Близость к океану

За много лет это была самая трудная ночь в Лериной жизни. Она уговаривала себя не плакать, но всё зря — после двух-трёх часов беспокойного сна ей пришлось потратить всё утро, чтобы хоть как-то убрать предательскую припухлость вокруг глаз. У неё болела голова, и вдобавок она наглоталась успокоительных, так что находилась весь день словно в тумане, более того, вечером на представлении ей ещё предстояло столкнуться с… ну, с ним, в общем. И как она это выдержит, где на это взять силы… В общем, Лера сегодня была совершенно разбита. Но чего она не ожидала, так это того, что, когда она зайдёт в свою гримёрку за планшетом, позади неё захлопнется дверь, а в замке повернётся ключ. Она резко обернулась, и ей захотелось зажмуриться — Данила, почему-то в солнцезащитных очках и, как назло, в чёрной рубашке, которая ей так нравилась… запер дверь? — Ты… что? — вырвалось у неё. — Ты это зачем? — Мне нужно с тобой поговорить. Его голос был ниже, чем обычно. «Курил», ёкнуло у неё. — Я не могу сейчас, меня девочки ждут, я им видео обещала показать… — Подождут. Данила прекрасно видел, как Лера измождена. Вечером им выступать, он знал, что она соберётся и сыграет отлично, но невыносимо было видеть, как сильно она осунулась и погрустнела. Но что он, в конце концов, сделал не так?.. — Даня, — его именем обожгло горло, — открой дверь, пожалуйста. — Нет. Она наконец вскинула на него больной взгляд, и он эгоистично обрадовался, что надел очки, потому что иначе Лера увидела бы в его глазах то же самое. — Ты никуда не пойдёшь, пока мы не поговорим, — твёрдо отрезал он. Она едва не всхлипнула и уставилась в пол. У неё даже возмутиться не было сил. — Я сказала тебе всё ещё вчера… — А я тебе — нет. — Ему хотелось обнять её и успокоить. Ему очень нужно было её поцеловать, особенно теперь, когда однажды он уже побывал в раю её ласки. Но этот измученный скелетик мало походил на девушку, в которую он влюбился. Данила ненавидел думать, что виной этому он. — Объясни мне, Лера, прошу тебя. — Он тяжело опустился в кресло у двери. — Ты нравишься мне, я хочу быть с тобой, ты нужна мне, мы оба свободны — в чём проблема? Объясни мне. Поверь, нет ничего такого, с чем я бы не справился ради тебя. — Ошибаешься, — прошелестела девушка, не сдвинувшись с места. Его слова, каждое из них, каплями соляной кислоты падали на её окровавленное сердце и прожигали в нём сквозные дыры. Не выдержав, она закрыла лицо ладонями. — Потому что справляться придётся со мной. Козловский терпеливо молчал, хотя у него внутри всё горело от желания привлечь её к себе и успокоить. Страх съедал её живьём. Всё-таки она отважилась взглянуть на него. Зря. Именно эти руки сегодня ночью были так нежны с ней, от этой щетины до сих пор не сошло лёгкое раздражение с её лица. К нему, только к нему одному ей до сих пор хотелось прикасаться… Только его очки и слегка отросшие волосы скрывали его от неё, и это придавало сил. — Я совсем не подхожу тебе, Данила. Сейчас ты, похоже, идеализируешь меня, но ты меня совсем не знаешь, я вовсе не тот человек, которым ты меня… — Нет, Лера, — перебил он. — Не говори, что я не знаю тебя. По-моему, я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, и ты совсем не такая, как говоришь, ты лучше, чем… — Хуже! Хуже! — Лера сорвалась на крик и почти заплакала. — Я в тысячу, в миллион раз хуже, чем ты обо мне думаешь! Отпусти меня, пожалуйста, Даня… — Нет, Лера. — Козловский встал, чтобы обнять её, но прикоснуться к ней почему-то боялся, будто мог сломать, сделать ей больно. — Сказал