Трещины

Виктор мог смириться с тем, что Гермиона предпочла не его. Виктор мог смириться с тем, что Гермиона предпочла рыжего Уизли. С чем Виктор не мог смириться, так это с тем, как отвратительно Рон вел себя сейчас, когда Гермионы не было рядом. Он слишком много смеялся, слишком много пил, слишком легко шел на контакт, общался и шутил так, будто никакой вражды и соперничества между ними не было. Еще Виктор не смог смириться с тем, что с каждым новым глотком терпкого грога странное возбуждение, которое вызывал один только вид Рона, росло. В таверне «Копыта и подковы» они — Рон, Крам и парочка авроров, — просидели довольно долго, едва ли не до полуночи, выпивая, закусывая и снова выпивая, травя байки где-то между всем этим и выслушивая безумные нелепицы в ответ. Виктор, со временем окончательно погрузившийся в темноту своих мыслей, не заметил, как постепенно люди начали расходиться. По большому счету, пока он видел перед собой рыжего, а в стакане плескался алкоголь — его все устраивало. — Мерлин, вот это я надрался, — когда в таверне кроме них двоих осталась только пара странно одетых ведьм, Рон, наконец, заметил очевидное. А еще он открыто и глупо улыбнулся. — Поможешь мне доползти до комнаты? Я догадывался, что до дома мне сегодня не дойти, но... Сам я не уверен, что... Что смогу подняться по лестнице. Виктор был способен только кивнуть. Шли медленно, цепляясь друг за друга, шатаясь и собирая все косяки и острые углы, какие только можно было найти на пути от их столика до комнаты. У двери в номер Рон начал через голову стягивать свою мантию, будто забыл, как нужно. Виктор, недовольно поморщившись, остановил его и сам стал расстегивать застежки. — Мастер, — одобрительно икнул Рон. — Девчонок от лифчиков также ловко освобождаешь? Виктор не ответил. Ему едва удалось побороть желание прижать Рона к стене. А еще Виктор и думать забыл о Гермионе. Дверь захлопнулась. Отбросив в сторону чужую мантию, пропахшую каким-то восточно-цветочным куревом, Виктор помог Рону снять тяжелую аврорскую обувь и лечь на кровать. — Спасибо, приятель, — пьяно пробормотал Рон, сонно расстегивая ремень на своих брюках. — С меня причитается. Когда в следующий раз напьемся... Он задремал, не успев закончить предложение. Виктор несколько минут смотрел на его лицо. На веснушки, взлохмаченные волосы, длинные рыжие ресницы, неаккуратную, почти юношескую бородку. На трещины на бледно-розовых обветренных губах. Рон не был красивым, и симпатичным, наверное, тоже не был, но Виктор все равно хотел его. А уж что конкретно хотел — трахнуть, сломать или все сразу, — это другой вопрос. Сначала Виктор просто сел рядом, боясь ненароком разбудить, потом, когда Рон перевернулся на живот и мирно засопел, осторожно прилег, невольно радуясь, что размер кровати позволял это сделать. Зачем-то задержав дыхание, Виктор прижался пахом к бедру Рона, положил ладони на его запястья, коснулся носом шеи. — Эй, ты, — Рон слабо дернулся, очевидно, не до конца осознавая, что уже произошло и что произойдет с минуты на минуту, — слишком близко, Крам. Иди, снимай свой номер. Виктор только крепче сжал его запястья, схватил их одной рукой, чтобы было удобнее вытаскивать второй волшебную палочку из кармана — в сложившейся ситуации явно лучше всего было воспользоваться ею. Еще не поздно было остановиться, но... — Слезь с меня, говорю, бухой же ты мудак! — Рон дернулся снова, на этот раз по-настоящему. Виктор навалился сверху, вдавливая Рона в кровать своим весом, не давая вырваться. Палочка, казалось, завибрировала в пальцах, будто знала, что ее хозяин вот-вот сделает. Или это просто руки дрожали? Хотя едва ли — у ловцов руки не дрожали никогда. Их учили этому заклинанию в Дурмстранге очень давно, и Виктор надеялся, что никогда не применит его, но сейчас в голове осталась одна лишь темнота и желание, бесконтрольное, беспричинное, безумное. — Империо! Рон мгновенно обмяк, а от его шеи к шее Виктора потянулась ярко-рыжая нить. Конечно, он подозревал, что Империус связывал людей, но это было чем-то новым. Возможно, причиной подобному видению был алкоголь. Впрочем, пьяным себя Виктор не ощущал. — Не... Не... — выдохнул Рон. — Молчи, — грозно скомандовал Виктор. Он поднялся с кровати и, мысленно потянув за нить, снова отдал короткий приказ: — Раздевайся. Рон все выполнил