Почему ты здесь?

— Мисс Рид, я буду ожидать вас за дверью. У вас есть пятнадцать минут, чтобы приготовиться, а потом мы должны посетить Грейс. — После этих слов медсестра покидает помещение, но шагов позади двери не слышно. Это подтверждает ее слова, насчет того, что Эмбер действительно будет ждать меня за дверью. Тяжело вздохнув, я подхожу к зеркалу и смотрю на свое отражение. Не увидев ничего хорошего, я переделываю растрепанный хвостик во что-то более аккуратное. Вот почему нельзя, чтобы после валяния на кровати, волосы были в идеальном состоянии? Закончив с реставрацией и возмутившись самой себе, я снова делаю глубокий вздох и иду к одному-единственному выходу отсюда — белой двери. Сначала мне захотелось дернуть ручку, но будучи почему-то уверенной в том, что она закрыта, я все-таки, как обычно, воспроизвожу три замедленных стука. Как и ожидалось, Эмбер открывает ключом дверь и ведет меня по этажу, к лестнице. В принципе, я знаю, как добраться до кабинета Грейс, но ясное дело, что нас одних пускать нельзя. Именно поэтому нас держат в некотором одиночестве, но мне отрешенность не грозит — я имею самую сногсшибательную компанию, которую только можно было получить. Несмотря на то, что практически во всех помещениях работают вентиляторы, я все же чувствую, как капелька пота спускается по моему телу, обрамляя каждый миллиметр кожи. Не знаю, почему мне так повезло жить после развода родителей в «Штате Одинокой Звезды», где чертовски жарко. Мы доходим до кабинета Грейс достаточно быстро, поэтому прежде чем войти и оказаться в моем так не любимом кресле, я вмиг вытираю тыльной стороной ладошки скопившийся пот на лбу. Мы останавливаемся напротив белоснежной двери с небольшой вывеской, оповещающей нас о том, кому принадлежит помещение. Эмбер мимолетно кивает и поворачивает обратно. Я же, как следует делать всем посетителям, стучу, и после одобряющего «Войдите», открываю дверь. Вежливо поприветствовав психолога, я сажусь в кожаное кресло и начинаю ждать, рассматривая в сотый раз этот кабинет. Огромное пластиковое окно закрыто, работает небольшой кондиционер, находящийся в дальнем углу помещения. Тут есть большой белый стол из дерева, за которым сидит Грейс и что-то усердно пишет в своем блокноте в полосочку. Мне всегда хотелось его стащить и понять, что же за секреты хранит эта записная книжка, но еще рано, еще не время. Проходит пару минут после моего прихода, прежде чем она все-таки решает обратить на меня внимание. — Ах, Мисс Рид. Как у вас дела? — Пусть этот чудо-психолог и говорит чертовски успокаивающе, располагая меня к себе, я уже давно ее раскусила и перестала вестись на эту уловку. — Все отлично, Миссис Тривиллгел. — Как можно убедительней произношу я. Да, я не отличалась суперским враньем до того, как попала сюда, но после достаточно длительной терапии, заключающейся в нервотрепке, у меня выработались кое-какие навыки. — Это замечательно! — Притворно восхищается Грейс. Возможно, если бы мы встретились около года назад, я бы поверила ее радости, но сейчас я чувствую напряжение, которое она пыталась скрыть. — Итак, давайте начнем с того, как прошел ваш день. А потом все идет по кругу. Расспросы о том, как я провела этот, еще не законченный день, далее вопросы о моем прошлом и будущем, считаю ли я нужным то, что делаю и почему. Каждый раз, ровно в 14:45 меня ведут в этот кабинет, и я просиживаю там свои два часа. Не то чтобы эти процедуры были бесполезны, но если выбирать между походом сюда и чтением книг — я бы выбрала второе, не задумываясь. Излив свою душу, упуская некоторые моменты, которые ей не обязательно знать, я прощаюсь и выхожу из помещения. Как и предполагалось, там меня ждет Эмбер. Она ведет меня обратно в комнату, не проронив ни слова. Сегодня знаменательный день. Сегодня все закончится. Вообще, больше всех из персонала мне нравились Эмбер и Тайлер. Они оба были некими стажерами, получавшими опыт здесь уже более трех месяцев. Они не делали ничего такого важного, а лишь сопровождали нас, давали все необходимое и следили за поведением пациентов. Таких стажеров тут можно встретить не то чтобы часто, но раз в месяц точно. Некоторые приезжают как на экскурсию, при этом, искренне ненавидя наш образ жизни. Возможно, если бы они углубились в наши истории или хотя бы сделали вид, что им нас жаль, мы бы относились к ним наименее враждебно, но, увы, они этого не делают, провоцируя нас ненавидеть их. После того, как медсестра ушла, я снова принялась за книгу. Кажется, я перечитываю ее уже пятый или седьмой раз. Жаль, что нам предоставляют там мало книг. Конечно, можно получить заветную посылочку от близких тебе людей, например тех, кто посещает тебя ежемесячно или отсылает почтой долгожданные передачи. Увы, но я не имею такой возможности. Мои родители развелись примерно два года назад, и я осталась жить с отцом, которому было сугубо насрать на меня, так же как и его молодой женушке. Вот тогда я и сорвалась. Почему я нахожусь в этой психиатрической больнице? Почему я посещаю ежедневно психолога? Почему я не имею связи с внешним миром? Почему? Потому что в пятнадцать лет я впервые попробовала наркотики и сигареты. Это было незабываемое ощущение. Сначала тебя либо пробьет энергия, и ты будешь, не останавливаясь творить, творить и творить, получая при этом ни с чем несравнимый кайф, либо ты просто уплывешь в мир, где нет никаких проблем, в мир, где царствует безмятежность и простота, и все твои проблемы окажутся решаемы, но только решить ты их не сможешь, потому что слишком расслаблен и это ведь не проблемы, да? Это просто простенькая задачка. Именно это я чувствовала в первые два месяца, пока не решила остановиться, дабы прийти в себя. Началась эта зависимость к наркотикам с моего пятнадцатилетия. Кажется, у меня были лучшая подруга и парень. Точно сказать не могу — не помню. Блондинку звали, если я не ошибаюсь, Хлоя, а парня с голубыми глазами, Майлз. Мы замечательно провели время, посетив кинотеатр и кафе, празднуя мой день рождения. Потом я отправилась домой, попрощавшись с ними. Родителей дома не было, так как сразу после праздничного завтрака они свалили на юбилей к Саре — моей тете, в Даллас. Тогда я еще не знала, что они подали на развод и в скором времени разъедутся, кто куда, продав этот дом. Достав из холодильника газировку, я села на диван и стала в хаотичном порядке переключать каналы. Остановив свой выбор на какой-то комедии, я принялась попивать напиток, изредка взглядывая на телефон, лежащий на коленях. Мне должна была позвонить мама и сообщить время своего отбывания назад, уже полчаса назад, но звонка все не было. Ближе к семи вечера, не выдержав, я сама набрала мать. — Алло, мам? — Да, милая. — Вы скоро? — Детка, я совсем про тебя забыла. — Голос по ту сторону мобильника резко оборвался и лишь спустя пару мгновений