же. Не пущу, пока не поговорим толком. — Ты… — она едва не задохнулась, откинула упавшие на лицо волосы, ей захотелось сорвать с него эти чёртовы очки. — Ты соображаешь, что ты творишь?! — Я — да. — Данила снял очки сам и взглянул на Леру прямо. — Я хочу быть с женщиной, к которой меня тянет. А вот что творишь ты, я понять никак не могу. — Он устало потёр переносицу. — Ты не хочешь услышать, что важна мне, Лера. По-настоящему важна. Его слова превращали её в решето, лишившись последних сил, она осела на диван у окна. — Если бы это было так… ты бы отпустил меня ещё вчера… — А я и отпустил, — внезапно зло выплюнул он. — И как? Хорошо спалось? Этого её истерзанная психика выдержать уже не могла. Лера расплакалась прямо перед ним, горько, некрасиво, судорожно утирая слёзы кулаками, и Данила, забыв обо всём, бросился к ней, обнял, и рубашка на его плече тут же стала мокрой… — Как будто ты хочешь меня услышать… По…пойми, Данила, с тобой я не могу позволить себе ошибиться, — бормотала она, даже не чувствуя, что он её обнимает, — я обо всём уже подумала… я же знаю, как всё будет… Я же почти никогда не веду себя правильно, у меня же так много дурацких страхов… Я быстро надоем тебе, ты мне рано или поздно изменишь, а я… я себя знаю, я не смогу… я полюблю тебя слишком сильно, и когда всё закончится — я просто умру… — Лера… Лерочка, девочка моя, любимая моя, родная… самая красивая, самая лучшая, Лера, что же ты такое говоришь… — шептал он, убирая с лица девушки длинные спутанные волосы. Один шанс из миллиона у него был на то, что она просто позволит быть рядом с собой, а теперь она плачет из-за того, что боится… сама полюбить его? слишком сильно?.. — Да, да, — кивнула она и по-детски вытерла рукавом джемпера нос. — Я не дура. Признайся хотя бы сам себе, что сейчас ты ослеплён, и тебе наплевать на всё. Я нужна тебе только до тех пор, пока ты меня не получил… помолчи! Стоит нам только… ну, вот это вот всё, и я тут же всё испорчу, и зачем тебе это нужно… Она убрала от себя его руки. Поднялась на ноги. Данила молчал, мрачно глядя, как она садится в своё кресло перед зеркалом, берёт расчёску и распутывает пряди…, а что он мог сказать? Печальная решимость Леры, к которой она явно не вчера пришла, лишала его дара речи, только мозг сверлили дрелью слова «я полюблю тебя слишком сильно…» Даже о возможности обрести её настоящую любовь он только мечтал. — Почему? — глухо спросил он. — Что — почему? — прошептала Лера. — Почему ты говоришь, что испортишь всё. Я не понимаю. Она вздохнула и отложила расчёску. Повернулась к нему в кресле. Вот же он, самый надёжный и мудрый, самый лучший мужчина, похоже, всерьёз увлечён ей… Лера с грустью подумала о том, сколько тысяч девушек растерзали бы кого угодно за возможность оказаться на её месте. — Я ничего этого не умею. — В смысле? — Козловский нахмурился. — В прямом. Я одиночка, Данила. У меня никогда не было желания это изменить, потому что я не знаю, как это. Я никогда никого к себе не подпускала. Зато я слишком хорошо знаю, что на свете всё заканчивается. Кем-то другим, я, может, и рискнула бы, но не тобой. И если нужно выбрать — отказаться от тебя или быть с тобой, но потерять, то я выберу первое, потому что потерять тебя — это выше моих сил. Он сам был готов заплакать. Лера говорила совсем спокойно, но, ей-Богу, лучше бы она рыдала, ведь тогда это значило бы, что это до сих пор причиняет ей боль, что она не смирилась, что её можно переубедить… — Речь не идёт о потере, Лера, — зажмурив глаза, простонал он сквозь стиснутые зубы. — Речь