Розмарин

Он шёл по коридору так, словно его сопровождал конвой из церковных палачей. Чеканя шаг, Людвиг не смотрел по сторонам, старался не делать лишних движений, даже пытался не дышать, но в Главном Соборе и без того воздух был тяжёлый, липкий, пропитанный нотками вереска, ладана и розмарина. Он попытался вдохнуть, и голова его тут же наполнилась дурманом. А ещё дымом недавнего пожарища. Шаги Людвига эхом отражались от стен собора. С церковных одежд снежным порохом осыпался пепел, обрывки плащаницы волочились за ним по полу. Отголоски недавней охоты — у портных прибавится работы, когда церковный охотник отдаст им испорченную экипировку, а у служителей лечебницы появится повод снова опоить его кровью. Ибо всё излечит кровослужение, даже если ты обессилен настолько, что любой врач будет готов выписать тебе смертный приговор. Он остановился. Оглядел величественный алтарь, опустил руки и некоторое время внимал тишине, которая нарушалась лишь приглушённым шёпотом молитвы из уст первого викария. Лоуренс, основатель Церкви Исцеления, уже давно ждал возвращения карательного отряда с охоты. Ждал последних новостей. — Лоуренс? — Людвиг посмотрел в спину мастера и снова сделал жадный глоток отравленного воздуха, решая не делать интригующих пауз в заранее подготовленной речи, но викарий поднял руку, призывая к молчанию. Отзвук оборвавшейся молитвы затих в розмариновом тумане. — Для тебя я мастер Лоуренс. Он поднялся с колен, взял с алтаря чашу с кровью и медленно повернулся. — Надеюсь, что ты принёс мне благую весть, охотник… — служитель смерил Людвига взглядом, сделал шаг навстречу и замер. Руки его мелко дрожали, а лицо выделялось на фоне чёрных одежд болезненной бледностью. Создавалось ощущение, будто бы основатель не спал уже несколько суток, проводя ночи кровавой луны в молитвах и кровослужениях. Людвиг хотел мрачно отшутиться по этому поводу, но вовремя прикусил язык — пока они в Главном Соборе, среди благоговейной священной тишины, он действительно не имеет права бросаться громкими заявлениями в адрес мастера. Но мрачные мысли вернули ему нездоровую весёлость. Губы сами собой растянулись в усмешке, а глаза лихорадочно заблестели от воспоминаний. — Мы сожгли Старый Ярнам. Нам пришлось это сделать, мастер Лоуренс. Кончики пальцев викария похолодели, и он нахмурился, некоторое время молча что-то обдумывая. Затем весьма легкомысленно вскинул бровь. — Вполне ожидаемо, брат мой. Чудовища — это проклятье. У вас не было иного выхода, кроме как спалить этот грязный рассадник болезни вместе с жителями. Надеюсь, вы закрыли ворота, когда уходили...— Лоуренс отпил из чаши и протянул её Людвигу. — Раз так, вы заслужили моё благословение. Людвиг преклонил колено, принял из рук мастера подношение и тоже сделал жадный глоток. Силы наполнили его, дыхание выровнялось, но дурманящая тяжесть в голове осталась, порождая вполне ожидаемые слуховые галлюцинации. Ему мерещился отдалённый звон церковного колокола. — Все еретики будут гореть в священном пламени. Я есть это пламя. А ты — мой священный карающий клинок. Верно, Людвиг? Чаша отправилась обратно на алтарь, и Лоуренс замер, прикрывая уставшие глаза, подведённые воспалёнными красными полосами. Охотник давно заметил, что у викария проявляются симптомы кары зверя, но предпочёл молчать об этом, чтобы остаться в живых. Худые руки Лоуренса заметно удлинились, черты лица заострились, а спина немного сгорбилась. Это сложно заметить простому обывателю, но Людвиг-то знал — он уже видел мастера без этой священной плащаницы, и знал все проявления болезни. Ему пришлось отогнать появившееся наваждение. Сердце дрогнуло и вновь замерло, когда основатель прикоснулся к его подбородку и лёгким повелительным движением заставил встать. Событие давнего вечера настойчиво всплывало в памяти, вытаскивая из глубин разума порочные видения. Когда беседа в покоях викария слишком затянулась, а кровавая вечеря сквозь дебри полумрака привела великого охотника прямо на