продолжил. — Ты не против, если мы останемся тут на ночевку? — На ночевку? — Да, просто твой папа, кажется, перепил, и сажать его за руль — самоубийство. — Но вы же могли заказать такси, разве нет? Я думала, что мы проведем мое пятнадцатилетие вместе. — Извини, но не думаю, что в самолете этому очень обрадуются. Я должна была сообщить тебе раньше. Мне жаль. — Да, я поняла. — Все нормально? — Да. Я поспешила отключить вызов, так как комок горечи неприятно пристроился в моем горле, оповещая о приближающихся слезах. Вы не подумайте, я не истеричка, нет. Просто я планировала свой день рождения достаточно долго, и это рушило все мои планы. Запихнув слезы куда-подальше, я собралась позвонить Хлое, но она сделала это намного раньше. Как только я ответила на вызов, то сразу услышала, чуть ли не крики отчаянья. Подруга что-то непонятно бормотала, и я не нашла ничего лучшего, как быстро собраться и поймать такси до ее дома. Всю десятиминутную поездку я, не переставая, слушала ее всхлипы и бормотания, шепча что-то, как мне казалось, утешительное. Когда я вошла в гостиную, то увидела, как Хлоя лежала, свернувшись в позе эмбриона на полу, и продолжала бормотать в трубку. Меня охватила паника, так как эта девушка всегда отличалась бойкостью характера и нескончаемым оптимизмом. Сейчас я смутно помню, что мы делали до самого утра. То ли смотрели фильм, то ли ели пиццу, а может быть, вообще заказали стриптизеров, но это и не важно. Важно было то, что они расстались с Патриком. Ее постигла участь, которую она вершила над другими. Понимаете, в нашем учебном заведении, Хлоя была, так скажем, девушкой, разбивающей сердца парней. Она прямолинейно всех отшивала, говоря о том, что они не достойны ее. Так продолжалось с восьмого класса, пока она не влюбилась в Патрика, который, насколько я знаю, использовал ее только ради сексуальной удовлетворительности. Сколько же сил я убила на то, чтобы открыть ей глаза, но все было тщетно, а теперь поглядите-ка, ей разбили сердечко. Даже в тот момент я была с ней рядом, была опорой. Так и прошел мой «самый важный день в жизни», в обнимку с ревущей подругой и пиццей. Я проснулась ближе к обеду и сразу же покинула этот дом, прибравшись и стараясь не разбудить ее. Я не бросала ее, нет, просто через каких-то тридцать минут должны были приехать ее родители, а нашу с ней дружбу они не поощряли. Почему? Потому что Хлоя как-то раз сказала им, что именно я познакомила и свела их с Патриком, а значит, ему можно доверять. Тогда у нас еще были отличные отношения с Харрисонами, но после того, как выяснилось, что Патрик — заядлый наркоман, ее семья настроилась против меня, так и не узнав, что я сама против их союза. После той бурной ночи, по прибытию домой, я сразу же направилась в ванную. Как и предполагалось, родители вернулись ближе к обеду, но быстро разбежались по делам. Отец на работу, а мама так и не объяснила куда, но сказала, что это срочно. Я даже представить не могла, что папина «работа» — это его молодая коллега, а мамины «срочные дела» — это брат ее лучшей подруги. Не подозревая об их романах на стороне, я позвонила Хлое и удостоверилась, что с ней все в порядке. А потом.… Потом пришло SMS-сообщение от Патрика. Я искренне удивилась, ведь он никогда мне не звонил и не писал, зная о моем отрицательном отношении к нему. Сообщение было короткое и носило в себе поздравление с прошедшим. Решив, что нет смысла отвечать, я просто поднялась к себе в комнату. Тогда в моем распоряжении было достаточно просторное светлое и уютное помещение, не то, что сейчас. Я собрала сумку на завтрашний день, так как занятия в понедельник никто не отменял. Время так быстро прошмыгнуло в тот день, что за просмотром любимого сериала, я даже не заметила, что наступил вечер. Мама предупредила, что останется у подруги, а отец оповестил меня о том, что задержится. Делать было нечего, пока Хлоя не позвонила мне. Наш разговор не занял и пяти минут, но был достаточно информативным. Во-первых, мы идем на вечеринку к одному из ее знакомых студентов, во-вторых, она заедет за мной через полчаса, и в-третьих, ей надо выпить. Мысленно усмехнувшись, я все же стала собираться. Мой выбор пал на черную тунику и тонкие джинсы, еще я добавила к этому образу босоножки на каблуке и немного украшений. На тот момент я еще имела русые волосы, которые были такими блеклыми на фоне модного среди нашей компании черного. Аккуратно завив каждый локон и нанеся немного косметики, я была довольна собой. Как по таймеру, к моему дому подъехала подруга, и мы направились на самую шумную вечеринку той недели в нашем тихом районе. Тогда я еще жила в Детройте, штат Мичиган. В целом, тусовка была заманчивая: много выпивки, громкая музыка, огромное количество симпатичных парней и компания Хлои. Что может быть лучше? Скорее всего, ничего. Ну, по крайней мере, именно так мне казалось на тот момент, пока я не встретила его. Того самого парня, который внес в мою жизнь новинку, поглотившую меня на пару месяцев. Я помню это, словно все происходило только вчера. Он подсел ко мне на диванчик, обшитый синим бархатом, и спросил, не желаю ли я чего-нибудь выпить. Дождавшись положительного ответа, парень слился с толпой, а мне оставалось лишь закрыть глаза и просматривать картинку, которая только что была перед моими глазами: светловолосый парень с шикарными карими глазами, длинные ресницы, подчеркивающие совершенство его глаз, стройное тело с каплей спортивности. Даже сейчас, по ночам, я чувствую аромат его одеколона, который заставляет меня снова и снова прокручивать в голове тот момент. Кажется, он принес абсент и протянул бокал мне. Я тогда мимолетно коснулась его руки, но даже этого мгновения хватило, чтобы обжечься. Он лишь усмехнулся и представился, как Йен. Хотя уверена, что это было одно из его липовых имен. Мы просидели там, около часа, обсуждая всевозможные темы, а потом они закончились. Йен предложил расслабиться в более уединенном месте, а я сдуру согласилась. Мы заняли одну из многочисленных комнат на втором этаже, и тут произошло то, чего я явно не ожидала. Он достал пакетик с каким-то белым порошком и, улыбнувшись, посмотрел на меня. Я тогда ошарашено следила за его действиями. Пара секунд и вот он уже глубоко вдохнул эту смесь, а потом предложил мне. Я, наивно поинтересовалась: «Это наркотики?» — а он нахмурился и просто кивнул, присаживаясь на кровать, закрывая глаза и наслаждаясь. Наверное, я могла бы сбежать от него и сообщить в полицию о том, что мой знакомый — наркоман, но я не сделала этого. Мной двигало любопытство, которое подтолкнуло меня к употреблению наркотика. И да, я узнала позже о разновидностях подобных веществ. То, что я впервые попробовала, был кокаин. Вот так я и пристрастилась к своему болеутоляющему. Буквально через неделю я узнала о разрыве отношений родителей, и