Антитеза

Иккинг хочет никогда не знать Астрид Хофферсон. Не хочет думать, что никогда не сможет теребить ее золотистые волосы, не сможет ощутить ее нежные прикосновения и уж точно никогда не сможет больше ощутить сладковатый вкус ее губ. Астрид же хочет знать Иккинга Хэддока с самого детства, с самого первого шага, чтобы сохранить в памяти самые большие события и самые незначительные мелочи его жизни. Девушке кажется, что будь она рядом с шатеном каждую секунду, ей бы удалось разгадать тайные шифры его души. Изнурительная тишина ритмично прерывается размеренным треском костра. Языки пламени танцем отражались на ровной поверхности излюбленного оружия девушки. Астрид не смотрела на огонь. Холодные, словно лед, глаза сосредоточено следили за ритмичным движением пальцев по острому давно заточенному лезвию секиры. Иккинг еще никогда не был так близко к ней, оставалось лишь протянуть руку, чтобы нежно, ловким движение поправить выбившуюся из сложной косы прядь золотых волос. Иккинг никогда не был так далеко от нее, ведь он никогда не мог накрыть ладонями ее аккуратную ручку, кончиками пальцев ощущая нежность ее кожи. И уже никогда не сможет подобрать ключ к ржавому, потрепанному временем и жизненными обстоятельствами замку, что так крепко сцепил душу девушки. Потому что пропасть между ними становилась все шире, а ее холодность ощущалась почти физически, тяжелым грузом ложась на плечи. Отложив оружие в сторону и, обхватив колени руками, Астрид чуть наклоняет голову, пристально рассматривая шатена. Иккинг уже не смотрел на девушку, поглощенный страстным, непредсказуемым танцем огня, что отражался в его грустных глазах. Астрид улыбается. Иккинг был подобен открытой книге. Девушка знала это еще при самой первой встрече с ним. Астрид хотелось прочитать каждое слово, ощутить каждую букву, нежно дотронуться до обложки и рассмотреть каждую веснушку пронизывающую ее. Астрид хотелось захлопнуть эту книгу и никогда не дать ей возможности раскрыться, чтобы не позволить затянуть себя в блаженный водоворот чувств и эмоций. Потому что так будет проще, потому что так не придется ни о чем сожалеть. Потому что так будет меньше боли… — Я рад за вас… со Сморкалой. Голос. Пропитанный безнадежной горечью и отчаяньем он пробирает до мурашек. Астрид чувствует, как трескается, осыпается кусочком за кусочком фарфоровая маска безразличия на ее лице и потому поспешно отворачивается, проклиная себя за слабость. Проклиная за неприятное, чуть ощутимое жжение в глазах. Иккинг устало запускает пальцы в волосы. Он чувствует, как бешено колотится его израненное сердце, чувствует с какой силой оно качает губительный яд-кровь по венам. Иккингу отчаянно хочется, чтобы все было по-другому. Ему отчаянно хочется, чтобы боги прекратили надсмехаться над ним. Ему отчаянно хочется вернуть отца, лучшего друга… Ему отчаянно хочется, чтобы Сморкалы Йогерсона не существовало. Астрид шумно вздыхает. Пальцы сплетаются в замок. Девушке хочется пропасть, раствориться во времени, пройти по временным коридорам своей жизни и вернуться. Вернуться в то время, когда Иккинг смеялся, поднимаясь в небеса. А она терпеливо ждала его, чтобы обнять и никогда больше не выпускать всадника из своих объятий. Девушка закрывает глаза. Астрид отчаянно хочется, чтобы родители никогда не вмешивались в ее судьбу. Ей отчаянно хочется изменить все. Ей отчаянно хочется, чтобы Сморкалы Йогерсона не существовало. — Мы уезжаем через три дня, — девушка мучительно сглатывает. Она боится повернуться к юноше, боится увидеть невыносимую боль в его глазах. Боится утонуть в кровавом море из не затянувшихся ран юноши, по которым она, только что собственноручно прошлась ножом. Иккинг разбит, сломлен, потерян, скомкан, изорван на части, словно черновик. Его подорвали, развалили по камешкам, сровняли с землей безумные боги, имя которым — Судьба и Жизнь. Его душа — руины, сердце — разваленные на части часы, что еще способны отмерять назначенный ему срок. Они оба знают, что случилось. Они оба знают, что произошло. Смерть коварно подкралась сзади и обрушилась проливным дождем. Разгорелась сухим хворостом, хлестнула по щекам промозглым ветром, упала тонной камней, разбилась изящным хрусталем, осталась на кончике языка металлическим привкусом… Сначала отец, потом лучший