал его глубокие морщины на лбу. Он часто хмурится. Говорил про моего одинокого Скуби. Говорят, собаки чувствуют смерть своего хозяина. Может, это и мой случай? Я озвучил эту мысль, и Фреда передёрнуло. Я слабо улыбнулся. Она пришла ко мне вечером, я спросил, устала ли она, и она ответила, что очень. Когда я передал то, что сообщил мне врач, она дернулась и вышла из палаты. А позже пришла сюда со всеми своими вещами.        Я понимал, что всё это — неважно, когда она рядом. Я держался ещё так дня три, прежде чем мне сделали химию. Лечение мне не подошло, каждый раз я кашлял сильнее, и каждый раз она сильнее сжимала мою руку. Иногда я просыпался от неприятного ощущения на щеке. Я чувствовал влажность. Она плакала, пока я спал. Но когда я спрашивал, как она себя чувствует, она отвечала, что всё в порядке. Так мы дожили до мая. Три месяца упорной борьбы и каждодневных нервотрепок. Я сказал ей, чтобы она не загонялась обо мне, на что она ответила, что без меня, она — пустое место. На её лице появилась такая боль, что мне что-то сжало в груди. Я видел, как сквозь закрытые глаза катятся её солёные слезы. Я слизывал их и целовал её щеки. Я улыбался. Мне не было страшно. Тогда она сказала, что Скуби весь день скулил. Затем, я попросил открыть её окно, так как безумно всё жгло изнутри. Пахло вишней и её волосами. Я готов поклясться, что я умер самой лёгкой смертью. Я чувствовал, как она била меня по щекам, как звала врачей. А я всё уходил от её голоса. Так было нужно. Я ощущал, как мои руки и ноги немели. А дышать я больше не мог. Я захлебывался своей кровью. И чувствами. Ощущениями. Её разрывало на части. Меня тоже. Я просто слабо улыбнулся, погладил её по голове. И ушёл. Так просто. Представляешь? А потом я не знаю, что случилось. Но я надеюсь, что она будет счастлива. И мне невыносимо жаль было оставлять Скуби, ведь он — мой лучший друг. Я люблю их. Ты знаешь, а умирать не больно, больнее — оставлять других. Я уже, кажется, озвучивал это…