Йен был тут-как-тут с новой порцией разных наркотиков. Я испробовала множество всего, но единственное, на что наложила табу — это колоться. Две недели — и нет больше той девочки, которая была раньше. Я оборвала отношения с Майлзом, а в конечном итоге и с Хлоей. Никто не понимал, что со мной творится, никто и представить не мог, что за хобби у меня появилось. Еще месяц и мне пришлось прощаться и с Йеном, так как родная мать отказалась от меня, аргументируя это тем, что «С папой тебе будет лучше». Мы продали дом и переехали с его подружкой в Хьюстон. Прохладный климат, подбадривающий по ночам, когда ты заглатываешь новую дозу, сменился на жару. Там я и покончила с наркотиками. Жить среди этих слюнявых возлюбленных, именуемых моим отцом и его пассией, у меня не было никакого желания. Я забросила учебу и стала все чаще уходить на длительное время. Обзавелась новой компанией, которую все считали «Неподобающей для культурной девушки». Они часто устраивали вылазки на заброшки, вечеринки с кучей алкоголя и просто выводили своих родных из себя. Из них всех я помню только Оливера. Ему даже семнадцати не исполнилось, а он умер в мучениях от передозировки, с глуповатой улыбочкой на лице. Полиция, разбирательства и прочее. Отец взбесился, узнав, что я была одна из них. Прошло чуть больше года с нашего переезда, как в нашей «счастливой семье» появляются частые ссоры и скандалы. Помню, как я накричала на него, назвав его будущую невестку «шлюхой», а он, дурак, не выдержал и подарил мне смачную пощечину. След от его ладони был виден еще около недели. Он извинялся, да, но мне было плевать, так как я собиралась сбежать из дома. Через месяца два скитаний по своим знакомым, меня все-таки поймали. Угадайте, что случилось за пару часов до этого? Я, после длительного воздержания все-таки решила выпить, причем напилась конкретно. Именно в тот день новая отцовская пассия предложила ему «помочь мне», отправив в больницу Менингера, где меня смогут вылечить. Я лишь усмехнулась, а он взял и согласился. Я часто рыдала, после того, как оказалась в психиатрической больнице. В меня тонной, как мне кажется, вкалывали снотворное и успокоительное. Мне поставили диагноз «Депрессия». Во время завтрака, я решила сесть с симпатичной рыжеволосой девочкой, лет тринадцати, ну, или четырнадцати. Это было началом моей новой истории. Помню, как мы ели гречневую кашу, и эта девочка поинтересовалась, как меня зовут. У нее был странный акцент, но я никак не могла понять, какой язык является для нее родным. «Джоанна», — сказала, впервые улыбнувшись за долгое время, я. Она ответила мне кивком, но сама не представилась. Всю трапезу мы молчали, и знаете, не было той напряженности, которая сопутствует во время обычного знакомства, когда вы не знаете о чем говорить. Нет, тут было что-то другое. Мы вдвоем, словно были знакомы с давних времен, словно у нас есть куча тем для разговоров, но мы собираемся растянуть данное удовольствие. Ее прекрасные глаза, обворожительные веснушки и два растрепанных хвоста, подчеркивающие статус тинейджера, привлекали мое внимание. Каждый раз за трапезами наша маленькая компания, состоящая из двух человек, перекидывалась пару словечками, но даже этих небольших разговоров хватало на то, чтобы тепло полностью охватывало все тело, даря успокоение. А потом она не появилась на завтраке. Далее, на обеде, ужине, завтраке, обеде, ужине и так целую неделю. Сказать, что я переживала — ничего не сказать. Я расспрашивала разнообразных медсестер, но они лишь отнекивались, что ничего не знают, но был один человек, который все же удосужился мне помочь, Тайлер. Этот стажер предположил, что она «взялась за старое», естественно я не совсем поняла, что это означает, и тогда он рассказал мне о наших нашивках. «Понимаешь, каждая нашивка несет в себе смысл. У тебя «D» — это значит «Депрессия» (На английский «Депрессия» переводится как «depression»). Ты понимаешь, к чему я веду?». Я тогда возмутилась, ведь у той рыжеволосой особы не было буквы, на ее месте красовался крест, если моя память не подводит меня. «Да, именно. Мы называем таких «конченные», потому что они сами на своей жизни ставят крест». Вот тогда я все поняла и стала смотреть на эту горстку людей разнообразного возраста совсем по-другому. У каждого из них красовались всяческие буквы, и мне предстояло узнать, что же означает каждая из них. Моя новая знакомая появилась через неделю. Я совершенно не узнала ее: огромных размеров мешки и синяки под глазами, словно она всю эту неделю усердно над чем-то работала, позабыв о сне, чрезмерная бледность и опустошенный взгляд, смотрящий в никуда. Помню, как она улыбнулась пустой ненастоящей улыбкой, скрывающей за собой тонну печали. Я не осмелилась спросить, что произошло, а лишь поприветствовала ее, и вновь, как раньше, тело наполнилось теплом и пониманием. Наш первый длительный разговор произошел спустя еще одну неделю. Я продолжала принимать таблетки, которые делали меня неспособной мыслить, делали слабой, вечно спящей. Кажется, мы тогда встретились на моем первом заседании с группой поддержки. Оказывается, они собирались два раза в неделю, в составе пятнадцати человек. До этого меня считали слишком слабой для подобной беседы, несмотря на то, что продолжали пытать своим неуместным психологом, забирающим мои последние силы. «Здравствуйте», — прозвучал равнодушный голос фасилитатора, мужчины, которому было лет под пятьдесят. Все хором ответили ему, словно только этого и ждали. Дальше все по очереди начали рассказывать свою историю попадания сюда. Многие рыдали, описывая прошлое, словно это было чем-то страшным, готовым снова появиться под покровом ночи и с помощью когтистых лап вернуть человека обратно в омут тьмы и ужаса. Когда очередь дошла до моей маленькой подруги, она громко кашлянула, как будто пытаясь привлечь внимание группы взаимопомощи. «Меня зовут Моника. Я родом из Германии, город Кельн. Моим диагнозам служит суицид. С двенадцати лет я пытаюсь покончить с собой. Мне нравится чувствовать порезы на своих руках, они оберегают меня от душевной боли, причиненной моей старшей сестрой, которая и отправила меня сюда. Я много раз рассказывала вам эту историю, но раз так надо, повторюсь снова. У меня есть старшая сестра Барти, которой в данный момент уже двадцать семь лет. Недавно у них с ее мужем, Гейбом, родился сын. Она очень переживала из-за того, что я калечила себя и почему-то была уверена, что я стану наносить вред их малышу. Гейб ее поддержал, аргументируя тем, что даже если это не так, мальчику не стоит видеть этот ужас, и меня лучше отправить в «безопасное место». Барти в последний раз посещала меня достаточно давно, но я не виню ее. Они, кажется, если я не ошибаюсь, собирались вернуться на нашу родину и заселиться в родительский дом. В этой больнице у меня появился