рано или поздно зайдёт о потере, — перебила она. — Тебе не будет хорошо со мной. Я плохо строю отношения с людьми, когда это не касается работы. Я ничего в этом не понимаю. Я не понравлюсь твоей маме и твоим друзьям. Я разорвала отношения почти со всеми родственниками, потому что им очень уж хочется видеть меня замужем, и я просто в ступор впадаю в большинстве ситуаций, не знаю, как на что принято реагировать. Всё, что называется «межличностные отношения», для меня выглядит жуткой фальшью. Я поэтому и актрисой стала — в пьесе уже есть драматургия. На сцене мне всё понятно. В жизни — отнюдь. Кроме того, — она продолжила, видя, что Данила хочет что-то сказать, — жить со мной, к примеру, ещё тяжелее. Мой дом — это моё гнездо, куда я никого не пускаю. Единственное существо, которое мне не мешает — это Мышка. В быту я совершенно невыносима. Я помешана на чистоте. У меня дома лежит всё строго на своих местах. Я ненавижу перемены. Я не умею и не собираюсь учиться готовить. Ну как? Нравится перспектива? — Лера, люди притираются друг к другу… Это процесс, так всегда бывает, главное — расставить приоритеты, и если… — Приоритеты? — она наконец вспылила, вскочила с места и принялась расхаживать взад-вперёд. — Хорошо. Скажи мне, а ты готов к тому, что у нас с тобой детей не будет никогда? Данила посмотрел на неё, как на сумасшедшую. — Лер… я… — Ты хочешь сказать, что ещё не думал об этом. А я вот подумала! — она саркастически всплеснула руками. — Говорю же, всё заканчивается — либо расставанием, либо «умерли в один день», и я должна об этом думать. Ни то, ни другое с тобой для меня не вариант. Не иметь детей — это мой сознательный выбор в силу целого ряда причин. А тебе, Козловский — тридцать лет… Не говори, что семья с детьми не стоит в приоритете у тебя. Она остановилась, выжидающе глядя на него. Он с тяжёлым вздохом облокотился на колени и закрыл лицо руками. Лера видела, что он не знает, как себя вести. Она усмехнулась. — Ну, что? Тебя всё ещё, как ты говоришь, «ко мне тянет»? Он ничего не говорил и не шевелился, и это молчание объясняло ей всё лучше любых слов. — Вот видишь, — печально констатировала она, — я же сразу сказала, что ничего у нас с тобой не получится. Надо было мне ещё вчера поверить. Верни ключ, пожалуйста. Нечего нам устраивать здесь сериал с бразильскими страстями для всех любопытных. Одним резким движением — она даже вздрогнула — Данила поднялся, в два шага пересёк гримёрку, отпер дверь и вышел в коридор, оставив ключ в скважине. Даже не взглянул на неё напоследок, но ей уже было всё равно. С секунды, как его спина скрылась из виду, ей изменили последние силы. Она не смогла заплакать, не смогла даже упасть. Так и стояла в оцепенении, как статуя, и немигающими глазами смотрела в проход, пока кто-то не пришёл за ней и не позвал за чем-то. Она знала одно — она всё сделала правильно. Даже сил испытывать боль у неё больше не было. Вечером состоялось очередное представление. И за всю Лерину практику это был один из худших её спектаклей. Она пела как магнитофон, улыбалась натянуто, как кукла Барби. Ей бы хоть какую-нибудь эмоцию, ну хоть бы он обругал её перед тем, как уйти, она бы сумела что-то слепить из этого для себя… Бесполезно. Даже Станиславский, её верный друг, сегодня не помог. Она не чувствовала ничего. Данила оказался чуть умнее. Он не позволил себе скатиться в апатию, он сумел задержать в себе злость и растерянность, и это позволило ему довести вечер. Поклон в финале был застроен так, что Лера и Данила оказывались рядом; Гарольд сделал это