Далекие звезды, холодные звезды

Как все представляют себе киборгов? Высоченные мускулистые машины убийства, сеющие вокруг разрушения и смерть то при помощи оружия, то при помощи бронированных кулаков. Если конкретнее: рост от метра девяноста до двух метров тридцати сантиметров по метрической системе, принятой на трех четвертях галактического пространства, вес от девяноста до ста тридцати килограммов в зависимости от назначения и количества металла в организме. В общем, при слове «киборг» все сразу представляют себе такой ходячий мини-танк с белозубой улыбкой. Меня зовут Стив, мне двадцать шесть лет, во мне сорок килограммов веса и метр семьдесят роста, я похож внешне на палочника. Я киборг. У меня нет внутренних органов, зато есть титановый скелет, на который наложены искусственные мышцы и наращена псевдокожа. Я не нуждаюсь в еде и воде, у меня даже вкусовых рецепторов нет. Это хорошо помогает — я живу тем, что ворую вещи. Это просто, надо что-нибудь стянуть в ювелирном магазине, после чего проглотить. Потом я достаю из себя украденное, загоняю его в скупку и живу безбедно. Поймать меня никому не удалось, ворую я в разных концах нашей планеты, всегда стараюсь надевать парики, мажу псевдокожу всякими автозагарами и прочей косметикой, не скуплюсь на линзы. Полиция не знает моих примет: цвет кожи, рост, цвет волос, телосложение — это все очень легко меняется, если ты киборг, не чувствующий боли. Наверное, вам интересно, как я докатился до такой жизни, ведь киборги все должны быть на учете: всякие списки, приписки к военным и полицейским отрядам. Все просто. Я нелегальный. Меня сделали в каком-то подвале. Вообще-то, никто и никогда не делает теперь операции такого типа: посадить мозг в полностью искусственное тело. Как бы там ни извращались фильмы прошлого, рано или поздно все такие сходят с ума, никакие психологи не могут помочь тому, кто больше не чувствует вкуса, температуры и прочего. После первых проб закрыли все лаборатории. Когда шло это повсеместное закрытие, на одной далекой и почти заброшенной мусорной планетке Тарее, куда скидывали медотходы со всей галактики, жил мальчик по имени Стивен Рейн. Мальчику было восемнадцать лет, он был сиротой. Мечтал о красивой жизни, как и все мальчишки той планеты, смотрел на звезды и говорил себе, что однажды прилетит большой серебристый корабль, на котором явится кто-нибудь из родственников, заберет туда, в космос, где будет новая жизнь. И корабль прилетел, маленький и поцарапанный, чудом дотянувший до поверхности. На корабле находился военный офицер, сбежавший из плена. Стивен подобрал беглеца, укрыл в горах мусора. Через неделю они стали любовниками, через год они продолжали ими быть. Через два года Стивен стал трупом, когда вечно пьяный врач, осматривавший таких вот сирот, сказал, что Рейн болен и болен неизлечимо. Офицер, услышав диагноз, побледнел, как-то криво улыбнулся и отправился на мусорные кучи, притаскивал оттуда что-то, ругался и плакал, волоча завернутые в мешковину ящики, которые никому не показывал. Когда Стивену Рейну был двадцать один год, его любовник, самый блестящий из всех ученых, занимавшихся проблемами создания киборгов на базе одного лишь человеческого мозга, из списанных деталей, старых имплантов и собственной любви при помощи канистры спирта, списанных и просроченных тканей, рулона псевдокожи и непригодных к употреблению инструментов сделал из него киборга. Девяносто пять процентов хлама и мозг. Сорок килограммов веса и сто семьдесят сантиметров роста. У таких операций, проведенных в стерильной белой лаборатории, напичканной сверхсовременным оборудованием, успешность проведения