друг… Астрид ощущает ладонь на своем плече. Девушка смотрит на него широко распахнутыми глазами, так пристально, что Иккинг может рассмотреть лопнувшие сосуды вокруг ее радужки. Иккинг надеется, что она плакала не из-за него. Иккинг надеется, что он и есть единственная причина ее слез. Шатен ненавидит себя за последнюю мысль. Иккинг правда ненавидит себя за это. — Все в порядке, — говорит она. Иккинг не верит ей. Он ведь видит, как ей больно, видит, как она жалко кривит губы в попытке выдавить из себя улыбку. И потому, проклиная всех богов и себя за слабость, опускается рядом. Совсем близко. Кожа к коже. — Почему же все так произошло… Астрид закрывает глаза. Воспоминания яркой лентой проносятся в ее памяти, создавая образ человека, которого она любит. Человека, что так дорог ее сердцу. И это, увы, не Йогерсен. Но и не Иккинг Хэддок тоже. Потому что Иккинга, ее любимого Иккинга, здесь нет. Он сгорел в пламени мучений и страданий, был сброшен с самой высокой башни, разлетелся мельчайшими осколками по Вселенной. Его крылья выдрали вместе с костями, сердце швырнули о стену, душу проткнули ножами. И самое страшное: когда это произошло, ее не было рядом. Она сбежала, в надежде отстрочить нежеланную свадьбу, пропала на несколько недель, бросив Иккингу лишь: «Мы не можем быть вместе!». Она растоптала его волю к жизни, содрала кожу, обнажая его слабости, делая его уязвимым. И именно в этот момент боги решили отобрать у юноши все, что заставляло его улыбаться: отца, лучшего друга, сердце. Потому что Смерть никогда не забирает сердце только одного. А когда она приходит вновь, Смерть вырывает еще и душу. Астрид ненавидит себя каждой клеточкой тела за это. Астрид ненавидит себя за то, что не может стерпеть боль и начинает плакать. Иккинг прижимает девушку к себе. Астрид тихо улыбается, уткнувшись в плечо парня. Она чувствует, как прерывисто он дышит. Она понимает, что Иккинг никогда не сможет забыть ее. Понимает, ее силуэт будет преследовать юношу в каждом уголке его сознания, снова и снова срывая заплатки с души. Чувствует, как сжимаются пальцы шатена, словно пытаясь задержать, остановить неподвластное время, что жестоко ветром ускользает сквозь пальцы. Астрид понимает, что сама никогда не сможет забыть Иккинга. Никогда не сможет сдержать отчаянный крик в подушку. Никогда не сможет запретить сердцу любить эти красивые, изумрудные глаза. И это доводит ее до безумия. Это заставляет ее совершать глупости. Это заставляет совершать глупости и его тоже. Парень нежно приподнимает ее подбородок, заставляя заглянуть в глаза. Он чувствует ее дыхание. Чувствует, как его сердце делает кульбит, замирает, словно на вечность и начинает биться с новой скоростью. Иккинг целует ее со всей болью и отчаянием, что накопились в нем за долгие годы. Астрид прижимается к нему еще сильнее, запуская руки в его вечно торчащие волосы. Девушка забывает обо всем на свете. Сейчас в ее груди зарождалось долгожданное счастье. И ей хочется рассказать о нем всему свету, чтобы каждый человек мог почувствовать его, ощутить то блаженство, что так беспощадно затуманивало разум девушки. Астрид хочется запереть свое счастье в самой дальней комнате, чтобы никто не мог покуситься на него. Они отстраняются друг от друга. Прерывисто дыша, Иккинг виновато смотрит на девушку, ожидая ее реакции. Он готов к тому, что она ударит его, начнет кричать, возненавидит, все лучше этого неловкого молчания затопившего все пространство, тишины, что тяжким грузом сдавила грудную клетку. Но она лишь опускает голову на его плече и нежно обвивает руками талию, вновь прижимая к себе юношу. Иккинг улыбается ей в макушку. Астрид блаженно закрывает глаза. Иккинг чувствует, как обмякло тело блондинки, чувствует, как в спокойном ритме бьется ее сердце. Осторожно, боясь нарушить чуткий сон девушки, он опускает ее на землю, и, укрыв своим плащом, аккуратно ложится рядом. Иккинг не знает, что будет завтра. Не знает, что будет через три дня и он не имеет малейшего понятия, что они будут делать. И только одно он знает наверняка: все изменится. В лучшую или худшую сторону, но все измениться и потому… Иккинг искренне надеется, что завтра Астрид ничего не вспомнит. Иккинг искренне надеется, что Астрид бережно сохранит в своей памяти этот момент навсегда.