специально. Козловский не мог не наблюдать за ней весь вечер, это было сильнее него, и не мог не отметить, что она выглядит бледнее обычного, но когда на поклоне её рука оказалась в его ладони, он забеспокоился всерьёз. Лера до боли стиснула его руку, от неожиданности он даже ойкнул себе под нос. Она улыбалась публике, но держалась за него так, будто боялась упасть. Козловский посмотрел на Джесси, танцовщицу по другую сторону от Леры — она поглядывала на неё с таким же озадаченным выражением. Девушку мелко трясло. Она пошатывалась на своих невысоких каблуках, даже глаза явно с трудом держала открытыми… Козловский стиснул зубы, молясь, чтобы скорее закончилась музыкальная фраза, и они могли уйти за кулисы. Она не отпустила его руки, пока они не оказались вне поля зрения зрителя, хотя уходить должны были порознь. — Лера, что с тобой, — прошептал он, но было поздно. — Ничего… отстань, ниче…го, я… я тут посплю, — её дрожь стала крупнее, теперь её колотило с головы до ног, с тихим, будто изумлённым выдохом она опустилась прямо на ступеньку. Данила успел подхватить её на руки только в самый последний момент, бормоча: «Лера, Лера, Лера, что с тобой, Лера», она морщилась, отмахивалась от него и бубнила себе под нос что-то совсем неразборчивое… Он обернулся: — Позовите врача… Твою мать, call a doctor, damn it, now! — зарычал он, хотя люди вокруг и так уже засуетились, кто-то принёс воду, кто-то куда-то побежал, кто-то попытался приблизиться к Лере и прикоснуться к ней, но Даня не разрешил. Одним движением он поднял её и понёс в ближайшую гримёрку. — Что ты… пристал… пусти… я тут посижу, сложно вам, что ли, отстать… «Обезвоживание», — почему-то билось у него в голове, почему, он и сам не знал. — Слушай меня, Лера, Лера, слушай мой голос. Слышишь? Слушай меня, — он опустил её на диванчик, не обращая внимания на возню и кутерьму за своей спиной. — Лера, не уходи, слушай меня, сосредоточься, Лера… Он взял её руку в свою. Ладони у неё были ледяные. У неё закрывались глаза, и Козловский уже почти кричал: — Лера! Не уходи от меня! Слушай мой голос, Лера, ты слышишь? — бросив растирать её пальцы, он легко похлопал её по щекам, на секунду она взглянула на него чистыми, незамутнёнными глазами, и он только хотел обернуться к двери и наорать на кого-нибудь, почему до сих пор нет врача…, но её рука выскользнула из его и безвольно упала на диван. Девушка потеряла сознание. Первое, что Лера увидела, когда очнулась — белый больничный потолок. Свет ударил в глаза, во рту было сухо… она застонала, попыталась повернуться и поняла, что её правая рука крепко привязана к кровати. «Капельница», догадалась она. Стоило ей подать первые признаки жизни, как Данила тут же оказался рядом и склонился над ней. «Данила Козловский. Принц девичьих грёз. Что же ему надо от меня»… — Слава Богу, — прошептал он будто про себя. — Очнулась. Ты нас всех очень напугала… — Что… что было, почему ты здесь… — пересохшими губами она не могла говорить, — Пить дай… Данила взял бутылку воды на тумбочке, открутил крышку, Лера приподняла голову, и он аккуратно, придерживая ладонью затылок, дал ей напиться. Он просидел рядом с ней три часа, ожидая, когда она очнётся. В больницу с ней поехал. Он пообещал себе, что оставит её в покое. О себе он уже не думал, он не мог не увидеть, что их вчерашний разговор вычерпал её до самого дна, и не мог не понять, что вещи, которые она обсуждала с ним, не каждому она могла сказать… «Господи, пусть делает, что хочет. Пусть прячется от мира хоть всю жизнь, лишь бы ей было спокойно, лишь