церковное ложе Лоуренса. Будто бы то животное вожделение можно было обозвать благословением. Скорее благоговейным трепетом и возбуждением праведника, которому благоволил пророк. В тот момент Людвиг испытал почти фанатичный восторг, словно сам Великий снизошёл к нему, чтобы даровать озарение, но сейчас ощутил лишь богобоязненный трепет. Трудно было признаться в том, что теперь они готовились к нашествию совершенно иных чудовищ, опаснее и смертоноснее. Вдруг Лоуренс превратиться в подобное существо? Смог бы Людвиг казнить того, кто наполнял его священным смыслом? — Молчишь. Ты не согласен со мной, Людвиг? — викарий утробно рассмеялся. — Думаешь, что наша плоть смертна, а разуму никогда не добраться до священных истин? Или, может быть… Ты считаешь, что и я заражён карой зверя? Каждое произнесённое слово проповедника эхом рикошетило, казалось, прямо в мозг охотника. Но он не шелохнулся, несмотря на то, что жутко хотелось отпрянуть. Они сожгли целый район. Потеряли добрую часть побережья. Они убили невинных послушников, которые в исступлённом безумии напали на карательный отряд. Здравомыслие атаковало разум Людвига, но пленительная близость викария уничтожала любые попытки возразить. — Я не чудовище. Я есть священный огонь. Я часть той силы, что поразит всех, кто отрицает чудо исцеления. Разве может кара зверя уничтожить того, кто близок к сакральным знаниям? Я вырву глаза свои, я заткну уши, но всё равно буду слышать божественные голоса Древних. Ты ведь… веришь мне, Людвиг? Яростно пылающие глаза основателя прожигали насквозь, но Людвиг нашёл в себе силы ответить: — Вы совсем обезумели от своей гордыни, викарий. — А ты — нет? — Лоуренс подскочил так близко, что головокружение охотника усилилось в несколько раз. Будто бы даже кожа мастера пропиталась губительным ароматом ядовитого розмарина. — Твоя улыбка говорит мне об обратном. — Если я и обезумел, то только из-за вас, викарий. Нечеловеческое рычание прорезало густую тишину, эхом оглушая Людвига. Лоуренс отпрянул, накрыл ладонью губы, будто бы не веря, что этот звук мог исторгнуться из его горла, но быстро пришёл в себя, отчасти понимая, что имел ввиду церковный охотник. Окружённый послушниками, вливающими в себя кровь по случаю и без, викарий перестал замечать то, что происходило с ним самим. Людвиг видел подобные реакции. Он знал, чем это грозит, но всё ещё не мог сдвинуться с места. — Пока ты на моей стороне, Людвиг, мне не страшно… — тихо признался мастер с нотками осознания в голосе. — Пока ты рядом, вера моя сильна. А чем сильнее моя вера… Тем дальше от меня смерть. И даже если мы сгинем в кошмаре, ты обещаешь мне, что будешь оберегать мой вечный сон? Лоуренс вновь оказался слишком близко, привычно вплотную, и прочертил холодными пальцами линии на щеке охотника, заставив последнего вздрогнуть. Подобный контраст никак не вязался с настоящим церковным огнём, полыхающим в груди у этого человека. — Да. Людвиг прикрыл глаза от прикосновения его губ к своему лбу. — Да, я обещаю. Испарившийся осадок от возникшего конфликта растаял в розмариновом чаду, и Лоуренс довольно улыбнулся. — Тогда пусть добрая кровь укажет тебе дорогу, мой гордый охотник Церкви. Когда Великие позовут нас на ту сторону, мы войдём в божественные врата вместе, плечом к плечу, как твои преданные спартанцы, отчищающие улицы от скверны. Такова прекрасная участь наша. Верно, Людвиг? От запаха кружило голову так сильно, что удержать её в одном положении стало почти невозможно, и охотник уронил её на плечо викария, ощущая себя опьянённым. Будто бы ему снова дали прикоснуться к божественному. Слова сами собой сорвались с его губ: — Конечно, викарий. И в это самое мгновение огонь в груди Лоуренса вспыхнул ещё ярче, обжигая охотника сквозь оболочку из плоти и бренного церковного одеяния. Основатель церкви Исцеления улыбнулся и блаженно закрыл уставшие глаза. Его ожидали беспокойный сон в ночь Кровавой луны и долгое болезненное пробуждение на границе личного Кошмара.