Обнимать тебя

      Гарри все так же сидел в кресле-качалке и пил кофе без сахара, который так любил Луи, и так ненавидел он сам. Смотреть на окно уже не казалось таким интересным, как три месяца назад, все узоры на листах вазонов уже давно были изучены до мельчайших деталей, так же, как и все родинки его Луи. Поправочка, уже не его. Стайлс ненавидел вспоминать, думать, писать об этом. Потому что все заканчивалось громкой, первых два месяца, и тихой, сводящей скулы, истерикой сейчас.       Дни за окном сменялись слишком быстро. Или слишком медленно. Гарри еще не решил. И вряд ли решит когда-нибудь. Ему нравилась эта неопределенность. Это была единственная неопределенность, которая ему нравилась.       Кофе уже давно остыл и это напомнило о том, как Томлинсон делал два глотка и потом забывал. А Гарри это нравилось. Когда Луи убегал по делам утром Стайлс любил убирать за своим парнем. Это было так по-домашнему и мило, что он не мог злиться.       Не зря фанаты называют Томлинсона солнышком. Они вообще говорят очень правильные вещи и Гарри не раз с ними соглашался. Молча, конечно же. Вся радость, свет ушли вместе с Луи тем несчастным утром, когда за окном было слишком солнечно, что бесило кудрявого. Он любил только одно солнце, и оно перестало ему светить.       Контракт с теми долбаными ублюдками закончился уже у всех парней, и они были полностью свободны. Гарри никогда не забудет, когда Луи вбежал в дом размахивая какими-то бумажками, которые он, скорее всего, забрал у Лиама с кабинета, ибо именно там была встреча. Не говоря ни слова, Томлинсон потянул Гарри за руку на улицу и с высоко поднятой головой поджег бумаги своей розовой зажигалкой. Стайлс поднял одну бровь и уставился на парня. Луи пожал плечами и сказал, что он был обязан это сделать, несмотря на то, что это совсем левые бумажки и бросился в объятья своей любви.       Чашка выпала на пол и Гарри недовольно скривился, когда холодный кофе облил ноги, возвращая его в реальность. Телефон не переставал вибрировать от звонков Лиама и смс Найла, который предлагал привезти еду, как только Стайлс скажет адрес. Так продолжалось уже третий месяц. Но парень не отвечал никому. Разве что писал сообщение раз в неделю маме, чтобы та не волновалась и передавала другим, что все хорошо и он жив. Конечно, можно было бы выключить телефон полностью, но тогда Луи не сможет позвонить. При этих мыслях Гарри засмеялся. Он больше не позвонит.       Они вдвоем мечтали о том, как смогут больше не скрывать свои чувства, как только закончится контракт, смеялись, представляя, что будет творится в твиттере и остальных соц. сетях. Но все оказалось довольно сложнее. 5 лет шкафа давали знать о себе и Гарри не мог признаться всем, что он гей. Парень оттягивал этот момент, ссылаясь на всякие глупости, а Луи терпел и ждал. но это не могло продолжатся вечно. Стайлс понимал, но не думал, что все случится так быстро.       И теперь он сидит один с пустым сердцем, и каждая клеточка его тела бьется в предсмертных конвульсиях. Ему было плевать на все СМИ, на фанатов и остальных. его заботил только Луи, который исчез. Папарацци не могли сфотографировать парня в аэропортах или еще где-то. Потому что если Томлинсон хочет быть незаметным - он будет.       По подсчетах Гарри прошло уже больше трех месяцев. Он не знает, какое сегодня число и что происходит в мире, плевать. Принимая душ, он смотрит в зеркало и видит стеклянные глаза, впалые скулы, которым бы завидовали все девчонки-модели и которыми вполне можно порезать вены. Отсутствие спорта и минимальное количество еды давали о себе знать, но кого это волнует?       Сидя уже на диване, Стайлс слышит звук ключей в дверях и уже готов наорать на уборщицу, чтобы она убиралась, потому что он не шутил, когда говорил, что дал ей шестимесячный отпуск. Но парень понимает, что что-то не то. Так заходит только один человек, который ушел отсюда и уже не вернется. «Раз, два, три, - он отчитывает и говорит про себя, - бросок ключей на стол». Ключи издают громкий, пугающий звук, когда прикасаются к поверхности и пролетая ее, падают на пол.       - Прости, - голос переворачивает все внутренности Гарри и отбивается где-то в том месте, где когда-то было сердце, громким эхо. Стайлс поднимается и видит призрака, потому что человеком это сложно назвать. Затасканная толстовка адидас, которая висит слишком сильно, опущенные глаза, которые смотрят на серые кеды и руки, что спрятаны за спиной.       - Ничего, - нервно смотря прямо на Луи, сглатывает Гарри.       - Я не о ключах.       - Я знаю. Тишина была такой, что они, казалось, могли слышать биение сердца друг друга. Гарри понимает, что он должен что-то сказать, извиниться, сделать хоть какой-нибудь жест, но долбанное чувство, которое, кажется, поселилось в его животе навсегда, не дает этого сделать.       Луи представляет себе эту картинку сбоку и у него непроизвольно вырывается смех. Темный дом, лужи кофе на полу, ключи, которые лежат посреди комнаты и две тени, потому что их сложно назвать людьми.       Гарри скучал. Скучал по смеху, по голосу, по запаху, по ключам, которые звучат совсем иначе, когда дверь открывает Луи, даже по Адидасу, который не очень любил сам. Он скучал. То самое чувство в его животе противно ползет к горлу и сейчас оно начнет лезть наружу. Но парень не двигается, боится спугнуть момент, боится, что все исчезнет. Опять. Но в то же время он понимает, что надо что-то делать. «Соберись, идиот», - безмолвно кричит сам себе и делает шаг вперед. Еще один и еще.       Томлинсона передергивает он мысли, что Гарри может пройти мимо него и уйти. Весь мир замер вместе с его сердцем в ожидание худшего. Непослушная прядь выбивается из хвостика кудрявого, и рука Луи дергается, чтобы заправить ее, но застывает на полпути.       Стайлс больше не может ждать. Он наркоман и ему нужна доза его мальчика, который был так далеко все это время. Одними губами произносит слово «прости» и тут же бросается на Луи, не дождавшись его ответа. Он обнимает так сильно, что кажется может слышать, как ломаются кости его хрупкого счастья. Но оно не обнимает в ответ. И когда мир Гарри опять начинает рушиться на мелкие кусочки, он чувствует ожоги в тех местах, где до него дотрагиваются те самые руки. Руки, которые он ждал три месяца или даже больше. Но разве это сейчас важно, когда его дом рядом? Их объятия длятся вечность, но парни не возражают.

***

       - Я хочу обнимать тебя на сцене, - шепчет Гарри куда-то в шею своему счастью.       -А еще, Найл может привезти нам еду, если конечно не съест ее по дороге, - смех впервые за три месяца звучит в этом доме и солнце освещает всю комнату.