равна тридцати процентам. У проведенной буквально на колене операции была вероятность меньше процента. Его звали Франсуа. Я любил его. Я все еще люблю его. Они прилетели на рассвете, черные корабли, похожие на огромные коробки со скругленными краями. Из них вышли люди в темно-синей форме, которые забрали с собой Франсуа. Я остался на планете, не имея возможности даже заплакать от страха. Не за себя, за него. Каждое утро я смотрю в небо, снова надеясь, что когда-нибудь там появится большой серебристый корабль. Это глупо, это очень глупо, но я все равно смотрю наверх, на небо, которое подарило мне любовь и которое ее забрало. В голове крутится песенка, которую я однажды услышал по радио: «В любовь доиграть нам, наверное, поздно, что мы потеряли, теперь помнят звезды: печаль и разлуку, улыбки и слезы… Холодные звезды, далекие звезды». Тарея из свалки стала вполне приличной планетой, когда внезапно выяснилось, что она удобно расположена для того, чтобы сделать из нее планету-казино. Мусор быстро выкинули, очистили побольше пространства, застроили его — и вот яркие рекламы и потоки денег. Процветающая планета — это еще и дорогие клиники. Поэтому я ворую, я просто понемногу меняю свое тело. Имплант тут, новая кожа там. Я больше не собранный из мусора киборг, я почти что новая модель. Не знаю, зачем я меняюсь, наверное, по какой-то инерции, все еще жду возвращения Франсуа. Я полетел бы на другую планету сам, деньги добыть не проблема. Но я не знаю, где искать его, мне остается только ждать, как верный пес ждет возвращения хозяина. — Доктор Эрген… завтра… — донеслось до моего слуха. Мимо прошли какие-то щебечущие красотки. Я сперва проводил их равнодушным взглядом, потом в мозг что-то стукнуло. Эрген… Где я мог слышать эту фамилию? Почему-то я понимал, что мне очень важно узнать об ее обладателе побольше. Можно назвать это интуицией, наверное. — Простите, прекрасные дамы... — Я догнал девушек. — А доктор Эрген… Красноречивая пауза сделала свое дело. — Доктор Эрген — просто класс. Такой мужчина. Бывший военный. — И неженатый. — Всегда такой печальный. — Завтра он прилетает сюда, читать лекции по имплантированию. Я обязательно пойду послушать. — А зовут его как? — терпеливо поинтересовался я. Эрген. Эрген. Может, пока я на свалке копался, я видел подписанные его именем пакеты? — Франсуа. Франсуа Эрген. Я остолбенел, потом почувствовал, как на губы наползает дурацкая улыбка. Вот что делает человеческий мозг в киборгизированном теле. Я забыл фамилию собственного любовника. Может, он меня вообще не помнит. Или думает, что я не выжил. Или его удерживали военные и пять лет не давали ко мне прилететь, а он знал, что для киборга пять лет — это не такой уж большой срок, что я его дождусь. Я обязательно это узнаю, я встречу его в космопорту. Франсуа увидит меня, обрадуется. У нас все будет хорошо, я не зря пять лет таскался по свалкам, притонам и подпольным клиникам, воровал, спал на улицах и торговал наркотой. Судьба мне крупно задолжала нехилый кусок везения. И завтра я его истрачу. Утром я просыпаюсь с обреченностью победителя. Наверное, так когда-то гладиаторы готовились к бою. Про гладиаторов я знаю тоже от Франсуа. И впервые жалею, что так и не притащил в свою берлогу зеркало. Меняя облик, я всегда приблизительно знал, как буду выглядеть. А вот сейчас мне впервые хочется знать, что я выгляжу… хорошо? Неплохо? Лучше, чем он ожидает увидеть? Я сам не знаю. Думал, ожидание для меня закончилось. Но оно приняло новую форму. Я пытаюсь понять — а нужен ли я? А хорош ли я? Правильно ли я тратил ворованные деньги? Сегодня я надеюсь получить ответ. Я достаю из коробок