бы не повторилось больше…» Эти его мысли совсем не заботой о Лере были продиктованы. Он просто не мог себя чувствовать виноватым в том, что ей плохо… Он был готов отступить. Собственно, ему ничего другого уже не оставалось. — Не знаю, Лера, — прошептал он, встревоженно замечая, что на её щёки так и не вернулся румянец. — Ты просто потеряла сознание. Вызвали врача, тебя привезли сюда. Барри сейчас в городе, он недавно приехал. Сейчас говорит с врачом. — Барри? Блин, зачем ему это… — Беспокоится. Все беспокоятся. Как ты себя чувствуешь? — Нормально. Спать только хочется… — Ты переутомилась, наверно. — Наверно… Лере так захотелось, чтобы он обнял её — совершенно неконтролируемое, ни на чём не основанное, самое глупое желание в её жизни. Что она за человек такой?.. Он ведь действительно ей понравился, сильнее, чем следовало бы, быть рядом с ним сочла бы за счастье каждая. Но именно этого она и не могла — быть «рядом». Нет… Она только нашла свободной рукой его руку и переплела свои пальцы с его. Когда-то давно, в прошлой жизни, они оба любили так делать. И только вспомнив это, порезанный контрастом Данила как-то понял — теперь ему точно придётся быть без неё. Отдельно. Всегда. — Я могу для тебя что-нибудь сделать? — спросил он, но в палату вошёл Барри. [Дальнейший разговор целиком происходит на английском языке, переводить нецелесообразно в целях удобства. — прим. авт.] — Очнулась? Ну, как ты, Валери? — она увидела его добродушное лицо и хотела что-то ответить, но нахмурилась так, что Данила понял — она не может вспомнить ни одного английского слова. — Что сказал врач? — негромко спросил он вместо неё. — Серьёзный нервный срыв, — Данила опять почувствовал себя дико виноватым. — Что же вы так не бережёте себя, русские артисты, — с досадой сказал продюсер. — Долго… долго? — Наверно, Лера хочет спросить, как долго ей здесь быть. Барри улыбнулся. — Недолго. Полежишь ещё немного, отдохнёшь и можешь ехать, тебе врач всё подробно расскажет. На три дня отстраняю тебя от выступлений — лежи в номере, гуляй, пей витамины. — Барри, — попробовала запротестовать Лера, но Данила вступился: — Барри прав, Валери. Ты должна беречь себя. Всё будет в порядке… — Ты бы видела, как Данила тебя охранял. Как тигрица детёныша, — шутка, видимо, показалась Барри очень забавной, и он не заметил, как Лера смутилась. — Всё на себя взял, не подпускал к тебе никого, пока врача не дождались… — Это же Данила… — прошептала она. — Он всегда так делает. Настоящий мужчина… Покосившись, она увидела, что Козловский отвернулся. Ему было тяжело осознавать, что сейчас нужно будет идти, оставить Леру и — это было понятно обоим по умолчанию — больше не иметь права к ней подойти. Они уже всё обсудили. — Данила, тебя подождать? Подброшу в гостиницу. Тебя от работы никто не освобождал, а спать тебе тоже надо. — Нет, спасибо. — Барри наконец оставил их одних. Он понял, что сейчас Козловский физически не мог найти в себе сил отойти от девушки. Даниле надо было хоть что-то сказать ей наедине, как-то выразить ей свою нежность, которая переполняла его и не давала дышать. Он будто чувствовал, что её глупое маленькое сердце трепещет у неё в груди, не желая его отпускать. Боже, он не сможет уйти. А память будет. Вкус её поцелуя до сих пор оставался на его губах. Данила посмотрел ей в глаза. Лера разглядывала его с неповторимой щемящей горечью. Так, будто видела его в последний раз. Она не знала, что сейчас, пока она была без сознания, этот прекрасный мужчина рассматривал её. Она заняла его мысли, и в этот редкий