безукоризненно. Виктор не без удовольствия смотрел, как он снимал рубашку, как стягивал джинсы и трусы, кусая губы в бессильной злости, как попытался прикрыть свой вялый член рукой. Короткого «нет» оказалось достаточно, чтобы Рон убрал ладонь. Виктор мучительно долго — для себя и, как он надеялся, для своей жертвы тоже, — рассматривал его тело, не притрагиваясь к нему и пальцем. Все волоски, шрамы, веснушки, изъяны, которые скрывала одежда были как на ладони. — Хватит, — выдавил Рон. Ярко-рыжая нить начинала бледнеть. — Ложись на кровать. Раздвинь ноги. Широко. Рон издал какой-то странный звук, напрягся, но приказ выполнил. «Что я делаю? — подумалось Виктору, когда он коснулся бедер Рона. — Зачем я это делаю?» К сожалению, мысли эти были быстро задавлены потоком похоти, надуманной ненависти и ворохом неприличных болгарских слов. Виктор навис над Роном, дрожащим, как осиновый лист, одним выверенным движением достал свой член из штанов и, смачно сплюнув на ладонь, размазал слюну по головке. — Расслабься, — сказал Виктор, забросив правую ногу Рона себе на плечо. Из слюны смазка обычно получалась так себе, но Виктор слишком боялся, что новое заклинание как-то повлияет на уже наложенный Империус. Он приставил головку к анусу Рона и надавил. Это было жестко, бесцеремонно даже — Рон поморщился и попытался отвернуться, закрыть глаза. — Смотри на меня! — рыкнул Виктор, продолжая медленно, сантиметр за сантиметром, вводить член в его задницу. И Рон смотрел. Его лицо перекосила гримаса боли, из глаз вот-вот готовы были брызнуть слезы, но он почему-то по-прежнему выглядел непобежденным. Виктор ненавидел его за это — за стойкость, за мужество, за ярость в синих глазах. — Обними меня. Рон, скривившись особенно сильно, медленно поднял руки и обхватил ими шею Виктора. — Уебок, — прохрипел он. — Херов уебок. — Зря ты так, — Виктор ухмыльнулся, а потом вытащил и резко вставил член обратно, и снова, и снова, и снова, без передышки, без остановки, без жалости — и к себе, и к нему. Рон громко взвыл, с силой — откуда только она взялась, — вцепился в шею и правое плечо Виктора, почти наверняка оставив синяки. Нить истлевала с каждым новым толчком, с каждым новым криком. Пружины в недрах матраса нещадно громко скрипели. На искусанных губах Рона выступила кровь. Его лицо быстро стало мокрым от слез, волосы — слегка влажными от пота, но в глазах кипела бессильная ненависть. «Выходит, есть люди, которых нельзя сломать, вещи, которые нельзя изменить». Виктор хотел Рона. Рон его ненавидел, как ненавидел всегда, с того самого момента, когда треклятый Кубок Огня выплюнул обгорелую бумажку с фамилией «Крам» в ненастоящие небеса. «Рон глупый мальчишка. Он думает, что ты враг», — сказала как-то раз ему Гермиона. Вещи, которые не сломать... У Виктора была такая игрушка в детстве — маленький деревянный ежик на колесиках, зачарованный матерью от поломок. Он действительно не сломался — просто исчез. Воспоминания отрезвили Виктора. Он замер, завис над Роном, машинально считая окрашенные в алый трещины на его губах, как считал когда-то деревянные шипы на спинке своего игрушечного ежика, как считал когда-то завитки на волосах Гермионы. — Что я наделал? — выдохнул Виктор. Нить исчезла окончательно, а вместе с ней кончилось и действие Империуса. Виктор понял это, когда Рон, размахнувшись, врезал ему кулаком по лицу. Было не больно. Виктор вскочил — его упавший член мгновенно выскользнул из задницы Рона, оставив за собой след из нескольких красных капель на белой простыне, — быстро застегнул штаны и в два шага оказался у выхода. Он уже почти открыл дверь, когда сзади тихо скрипнули пружины. Виктор невольно остановился и прислушался. Неужели Авада в спину? — Скажи... — глухо произнес Рон, — пожалуйста, скажи, что ты не делал ничего такого с Гермионой. Ну, тогда, во время Турнира. Или после... — Не делал, — ответил Виктор, не обернувшись. Меньше всего ему хотелось видеть треклятые кровавые трещины на губах Рона и осуждение в его глазах. — Честно. — Хорошо. Пружины снова скрипнули, но на этот раз Виктор не остановился. Он ушел, надеясь, что наутро Рон ничего не будет помнить. Он ушел, надеясь, что Рон не исчезнет, что не будет ненавидеть его всю оставшуюся жизнь. Это казалось Виктору чрезвычайно важным. Хотя, наверное, было уже слишком поздно.