лучшую одежду, которая должна скрыть большинство недостатков. Я иду к старой соседке по трущобам, Анне, я прошу ее: «Придумай что-нибудь, мне надо быть красивым». И она улыбается беззубым ртом. Я улыбаюсь в ответ, пусть и не ощущаю собственной улыбки. Анна достает какое-то допотопное приспособление и им разглаживает складки на дорогих, но брошенных без особой бережности, вещах. Она очень старается. Я вспоминаю, что когда-то у Анны было два сына. Один умер, потому что у него не было любовника, способного создавать киборгов. А второй… не помню, что стало со вторым, но Анна осталась совсем одна. И теперь ее можно попросить о чем угодно. Для нее важно оставаться нужной. И я очень нужен ей. Она хорошая соседка. Когда Анна заканчивает работу, я сдержанно ее благодарю и дарю лежавшую у меня уже полгода коробку конфет с начинкой из миндаля. Она быстро забирает подарок, будто я могу передумать, улыбается снова. Она говорит мне, что ее сын, Адам, покупал ей такие же. Я рассеянно улыбаюсь и не слушаю дальше. Забираю свое барахло, иду к себе, одеваюсь, вспоминаю про парфюм, нахожу парфюм… До встречи с Франсуа остается менее трех часов. Я ложусь на гору барахла, которая мне служит кроватью, и вспоминаю. Как он был со мной. Как он целовал меня. Как входил резко и иногда больно. Как это чувствовалось. Как я это чувствовал. И это было последнее, о чем я попросил перед операцией. Он любил меня нежно, мучительно долго, я до сих пор помню каждое прикосновение. Та кожа стала мусором. Все мое тело стало ненужным. Оно просто стало мертвым. И первая секунда, когда я открыл глаза и сделал первый вдох — это было мое новое рождение. И это было ужасно. Я бы возненавидел себя и то, чем я стал, если бы он не держал меня и не говорил, как сильно любит. И его прикосновения я почти ощущал. Даже тем, кем я стал. Киборги не умеют спать. И я впервые скучаю по сну, потому что мне хочется отдыха. Мне хочется быть готовым перед встречей с ним. А я просто лежу и смотрю вверх. Там стыки железных конструкций, кое-где просачивается вода. Это самая окраина, трущоба. Почему я не переехал куда-то? Я мог скопить на плохонькую квартирку. Там было бы светло, тепло по меркам человека, и там была бы ненужная кухня, где я бы приготовил ему кофе, тоже мне ненужное, но припасенное для него. Может быть, я неправильно его ждал? Все же жаль, что киборги не умеют спать. Я варюсь со своими мыслями, как в котле. Утро наступает и становится освобождением. Я собираюсь, одеваюсь, тороплюсь, проверяю пропуск и фальшивые документы. Чищу зубы, чтобы были белыми и блестели. Пусть я и не ем, но что с того? Все тускнеет со временем. И мне впервые за последние годы это важно. Я добираюсь до станции и покупаю билет в космопорт, как порядочный турист. На меня даже не косятся. Фальшивые документы — в порядке, одежда в меру мешковата и очень опрятна — спасибо Анне. Я без труда попадаю на оплаченную мной процедуру встречания светила науки. Выход «A», самый пафосный. Через него выходят только модные звездульки какой-нибудь эстрады, миллиардеры и специальные гости. Я почему-то готов поспорить, что он относится к последним. Я жду, толкаясь в толпе. Почти чувствую, как тут жарко. И точно ощущаю, как это долго. Но он все же появляется. Идет по проходу, особо не глядя по сторонам. Я уже думаю, что он меня не заметит, но вдруг он оборачивается. Видит меня. Скользит по мне взглядом. Меняется на миг в лице, но это так мимолетно. Узнал? Вспомнил меня? Мне не понять. Он никак больше не реагирует, просто проходит мимо. А я остаюсь стоять потерянным, чувствуя себя кучей мусора, из которой собран. Потом я все же прихожу в себя