момент, пока он мог, он смотрел на неё. Просто смотрел, и всё. Больше ему не надо было ничего. Он смотрел, не отрываясь, на женщину, похитившую его сердце и, выходит, из-за этого пострадавшую. Еле заметное дыхание, недвижимые веки, аккуратно убранные медсестрой длинные волосы, фигурка совсем худенькая, почти потерявшая былые манящие изгибы. В Петербурге он бы её откормил. Водил бы её по своим любимым ресторанам, лучшим и самым красивым местам города. Поселил бы в её глазах блеск и улыбку. Он бы сделал это, если бы Лера позволила ему. Он берёг бы её. Но не от её собственных демонов, с этим он никак не мог справиться. Данила с улыбкой вспомнил, как увидел её впервые. Она была полна жизни, и в тот момент, несомненно, показалась ему самой-самой красивой. Там, наверху, наверное, кто-то был в великолепном расположении духа, когда создавал её, потому что его творение получилось самым прекрасным на свете… — Я люблю тебя, — сорвался с его губ тихий шёпот. Даже он сам не смог услышать себя. Он не хотел потревожить её… не сейчас. Он смотрел на её пальцы и вспоминал, как бережно она перебирала его волосы, как гладила его плечи, пока целовала его. Он умирал от желания повторить этот поцелуй ещё хотя бы раз. Кого он обманывает? После второго раза ему захочется третьего. И поэтому даже второго раза у них не будет, она это знает. Он о таком читал. С одной стороны ей необходима эмоциональная привязанность, а с другой — она боится её больше всего, и два этих чувства, желание и страх, рвут её на части… Теперь Лера, очнувшись, сама наблюдала за ним. Глядела во все глаза. Так мало отпущено времени было ей рядом с ним, но ей и так досталось больше, чем она заслуживала. Она ведь его встретила. Узнала, что он существует. — Эта история банальна, потому что произошла на самом деле, — негромко заговорила она. — Главная героиня — избежим имён — она. Самая обыкновенная глупая девочка. И никогда никого не было рядом, кроме большого куска льда у неё внутри. И она к этому привыкла, и не хотела ничего большего. А потом, — от бессилия продолжать она ненадолго замолчала, — потом… Потом рядом с ней появился ты. И она как будто стала новым человеком. Позволяла брать себя за руку, обнимать, приглашать на ужины и на концерты. Позволяла ждать себя после работы. Ждала сама. Только… только лёд из её груди никуда не денется. Он не растает. Нетающий он, — Лера стиснула его пальцы. — Данила, солнце не умеет светить, как ты. Ты волшебный и совершенно точно не настоящий. Но есть вещи, которые даже тебе неподвластны. Прошу тебя, не жалей. И не думай, что ситуация исправима. То, как всё в моей жизни сейчас — это наилучший вариант из всех возможных. Я не та, кто тебе предназначен. — Ты веришь в предназначение? — прошептал он. В её улыбке отразилась всё та же светлая печаль. — Нет. Козловский опустился на колени у её кровати. Он же не сумеет выпустить её руку… — Всё дело в том, что ты всё ещё меня боишься. Как тогда ночью. Ты мне не веришь, Лера. — Нет-нет, — она замотала головой, — я верю в то, что ты сам веришь в то, что говоришь мне. Но у тебя это пройдёт. А я, боюсь, не выдержу. Данила молчал. Лера прекрасно понимала, что ему нечего ей ответить. Её душа требовала гарантий того, на что гарантию не дают. — Раньше я думала, что есть добро. И зло. И любовь. Теперь я поняла — есть только то, во что мы верим. Выходит, у меня ничего нет, кроме театра. Я ведь даже в Бога верю меньше, чем в систему Станиславского. Он поневоле улыбнулся. — Ты действительно глупая девочка, Лера. Ты загнала себя… — Нет. Просто я