лучший друг, Фиаско. Я всегда считала странным то, что его родители дали ему именно это имя, ведь его можно перевести, как «неудача», но он не говорит об этом. Он вообще мало что говорит. У него деменция, прогрессирующая при болезни Лафора. Некоторым сложно найти с ним общий язык, но мне он доверяет. Фиаско — сирота, но это не значит, что нет людей, которые готовы ему помочь. Я благодарна врачам, которые разрешают мне приходить к нему и проводить рядом с ним время», — после этих слов Моника разрыдалась. Некоторые с умилением на нее смотрели своими грустными пустыми глазищами, как будто это утешит ее, поможет справиться. Все сидели на месте, и я возмутилась тому, что они не сделали ничего с того самого момента, как она заплакала. Я встала и подошла к ее стулу, присев на корточки и взяв в ладошки ее зареванное лицо. «Все будет хорошо», — прошептала я ей тогда и обняла. Девочка опешила, явно не ожидая такой близости со стороны малознакомого человека. Свою историю я так и не поведала им, так как Монику нужно было отвести к себе, дабы не давить на ее хрупкую психику. Сначала мне ясно дали понять, что не стоит оставлять группу поддержки, но я не обращала внимания и просто продолжала держать ее за руку, шепча слова утешения. Слезы продолжали градом скатываться по ее прекрасному лицу. Когда капелька останавливалась на одной из многочисленных веснушек, то становилась неким подобием лупы, увеличивая пятнышко, как бы давая нам увидеть ее отличие от этой серой массы во всей красе. Только мы дошли до ее комнаты, как она успокоилась и найдя глазами среди нас женщину с аккуратно уложенными каштановыми волосами лет тридцати, поинтересовалась: «Я могу посетить Фиаско?» Женщина удивленно посмотрела на Монику, будто удостоверяясь, что она не ослышалась. Рыжеволосая кивнула, и тогда эта женщина сказала, чтобы сопровождающие расходились по своим делам, и она сама разберется с этим. Все мгновенно испарились, но я осталась на месте, крепко сжимая руку подруги. «Ты тоже можешь идти», — сообщила медсестра, на что я отрицательно покачала головой, сохраняя молчание. «Она может вместе со мной посетить его?», — словно гром среди ясного неба раздался голос Моники. Не то, чтобы я была против взглянуть на того мальчика, нет, просто я уже видела людей с деменцией. Сначала ты раздражен и мало что запоминаешь нового, твоя координация во времени, да и в жизни нарушается, далее ты уже начинаешь забывать и свое прошлое, а в конце и родных. Твое тело, как и разум, слабеют, ты не можешь вспомнить сегодняшнее число или взять в руки ложку. Моя бабушка имела эту болезнь в свои семьдесят с лишним. Отец лишь хмурился и повторял «Слабоумная кляча», когда мать не слышала. Он никогда не любил свою тещу, а когда она стала беспомощной, чуть ли не возненавидел бедняжку. Через год или два, моя бабуля все же отправилась в мир иной, а папа, к нашему удивлению, на некоторое время отстранился от мира. Я не понимала, почему он ведет себя так, ведь если судить по тому, как он относился к ней, его должна переполнять радость, но этого не было. Он стал растерянным и необщительным. Мама объяснила мне, что такое бывает. Ты вроде недолюбливаешь человека, но между тем вас связывает невидимая нить. Спустя пару мгновений, женщина одобрительно кивнула, и мы пошли вдоль по коридору. Я ни разу не была в этой части здания, но знала о существовании данного крыла. Наша прогулка не заняла и пяти минут, и вот мы уже стоим перед точно такой же, как у меня дверью, только с инициалами этого Фиаско. Женщина постучала, оповещая мальчика о своем приходе, а потом тихонечко приоткрыла дверь, чтобы убедиться, что он не спит. Это был мальчик лет семи, мирно сидящий на полу и играющий в кубики. Когда мы вошли, он медленно провел взглядом по нашим тушам. Его лицо сразу посветлело, когда очередь дошла до Моники. Фиаско широко улыбнулся, оголяя зубы с некоторыми выпавшими зубками, а потом вскочил и подбежал к ней. Медсестра решила, что ей тут делать нечего и покинула нашу компанию. Все время, пока Моника болтала с мальчиком, рассказывала сказки и играла с ним, я просто сидела в сторонке и наблюдала за их связью. Казалось, что они оба всю жизнь только и ждали этой встречи, дабы выплеснуть всю положительную энергию на собеседника. Сначала я усомнилась, болен ли он, ведь выглядел мальчишка совершенно здорово, но когда он стал путаться в своем рассказе, злиться на самого себя и звать подругу чужим именем, я поняла, что он все же имеет проблемы. Возможно, прошел час, а может и пятнадцать минут, как появилась та самая женщина с каштановыми ухоженными волосами. Она взглянула на них и с грустью улыбнулась, а потом сообщила, что пришло время прощаться. Смахнув со лба рыжие пряди волос, выбившиеся из хвостиков, Моника улыбнулась и обняла на прощание своего друга, пообещав, что придет завтра, и они снова смогут поиграть. Фиаско в ответ лишь кивнул и снова уселся на пол, собирая кубики, разбросанные во время их недавней игры. Пройдя тот же путь, только обратно, мы вновь оказались перед дверью с инициалами Моники. «Когда мы снова встретимся?», — спросила я, на что она пожала плечами и скрылась за дверью. Женщина проводила меня до моей палаты и сказала, что скоро обед. Я попрощалась с ней и сделала шаг на встречу к своему «убежищу». Стоило мне войти в него, как я почувствовала еле заметный холодок. Все предметы оставались на своих местах, но что-то изменилось. Я обошла помещение раза три, убедившись, что ничего не пропало и не сменило местоположение, а потом поняла: это не комната поменяла свое отношение ко мне, а я отстранилась от своего укрытия. Минуты шли, растягивая ожидание новой встречи с моей подругой. Я не осмелилась взять в руки книгу и удобно сесть на свое прежнее место, меня мучил ужас от понимания того, что я стала привыкать жить взаперти, что мне казалось, будто я смогу прожить без друзей, но Моника доказала обратное. За время ожидания я поняла кое-что: МОНИКА — это СВЕТ, ВЕРА И УЛЫБКИ. Обед оказался более скудным, чем в прошлый раз, или нет? Я мало что запоминала в последнее время из-за многочисленных таблеток. Мое удивление было выше девятиэтажного здания, когда я увидела, что за нашим столиком сидит какая-то девушка, примерно моего возраста. Как выяснилось позже, эта девушка тоже была удивлена моим присутствием, она окатила меня взглядом некого удивления и презрения, стоило мне сесть на свое место. — Кто это, Стив? — Спросила незнакомка, с пирсингом в носу, продолжая сверлить меня взглядом. Интересно, почему она назвала Монику Стивом? Может у нее тоже проблемы с психикой? Ах, точно, это же психиатрическая больница, о чем это я. — Это Джоанна. — Невозмутимым тоном ответила моя подруга и продолжила ковырять вилкой в тарелке. — Ты нашла мне замену? — Усмехнулась шатенка. Она даже не дотронулась пищи, наложенной в