и бегу вслед за фанатами к выходу, где стоит приехавшее за ним авто. Машина плавно взлетает, сигналя задними фарами, и я смотрю ей вслед. Просто смотрю. Хотя мне хочется догнать и спросить. Что именно спросить, я не знаю, потому погоня откладывается. Я возвращаюсь домой, падаю на то, что должно быть кроватью, дырявлю взглядом потолок, снова прошу Анну погладить вещи и покупаю входной билет на лекцию доктора Эргена. Такого мужчины и неженатого. Я прихожу чуть раньше, чем нужно, и занимаю место в первом ряду. Когда зал начинает наполняться, меня просят пересесть, и я даю попросившей меня девушке денег достаточно, чтобы она нашла все же для меня в первом ряду место. Она вначале отказывается, смотрит на меня почти умоляюще. И я удваиваю ставку. Не ожидая реакции, утраиваю. Она берет деньги, а я остаюсь сидеть, где сидел. Уже заполненный зал гудит, как растревоженный улей. Проходит еще полчаса, и на сцене у микрофона появляется он. Располагает на кафедре свой планшет, обводит взглядом аудиторию, все-таки видит меня. Смотрит на меня достаточно, чтобы я понял все. Франсуа бледнеет, кусает губы. Его голос дрожит, когда он начинает говорить про новейшие разработки и такое заманчиво-возможное для избранных бессмертие. Так я избранный, Франсуа? Это проклятие — небесная благодать? Я слушаю очень внимательно, пусть он старается на меня не смотреть. И все равно его взгляд то и дело находит меня в толпе. И в нем столько боли, что я почти прощаю. Почти, но не совсем. — То есть можно остаться навсегда молодой? — спрашивает девушка в пятом ряду, поднявшая руку после предложения задавать вопросы. Я оборачиваюсь. Она очень миленькая и очень юная. Явно из хорошей семьи. Искусственно-белокурые волосы и неестественно голубые глаза. Будь я злым, то сказал бы: «Да, тебе понравится. Может, и не заметишь разницу». Но мне ее жаль. И ответ Франсуа бьет, словно плетью: — Да. Если вы чем-то больны, то это лучшее решение. — А если я просто хочу всегда оставаться вот такой? — спрашивает она, чуть надув губки. Это выглядит так обиженно и смешно. Дурак-ученый, который умнее всего населения этой планеты, не понял простейшего вопроса. А она, такая умная, его задала. — Тогда вам стоит решить, на что готовы пойти, чтобы сохранить свою красоту. Тут все не так просто, как кажется. Вы полностью потеряете чувствительность. Разработка рецепторов чувств для киборгов еще в процессе. Тут уже побледнел бы я, если б смог. А это возможно вообще? Снова чувствовать, снова. Любить его. И я опять ловлю его взгляд, понимая, что увижу в нем. Я снова его любимый подопытный образец. В его взгляде — и голод, и раскаяние, и какая-то бедовая решимость, будто он после обеда планирует повернуть земную ось. Такой взгляд у него был в тот день, когда я чувствовал в последний раз. Ненастоящая блондинка, кажется, недовольна. Она громко шепчет подруге, что не понимает, за что отдала деньги. Но зал рукоплещет Франсуа, когда он заканчивает лекцию. Я тоже хлопаю и встаю — моя миссия выполнена, он точно заметил меня. Дальше ход за ним. Я пробираюсь к выходу, когда меня ловит та девушка, с которой я договаривался о месте. Читаю на бейджике ее имя: «Элен». Она виновато улыбается и сует мне в руку смятую бумажку. Я прячу ее в карман, продолжая сжимать, пока не оказываюсь в дешевой кафешке напротив, где заказываю себе ненужный все-равно-какой кофе. Там я делаю вид, что расслабился. Притворяюсь, что делаю крошечный глоток из чашки, после этого достаю из кармана смятый листок. Я ожидаю узнать его почерк, и все равно это шок. Он написал мне записку. Буквы складываются в слова. Две строчки всего лишь. «Стив, я буду ждать тебя