слишком хорошо себя знаю. И я желаю тебе гораздо лучшей участи, чем мучиться со мной, Данила. Возможно, я люблю тебя больше всех остальных людей в этом мире, потому что отказываюсь от тебя. Ты должен просто поверить мне на слово. Без меня ты будешь гораздо счастливее. — Лера… — сдавленно прошептал он и закрыл глаза. — У меня к тебе есть ещё просьба, Даня… — она не могла дать ему сказать что-нибудь неправильное. — Ты согласился на предложение Волчек играть у нас? — Да. Хочешь попросить меня отказаться? — с болью спросил Данила. — Нет… На это я не имею права. Я могу только попросить тебя ещё раз как следует подумать — так ли тебе это нужно. Прости меня. Только подумай… пожалуйста… Он не помнил, как они разошлись. Он вообще плохо помнил происходящее. Он не стал целовать ей даже руки — не хотел последнего поцелуя. Пусть последним станет тот, который она нарекла таковым. Он не помнил последнего сказанного слова. Лера тоже. Точно так же она не помнила лица своего отца в гробу на похоронах. Они будут видеться, но всё равно это — их последняя встреча. Солнце ещё не успело взойти, когда он вернулся в свой номер. Теперь вокруг него — только темнота. Везде. И ему было всё равно. Ему просто не хотелось жить. И не только потому, что её больше не было рядом, но и потому, что он посмел думать о ней, посмел позволить себе находиться с ней рядом, посмел полюбить её, посмел захотеть и посмел так и не разглядеть… Всё, что у него осталось — слова. Слова, которые он так и не сказал. Не успел, не решился, не смог… Но не сказал… «Милый, зачем ты?.. Что же мне теперь делать со своим сердцем?», плакала в своей палате Лера, хотя врачи строго-настрого запретили ей думать о плохом. «Что делать с душой, которая разорвана в лохмотья? С телом, которое, кажется, уже никогда не забудет твоих рук…» Она никогда не думала, что узнает, что такое одиночество — ведь она никогда не чувствовала, что такое быть одной. Никогда ей не было так одиноко, как сейчас, никогда душа не тосковала по близким. Какое это страшное слово — никогда… Ни-ко-гда. На улице дождь, а она одна. По коридору ходят люди, а она всё ещё одна. В окно светит луна, а она лежит в больничной койке и смотрит перед собой, не замечая бегущих по щекам слёз. Она так боялась. Случившегося не изменишь, но ей было так страшно открывать кому-то свои тайны. Осуждения она не боялась, ведь приговор уже вынесен, и наказание вступило в силу. Причём и обвиняемым, и судьёй, и исполнителем наказания являлась она сама. Больше всего она боялась, что кто-то заденет её раны. Они и так не затягиваются. Её боль слишком сильна, чтобы позволить ей влиять на её жизнь. Боялась, что кто-то сумеет поселиться в её душе. Для неё это слишком. Через несколько часов она будет находиться среди людей и строить из себя самого счастливого человека в мире. Фальшиво улыбаться и искать в себе радость хотя бы от любимого театра. А потом можно будет вернуться в свою скорлупу, а потом, утром, увидеть свою подушку мокрой от слёз. Она прикрыла глаза. Надо подремать, пока она может. Всё закончилось, не успев начаться, и она должна с этим смириться. Больше ничего не вернуть. __________________________________ В гримёрке: "Козловский терпеливо молчал, хотя у него внутри всё горело от желания привлечь её к себе и успокоить": https://pp.vk.me/c412721/v412721269/59e/42L8nTMRUMo.jpg В палате: «Господи, пусть делает, что хочет. Пусть прячется от мира хоть всю жизнь, лишь бы ей было спокойно, лишь бы не повторилось больше…»: https://pp.vk.me/c631116/v631116355/27b13/zz96Bzc7D1E.jpg