тарелку. Столовые приборы тоже оставались нетронутыми. — Нет, конечно, нет. Но ей можно доверять. — Меня не было две недели, а ты уже нашла человека, которому можно доверять. И много ли ты о ней знаешь? — Ничего. — Безразлично бросила Моника. — Ох, Стив, ты слишком наивна. Она может сдать нас при первой возможности, мы не можем рисковать. — Никого я не собираюсь сдавать. — Возмутилась я, оттолкнув от себя тарелку. Вид этой девушки нагонял грусть. Она была безумно худой, до такой степени, что я ощутила себя Рио из Южной Англии (Одна из крупнейших в мире коров, проживающая в графстве Дорсет). — Ну да, мы вот так просто взяли и поверили тебе. — Съязвила девушка и принялась внимательно наблюдать за реакцией нашего общего друга. В это время мне достался шанс рассмотреть новую знакомую. Черные, будто сотканные из тьмы, глаза с длинными кукольными ресницами, отлично дополняли образ некой фарфоровой куколки с моей детской полки. С левой стороны ключиц я заметила черные чернила, и это, скорее всего, была татуировка, но рассмотреть ее как следует, не получалось. Внимание поглощала нашивка с красной буквой «А». Долго думать не пришлось, ответ пришел практически мгновенно: «А» от слова «Анорексия» (На английский слово «Анорексия» переводится как «Anorexia»). По телу прошлись мурашки. Я много слышала о том, что подростки доводят себя до такого ужасного состояния, что практически все органы отказывают, волосы выпадают вместе с зубами, и человек просто напросто умирает. Но эта девушка явно не была на грани смерти, ведь выглядела она весьма живой и бодрой. — Это уже не моя проблема. — Я попыталась сделать дерзкий тон, но получилось вкривь и вкось, как дерзко. — Меня интересует другое, почему Стив? — На этот вопрос Моника все-таки соизволила ответить. — Потому что Стивенсон. Раздался звоночек, который сообщал нам всем, что на трапезу у нас осталось чуть больше десяти минут. Моника продолжала поглощать пищу, изредка поглядывая на нас, а потом вдруг не выдержала. — Почему ты так категорично к ней отнеслась, Лейла? — Потому что нам не нужен балласт. — Конечно же, это было не самое лучшее описание меня, но я все же решила помолчать, дабы узнать, что у них на уме. — Она никакой не балласт. Ты должна поверить меня. — Никто никому никогда ничего не должен. — Я не понимаю тебя. — Пойми же, дорогуша, если бы мы относились ко всем людям, находящимся здесь, — Лейла провела взглядом по помещению столовой. — То нас уже давно спалили и напичкали этими препаратами, неужели ты снова хочешь стать овощем? — Овощем? — Сначала я не поняла, кто произнес это, пока их взгляды не обратились на меня. Это была я. — Да, ты что не знаешь? Те таблетки и уколы, они лишают тебя жизни, делают слабой и неспособной мыслить. Ты не замечала? — Искренне удивилась «куколка». — Да, но я не думала, что подобное делают со всеми. — Они не хотят, чтобы мы представляли угрозу. Поэтому если и отказываться, то с умом. — Что значит с умом? — Чтобы никто не заметил. — Ответила Моника, и тут прозвенел главный звонок, означающий, что наступил конец обеда. Мы все разошлись. До палаты меня провожала Эмбер, все так же сохраняя тишину, как и в прошлый раз. На прощание она махнула рукой, и на лице ее появилось подобие улыбки. До 14:45 я была свободна. Потом меня снова поведут к Миссис Тривиллгел. Я не плюхнулась на кровать, как сделала бы раньше. Я не накинулась на книги, как сделала бы раньше. Я села на пол и стала размышлять о том, что узнала сегодня от Лейлы. Что она имела в виду? «Они не хотят, чтобы мы представляли угрозу», — все крутилось у меня в голове. Мои размышления были прерваны стуком в дверь. Точно так же стучалась медсестра перед входом к Фиаско. Спустя пару мгновений зашла Моника, одна. — Что ты тут делаешь? — Удивилась я. — Пришла к тебе. — Ты знаешь, о чем я. — Джо, ты не должна обижаться на Лейлу. — Я не обижаюсь. — Я серьезно. Придет время, и ты сможешь присоединиться к нам. — К вам? — Да. — Мы, вроде, итак рядом сидим. — Ты, видимо, не поняла, — На лице рыжеволосой появилась улыбка. — Мы — это не два человека, именуемые Лейлой и Моникой. Мы — это компания, некая банда. — Что? — Я нервно захихикала. — О чем ты? — Я тебе все расскажу, только не сейчас. И еще, ты должна быть в трезвом состоянии. — Я, как бы, и не собиралась пить. — Снова мимо. Я про таблетки. Когда тебе принесут их, сделай вид, что приняла, но ни в коем случае не пей их, ибо твой рассудок ничего не будет воспринимать в нужной степени. — Ну, ладно. — Я только и успела ответить, как стук повторился, и вошла та же самая женщина, предупредив, что Монике пора возвращаться. — До встречи. — Пока. Когда они ушли, я все же переборола себя и легла в окружении книг. Схватив первую попавшуюся, я начала вчитываться, чтобы хоть как-то заглушить поток мыслей. Прошло какое-то время, и пришла Эмбер, чтобы я посетила психолога. Пока мы шли, я внимательно наблюдала за жизнью больницы. Вялые лица пациентов, которые я так редко замечала, раздраженность больных, страх в глазах новоприбывших и еле заметная внимательность у нескольких человек, которых я повстречала за этот путь. Если честно, раньше меня мало как интересовали эти препараты и уколы, я считала это обычной безвредной процедурой, которая просто напросто поможет нам вылечиться, но теперь.… Все обрело новые краски и, кажется, они были наиболее тусклыми. «Как Ваши дела, Мисс Рид?», «Как прошел ваш день?», «Как вы оцениваете свои поступки, огорчившие ваших родных?», «Почему Вы с ними так поступили?», «Скучаете ли вы по блудной жизни, вне дома и уюта?», — все эти вопросы ежедневно задавала Миссис Тривиллгел. Сказать, что они меня раздражали — ничего не сказать. Иногда, в редких случаях, я желала отгрести ее стулом, улыбаясь и задавая один и тот же вопрос «Как ваши дела, Миссис Тривиллгел?». Сейчас был именно этот редчайший случай. Наконец отсидев эти два злополучный часа, мне удалось покинуть кабинет психолога. Эмбер крепко сжала мою ладонь, когда мы проходили мимо одной из дверей на этаже. Ответив глубоким вздохом на мой вопросительный взгляд, девушка с грустью оглянулась и продолжила путь. Все мои дальнейшие вопросы она тщательно игнорировала, хотя я чувствовала, что еще чуть-чуть, и она сломается, разрыдается и кинется мне в объятия, но этого не случилось. Она проводила меня до двери и мгновенно скрылась из моего поля зрения. Через пару минут пришла медсестра и всучила белую таблетку и какую-то зеленую капсулу. «Для чего это?», — удивленно спросила я, но они словно сговорились с Эмбер молчать. Не дождавшись ответа, я закинула их в рот, сделала глоток воды и улыбнулась ей самой доброжелательной улыбкой, которая у меня имелась. Женщина вышла из помещения, и я поспешила выплюнуть горькие лекарства. Надо будет узнать у Лейлы, что это такое. Прошло около трех дней. Все это время Лейла внимательно