в отеле „Космо“ сегодня вечером после одиннадцати. Пожалуйста, приходи. Твой Франсуа». Я читаю, перечитываю снова. Мне очень и очень плохо. Я так к нему хочу. Только уже знаю, что остановился он в отеле «Плаза», который в самом центре города, отель самого высшего класса. А «Космо»… он около космопорта, отель эконом-класса. Франсуа что, решил со мной сбежать? Я теряюсь в догадках. Но и не пойти на эту встречу не могу. До одиннадцати часов еще долго, намного дольше, чем мне бы хотелось. Конечно, у Франсуа там банкет, встреча с коллегами, раздача автографов, ну или что там еще положено делать знаменитым профессорам, прилетающим с лекциями на заштатную планету-развлекаловку. Я не знаю, куда мне потратить это время, кроме воспоминаний и размышлений. От воспоминаний тошно, потому что я впервые понимаю одну простую вещь: не будет ничего, как раньше. Я ведь теперь куча металла, искусственной кожи и прочего. Я ничего не чувствую. Я могу его обнять, наверное, исхитрюсь поцеловать, а дальше что? Меня даже трахнуть некуда, разве что в рот, если вы, конечно, любите присунуть металлической трубке. Когда-то именно Франсуа научил меня такому способу доставлять удовольствие. Плюс орального секса в том, что им можно заниматься там, где захочется. Например, в задней комнате бара, которую посещают как раз для такой цели — сбросить напряжение. Удовольствие, разумеется, платное. А в выпивку бармен подмешивает некоторые запрещенные препараты, которые очень стимулируют вас отдать денег за комнату с кроватью, а если вы пили в одиночестве, еще и за местную шлюху. В общем, сдуру Франсуа выпил этот коктейль, так что пришлось оплачивать комнату. — Какой бардак, — сказал тогда Франсуа, оглядывая предложенную клетушку с кроватью. — Крысы, тараканы, клопы, возбудители различных заболеваний. Он хотел перечислить еще что-нибудь, но я уже усадил его на кровать и опустился перед ним на колени. В башке шумело так, словно я залпом вылакал бутылку паленого алкоголя с возбуждающими добавками. Потом кровь от мозга отлила, приливая гораздо ниже, так что пришлось руку сунуть в штаны. Наверное, те же добавки тут еще и в воду льют, иначе не могу объяснить, почему я так завелся от того, что меня трахают в рот. Мне почему-то становится смешно. Я все еще слишком человек, раз продолжаю думать о сексе. Хотя ученые что-то там несли про то, что восемьдесят процентов всех ощущений у нас в мозгах, а на тело приходятся остальные двадцать. Что ж, мозг у меня есть, посмотрим, сколько ощущений туда удастся запихнуть сегодня. Что там Франсуа говорил на лекции? Разработка рецепторов для киборгов. Здорово, я бы правда не отказался от такого, наверное, все бы отдал, чтобы просто почувствовать прикосновение. — Вам принести еще кофе? — спрашивает официантка. Я отказываюсь, мне и этот из себя вымывать. Вот и доказательство, что мозги правят всем: я задумался, выпил весь кофе из чашки. Ну и ладно, пока отмываюсь, убью хоть немного времени. Время… Это такое удивительное понятие, его то постоянно не хватает, то девать некуда. В моем случае — последнее, плавно перетекающее в первое. Пока я размышлял, чем заняться до вечера, половина одиннадцатого наступила. Я помчался к этому отелю так, словно за мной бежал отряд военных с огнеметами, направленными мне в пятки. Отель «Космо», заштатная единица гостиничного бизнеса, представляющая собой бетонную серую коробку, в которой обычно отсиживаются сваливающие с корабля Тареи крысы, встречает меня темными окнами и вонью мусора. Вонь я не чувствую, просто догадываюсь, что переполненные баки, около которых шныряют какие-то зверьки, должны источать не ароматы цветущего