следила за моими действиями, а Моника умоляла взять меня, но куда, я не знала. Так же я перестала принимать все, что давали врачи, но от уколов не избавилась, хотя делают их каждые три дня. Спокойный безмятежный мирок сменился на жесткую реальность. У меня в запасе был еще один здравомыслящий денек, а потом мне снова всадят «разъедатель мозгов», как их называет Стив. Я, кстати, тоже пристрастилась к этой кличке. За этот короткий срок я много чего узнала, например, Лейлу называют «Спасибо», так как ее фамилия «Фэнкс» имеет некоторую созвучность с данным словом (На английском слово «Спасибо» переводится как «Thanks»). Увы, ее жизненный опыт я так и не узнала, но думаю, что близка к этому. Оказалось, что у них есть связь со внешним миром, но никаких подробностей, пока они во мне не убедятся. Не понимаю, что во мне им не нравится, но надеюсь, они благоразумны. Еще я узнала, что Лейла частенько пропадает из-за того, что врачи замечают ее голодовки и силой впихивают пищу, витамины и прочее. Мне кажется, что это просто ужасно — так измываться над своим же телом, но она отвечает мне лишь своей лучезарной улыбкой. — Джо, с тобой все в порядке? — Выводит меня из транса Моника. Ах да, за пару дней я сменила имя «Джоанна» на простое «Джо». — Да, я вас внимательно слушаю. — Ответила я, смахивая остатки раздумий. — Мы говорили о том, что ты принята. — Серьезно пробубнила Лейла, явно радуясь намного меньше моей подруги. — Принята куда? — Узнаешь сегодня вечером, после отбоя. — Вы залезете ко мне через вентиляцию? — Я искренне улыбнулась, а Моника даже тихо захихикала. — Нет, но идея хорошая. Просто придем к тебе. — Ответила она, прожевывая последнюю порцию риса, содержащуюся на ложке. — А так можно? — Моему удивлению не было предела, но его уничтожила Лейла, раздраженная вопросом. Да, видимо, это была чрезмерная глупость с моей стороны. — Господи, конечно же нет, это не важно. Главное, чтобы ты была готова. — Естественно. — Я наигранно закатила глаза, и мы засмеялись, плавно переходя к иной теме. Мне нравилось быть с ними, проводить время, пусть не так уж и часто, но эти моменты придавали уверенность, делали меня частью чего-то большего, чем просто участницу кружка сидящих за одним столиком. Я ощущала себя нужной, я ощущала их поддержку. Я была их подругой, и мне это чертовски нравилось. Прозвенел второй звонок, оповещающий о конце ужина, и мы направились по своим палатам. Каждый раз, проходя мимо одной и той же палаты, Эмбер делала странные вещи: останавливалась буквально на секунду, кидала печальный взгляд в сторону двери, тяжело вздыхала, а иногда и вовсе дрожала. Не вытерпев, я задала ей вопрос, заставший бедную стажерку врасплох: «Кто там?». Девушка остановилась перед самой моей дверью и нервно затеребила свою униформу. Я задала вопрос снова, и тогда она ответила: «Мой отец». Мне хотелось узнать что-то большее, обнять ее и утешить, но вновь, как всегда, она исчезла раньше, чем я могла бы произнести хоть какое-то слово. Наступил отбой, и я стала заметно нервничать. Ходила кругами по палате, брала в руки книгу, а потом резко отбрасывала ее в сторону, вновь начиная ходить туда-сюда. Через какое-то время я решила, что они не придут, и легла в кровать. Возможно, прошло много времени, а может быть лишь минута, но они все-таки решили посетить меня. Дверь очень тихо открылась, и предо мной встали сразу пять фигур. — Джо? — Как можно тише прошептал голос во тьме. Сначала он показался мне таким знакомым, а потом до меня дошло, что это Лейла. — Лейла? — Так же негромко спросила я, уже зная ответ. Потом все они пробрались в помещение и закрыли дверь. Я только подошла к выключателю, чтобы наконец-то впустить сюда долгожданный свет, но кто-то отдернул мою руку и у самого уха сказала: «Не стоит». Если честно, то я зверски испугалась, когда поняла, что голос принадлежит мужчине. Я думала, что их компания состоит лишь из девушек. Спустя пару каких-то мгновений беспокойство медленно стало покидать меня, и я уже тверже могла держаться на ногах, да и голос был более бодрым. — Мы так и будем в темноте сидеть? — Нет, мы принесли фонарик. — Объяснил кто-то, стоящий напротив меня. Ждать долго не пришлось, и вуа-ля, тусклый свет фонаря дал мне возможность взглянуть на эту «банду». Чуть привыкнув к новому освещению, я стала разглядывать вошедших. Лейла и Моника меня уже не интересовали, мой взгляд блуждал по телам трех парней. — Это Хьюго, Чед и Ной, — После минутного общего молчания произнесла Спасибо, указывая поочередно на каждого из них. — А это Джоанна. — Теперь ее палец указывал на меня. Я внимательно старалась рассмотреть этих троих, не упуская не единой детали. Самый мелкий из них был Ной. Растрепанные во все стороны волосы, цвета черной смолы, в некоторой степени закрывали ему глаза, мешая смотреть вперед себя. На вид ему было лет 15-16, не более того. Когда он дернул головой, дабы смахнуть мешающие волосы, мне представился вид на его безупречные изумрудного цвета глаза, так манящие заглянуть вглубь. Безумно густые брови прибавляли ему еще больше умиления. На левом ухе красовалась черная сережка-гвоздик. Тонкие губы, прямой нос, довольно высок. Он был достаточно худ, поэтому я даже подумала, что он, как и Лейла, анорексик, но нашивка на его пижаме была иная. На ней красовалась буква «U». Позади него стоял, если не ошибаюсь, Чед. Каштановые волосы были аккуратно уложены наверх, словно он целыми днями только и делает, что следит за ними. Карие глаза отливали неким золотом, когда он смотрел на источник света. Даже в пижаме он был похож на спортсмена, словно сейчас разорвет одежду и, оказавшись в спортивной форме, побежит бить рекорды мирового марафона. Нашивкой служила буква «Р». Его нос был с некрупной горбинкой, которая, как мне кажется, добавляет ему некоторого шарма. Я бы дала ему лет 20-25. Последним был Хьюго, он стоял очень близко ко мне, и я даже предположила, что он тот самый человек, отдернувший мою руку от включателя. Этот парень был самый незабываемый. Если бы про Чеда я могла сказать: «Спортсмен, каких было уйма в моей школе», про Ноя: «Слюнявый мальчик, слишком милый, чтобы быть серьезно. Ежедневно встречала таких в своей старой школе», то про Хьюго я не бы ничего не говорила. Мой открытый рот от изумления сделал все сам за меня. На голове красовался ядерно-зеленый ирокез, привлекающий все мое внимание, но когда я переместила свой взгляд на его глаза, я чуть не вскрикнула. Всегда мечтала увидеть человека, чьи зеницы ока являются гетерохромными, т. е. один глаз, допустим, синий, а второй зеленый. В его случае один глаз был карим, а второй голубым. Заметив мое удивление, он усмехнулся. У него была проколота бровь и идеальной формы брови. Легкая щетина добавляла ему мужества, он выглядел старше Чеда, да и брутальнее Чеда. Итак, прошло примерно пять минут с нашего последнего диалога, и вот мы все-таки решили прервать тишину. Получилось так, что я и парень с ирокезом заговорили одновременно: — Привет. — Сказали мы в унисон и захихикали. — Привет, я Чед. — Парень представился и облокотился на стену, стоявшую неподалеку. — Давайте без этого, хорошо? А то чувствую себя членом анонимного клуба алкоголиков. — Я постаралась разогнать напряжение, возникшее из ниоткуда, и у меня это получилось. Мы дружно сели на мою кровать, некоторые улеглись на пол и стали просто разговаривать. У нас не было определенной темы для беседы, зато у нас было желание поговорить обо всем на свете. Ближе к полуночи они ушли, оставив меня всю взбудораженную и довольную новым знакомствам. Хьюго подарил мне недорогие часы, чтобы я не путалась во времени. За эту ночь я узнала много о этой компании, о каждом из их участников и о жизни в этой больницы. Например, что у Лейлы нервная анорексия. В больнице с пятнадцати лет. Жила с отцом-алкоголиком, который скончался полугода назад. Курит, слушает лишь классическую музыку и умеет рисовать. Окончила школу экстерном в 14 лет, но в колледж так и не поступила. Поддерживает связь со сводной сестрой Ливи, которая посещает ее один раз в месяц. Есть татуировка в виде «Инь-Янь» на левой ключице. Благодаря Хьюго ей удается получать сигареты и Флу (таблетки, предотвращающие голод, заполняя желудок). Ненавидит неестественность и людей, оскорбляющих внешний фактор других. Имеет под кроватью различные приспособления для рисования и огромное количество писем, отосланные неким Майклом, тем самым парнем, из-за которого она здесь. В один из школьных дней он назвал ее «Сто фунтовым тюленем», не задумываясь о последствиях. Теперь каждый месяц присылает письма с извинениями. ЛЕЙЛА — это ОПОРА, ЛЮБОВЬ И ЗАБОТА. Через неделю общения с ними я узнала истории всех. Чед Баттер, человек, который удивил меня не меньше прически Хьюго. Почему такой, с виду совершенно обычный здоровый паренек, просиживает свои дни в психиатрической больнице? Потому что в семь лет на его глазах убили ни в чем не повинную старушку, и теперь его преследуют панические атаки. С семнадцати лет он живет один, так как в этом возрасте сбежал из дома. Влюбился в прекрасную девушку, которая и сдала его сюда, после очередного припадка. В детстве хотел стать биохимиком, имеет огромный чемодан знаний в этой сфере. Помогает Хьюго создавать наркотические средства, но сам не употребляет. Проколол бровь сразу после выхода отсюда, но не прошло и полгода, как вернулся обратно. Ненавидит музыку. Как бы смешно это не звучало, но в свои двадцать Чед является девственником. Раньше, чтобы добыть хоть какой-то заработок, работал у одного известного наркобарона. Сам Чед из Англии. После того происшествия не имеет девушки, но часто, как сообщила Моника, засматривается на парней. «Мы думаем, что он гей», — как-то раз сказала она. На левой части груди имеет татуировку в виде буквы «S». Возможно, это имя его бывшей девушки, но сам парень ничего про это не говорит и от темы уклоняется. Нашивка в виде буквы «Р» означает «Панические атаки» (На английский это переводится как «panic attacks»). ЧЕД — это ГЕНИАЛЬНОСТЬ, СИЛА И ХИТРОСТЬ. Еще я узнала некоторые факты из жизни Моники: во-первых, эта рыжее солнце в свои пятнадцать уже пробовала наркотики, не имеет одной почки (в семь лет одна из них отказала, но доноров не нашли, а потом и не понадобилось — девочку сослали сюда), ей очень часто снятся кошмары, именно поэтому зачастую она выглядит, как живой мертвец, раньше занималась профессиональной хореографией. Когда она впервые познакомилась с Лейлой, то очень закомплексовала по поводу своего телосложения. Даже задумывалась отказаться от пищи, но Спасибо этому не дала свершиться — сразу же промыла ей мозги. Ной Каллен. Социофобия. Во время нашей первой встречи я заметила, что он стоит достаточно отстранено ото всех, но не придала этому большого значения, как оказалось, это и является его болезнью. Попал в психушку примерно три года назад. С детсва был одинок и чертовски необщителен. В двенадцать лет мать решила устроить ему «Сюрприз», пригласив на его день рождения около двадцати человек. Его психика не выдержала такого давления, и у него случилась истерика. Есть старший брат Ронни, которому двадцать девять лет. Он посещает его два раза в месяц. Мне кажется, что его нашивка означает «Неприкасаемый», остальные согласились со мной. Ной отлично играет в шахматы и любые другие логические игры на двоих. Его в компанию привел Чед, заставив перестать думать Ноя об одиночестве. К удивлению всех, парень согласился и сейчас стойко держится в помещении, где больше двух человек, но в столовую не ходит, считает, что это уж слишком. Мы узнали, что в России в молодежном слэнге слово «Ной» переводится как «Плачь», а вот «Не Ной», как «Не плачь». Теперь мы называем его «Не Ной». Одна из отличительных черт этого паренька заключается в том, что он может успокоить тебя за долю секунды, говоря при этом совершенно искренне и доброжелательно. Нашивка в виде буквы «U» или, как мы это называем «Неприкасаемый» (На английский переводится как «Untouchable»). НОЙ — это АНАЛИЗ, ДОБРОТА И ИСКРЕННОСТЬ. Самой яркой личностью оказался Хьюго Лисс, или просто Лисс. Ему двадцать два, но за его плечами годы наркомании. Он лечится уже больше трех лет, ради своей младшей сестренки. Олив болела раком, и он дал обещание, что больше никогда не попробует наркотических средств. Через секунду после этой фразы малышка умерла. Он действительно сдерживает обещание. На одежде нашивка «W», типа Абстинентного синдрома, проще говоря, ломка. Несмотря на то, что не принимает наркотики, это не мешает ему изготавливать с помощью Чеда наркоту, получая за это немаленькие деньги. Хью носит линзы серого цвета, чтобы скрыть особенность глаз. Он объясняет это тем, что: «Я вижу в отражении зеркала ее. Свою маленькую Олив». Как оказалось, у его сестры тоже имелась такая особенность. Это большая редкость, если задуматься. Каждый год на день рождение сестры уезжает из больницы, но так, что никто этого не замечает. Хьюго имеет божественно, как он выразился, играть на фортепиано. На семнадцатилетние набил рукава, имеет прокол на левой брови. Его самая желанная мечта — это уехать куда-нибудь далеко-далеко, например, в Австралию. Нашивка в виде буквы «W», абстинентный сидром, или проще говоря, ломка (На английском это звучит как «Withdrawal»). ХЬЮГО — это ЗАЩИТА, НЕЖНОСТЬ И СТОЙКОСТЬ. Я помню, как к нас подбежала та женщина, которая всегда сопровождала Монику, и потянула ее за руку, выводя из столовой. Естественно мы все, кроме Ноя, так как он все еще сторонился столовой, направились следом. Мы шли, и мое сознание машинально анализировал маршрут, пока я не поняла, что мы идем точно той же дорогой, что и в прошлый раз, когда она разрешила нам повидаться с Фиаско. Я напряглась, мои мысли окутала тьма, превознося самые ужасные образы того, что могло бы произойти. Увы, но по прибытию туда, я уже была уверена, что Фиаско не с нами. Его больше нет, он покинул этот мир. Глаза Моники наполнились слезами, когда она увидела маленькое тельце, лежащие на кровати. В помещение находилось примерно три человека, не считая нас. Они все вертелись, кружились, как юлы, что-то там делая. Мы остановились, как вкопанные, размышляя обо всем произошедшем. Лейла закрыла глаза и что-то прошептала, в то время, как копна рыжих волос бросилась к Фиаско и крепко обняла малютку. Его грудь не вздымалась, равномерно опускаясь, как раньше. Казалось, что он просто спит, но это было не так. Он больше не проснется, вскрикнув имя Моники и горячо ее обнимая, в знак любви. Он больше не будет сидеть на полу, усердно стоя некую фигуру из кубиков. Он больше не будет ничего делать, и это был конец для Моники. Ее амбиции потухли. Я помню, как целых три дня подряд мы не видели Ноя. Нас не пускали к нему все это время, попросту не давая никакого ответа, лишь отмахивались, и нас это жутко бесило. На четвертый день парень все-таки появился. Только был ли это прежний Ной? Наш друг, бледный как смерть, с красными опухшими глазами от слез и огромными синяками под глазами, безжизненно сел рядом со мной и полностью обратил внимание на противоположную стену. Хьюго первый кто попытался его разговорить, но он просто не поддавался. Лейла нервно теребила корешок книжки, которую читала в этот момент. Я сидела рядом с ним, внимательно наблюдая за его реакцией на болтовню Хью. Чед громко покашлял, а потом просто взял и выскочил из помещения, но никто даже не посмотрел ему вслед — все были заняты долгожданным появлением, пусть и странного, Ноя. «Что произошло?», — спросил почти детский голосок, заставивший нас резко обратить внимание на маленькую зареванную девочку, которая так тосковала по своему лучшему другу, что даже в некоторой степени закрылась от нас, вечно игнорируя. Ной знал об этом, и возможно именно поэтому дал ответ, который никто из нас явно не ожидал. «Ронни мертв. Его сбила машина». Его глаза больше не сияли. Я помню, как мы пришли к Чеду, наверное, в самый тяжелый для него промежуток жизни. Его костяшки пальцев были в крови, все предметы в комнате разбиты или просто разбросаны, сам же парень колотил стену, не обращая никакого внимания на нас. Хьюго сразу же схватил его и повернул к себе лицом, что-то очень громко крича. Мне кажется, что я в тот момент просто разрушилась. Моника до сих пор не оправилась после произошедшего с Фиаско, Ной продолжал игнорировать нас, а теперь что-то случилось с Чедом. «Скажи, скажи мне, что случилось!», — в сотый раз произносил Хью, треся за плечи парня. Наконец-таки он сдался и, вырвавшись от «объятий» друга, медленно скатился на пол, прижимаясь спиной к стене. «Сильвия», — прошептал он. Сначала никто из присутствующих не понял ничего, а потом моему взору представился оголенный торс Чеда. Я даже сперва и не заметила, что он был наполовину раздет, но в данной ситуации я даже и не думала разглядывать его тело, мой взгляд был привит к татуировке на левой половине груди. «Сильвия, — словно одурманенная повторила я, — Сильвия — девушка, в чью честь Чед набил татуировку». Все сразу же посмотрели на эту злосчастную «S», выведенную черными чернилами. В ту ночь мы узнали, что Сильвия — это та самая девушка, которая сдала Чеда. Она иногда посещала его, и он держал это втайне от всех. Потом ей надоело навещать своего «психически нездорового друга», и девушка решила просто уехать, напрочь забыв о своих чувствах к нему. Я никогда прежде не видела Чеда в таком состоянии. Он больше не смеялся. Я помню, как в одну из ночей ко мне пробрался Хьюго. Признаюсь честно, у меня были к нему чувства. В тот же вечер я стала женщиной. Хью стал для меня тем самым принцем на белом коне, в образе парня с зеленым ирокезом. После уединения мы просто говорили, и он сообщил мне, что Олив простила его. На мой вопрос: «Откуда ты знаешь?», он лишь улыбнулся и крепко меня обнял, прошептав: «Она мне снилась. Ты ей нравишься, как и мне, Джоанна Рид. Хьюго замкнулся в себе. Я помню, как Лейла падала впервые в обморок. А потом еще, и еще. Она перестала кушать свою жидкую кашицу. «Я питаюсь водой, мне этого достаточно. Неужели вы не видите эти жирные складки, такие отвратительные и ужасные?», — возмутилась как-то раз она, разглядывая свою скелетообразную фигуру в зеркале. «Видите? — упрямо твердила она, — Я поросла жиром. Мама дорогая!». Глубоко вздохнув, я смотрю на своих друзей. Их взгляды направлены куда-то вдаль, они словно надеются, что сейчас свершится какое-то чудо, способное вернуть время вспять. Мы стоим на крыше огромного здания. Ной и Лейла докуривают сигареты, стряхивая пепел вниз. Маленькие, крошечных размеров, пушки разлетаются во все стороны от ветра, но конец их одинаков — они все в итоге окажутся на земле. После того, как курильщики закончили, Хьюго поднимается на ноги и смотрит на каждого из нас. «Что нас объединяет?», — спрашивает он, и мы все в унисон отвечает: «Мы больны». Я плюю вниз, и устремляю взгляд на Чеда. — Почему ты здесь? — Сильвия уехала навсегда. — С некой горечью отвечает парень, а потом поворачивается в сторону Моники. — Почему ты здесь? — Фиаско мертв. — Рыжеволосая красавица не сдерживает слезы, крепко обнимая Лейлу. — Почему ты здесь? — Задает вопрос она уже Ною. — Ронни сбила машина. Почему ты здесь? — Спрашивает он, обращая внимание на Лейлу. — У меня начали отказывать органы. — Девушка, больше похожая на скелет, не заставляет нас ждать и задает вопрос дальше. — Почему ты здесь? — Олив меня простила. — Произносит Хьюго, с каплями горечи и радости одновременно. — Почему ты здесь? — Его глаза прожигают меня изнутри, распространяя тепло по всему телу. Я глубоко вдыхаю и отвечаю так тихо, что это больше похоже на шепот. — Потому что это конец. — Мой ответ подхватывает ветер, унося слова куда-то вдаль, словно пытаясь спасти нас, распространяя их по всему городку. Будто веря, что люди способны увидеть наши души, наши желания и наши страдания. Мы схватываем друг друга за руки и улыбаемся в пустоту, ожидающую нас. Каждый делает в этой жизни выбор, решающий всю его дальнейшую жизнь. Кто-то спонтанно, а кто-то тщательно обдумывая каждый шаг. Наш выбор одновременно относится и к первой категории людей, и ко второй. Делая шаг вперед, каждый из нас шепчет «Прости». Только принадлежит это слово разным людям. Фиаско, Ливи, Ронни, Олив, Сильвии и, наверное, самому себе. Мы птицы. Мы умеем летать. Мы делаем шаг вперед, задерживаемся на пару секунд, а потом еще один. Последний. Мгновение — и нет ничего, никого, и не было никогда. Пусто. Лишь ветер разносит по улицам прощальное «Прости».