сада. Прохожу мимо сонного старика на входе, только потом понимая, что номер комнаты не знаю. — Стив. Франсуа смотрит на меня, стоя в полоске света из приоткрытой двери. Я иду к нему, словно механическая кукла, управляемая с пульта. Внутри все холодеет, так знакомо и незнакомо разом, мозг проецирует все признаки волнения. — Привет, — говорю я. — Привет, малыш. Это тоже знакомо, словно и не было последних лет вдалеке друг от друга. Я делаю шаг к нему, оказываясь в комнате, обнимаю, тщательно соразмеряя силу. И чувствую его тепло, сердцебиение, как он меня обнимает. Вернее, мозг все это услужливо проецирует, так что я знаю, как это должно быть. Когда-то давно я развлекался, пытаясь настроить мозг на запах апельсинов вблизи от свалки. Это даже получалось. И сейчас тоже получается. — Я так по тебе скучал, Стив… — шепчет мне Франсуа. — Ты даже не представляешь. — Я тоже. Мне надо о многом его расспросить: кто были те люди в форме, куда его увезли, что с ним делали, как ему удалось вернуться, любит ли он меня, приехал сюда за мной или читать свои дурацкие лекции. Но я пока что молчу, мне просто хорошо. Кажется, что мы стоим так целую вечность, а годы без него промелькнули, как один день. Франсуа отстраняется первым, рассматривает меня внимательно и жадно. Вредный голосок в моей голове тут же задается вопросом: а сколько в этом осмотре нетерпения соскучившегося любовника? Или все же больше интереса ученого, которому удалось наконец убедиться в успешном результате своего самого безумного эксперимента? — Ты прекрасен, — говорит он мне. — Ты даже лучше, чем я помнил. Я закрываю глаза, прогоняя прочь ненужные мысли. И тут же понимаю, что придется их снова открыть — иначе совсем не чувствую, как и где он меня касается. Его пальцы уже успели пробраться под мою футболку, а я даже не заметил. Понимаю, что нервничаю. Будь на его месте кто-то другой, я был бы вынужден все объяснить, но Франсуа знал о моих проблемах едва ли не лучше меня самого. — То, что ты говорил, про чувствительность, — правда? — не выдерживаю я, когда его палец касается моих губ. Для меня это слишком. Мне так хочется ощущать его. Так хочется сорвать с него одежду и повалить на застеленную потертым покрывалом, не внушающую доверия кровать. Слишком хлипкая. Думаю, после часа безудержного секса нам пришлось бы продолжать на полу. А потом мы бы пробирались, как два вора, мимо старика-привратника, чтобы тот не заставил оплачивать погром. Франсуа наверняка оставил бы на стойке щедрые чаевые, ведь прелесть игры не в деньгах, а в том, чтобы не оказаться пойманными… — Все возможно, Стив. С тобой — даже невозможное. Его голос вырывает меня из грез в тот самый момент, когда я фантазирую, как он целует мои искусанные губы. Я представлял все так детально: и боль от маленькой трещинки в губе, и холод, пробирающийся под задранную футболку. Холод и боль — это прекрасно. Как и жар чужого тела, к которому прижимаешься в поисках тепла. Люди так глупы порой. Они не понимают, что счастливы. Каждую минуту своей жизни, абсолютно и неповторимо. — Ты сделаешь это для меня? — спрашиваю я, вглядываясь в лицо Франсуа, и замираю в ожидании ответа. Запоздало вспоминаю, что годы назад уже задавал ему именно этот вопрос… Хотя какая разница? По тому, как он на меня смотрит, понимаю, что он не забыл ничего. Его руки продолжают исследовать мое тело, я почти ощущаю, как он… — Конечно, малыш. Будь у меня больше времени, все было бы иначе. Но я много работал. Теперь мы можем воссоздать почти полное подобие человека. Ты сможешь чувствовать, заниматься любовью, — он мимолетно касается моих губ своими, — ты сможешь даже питаться, если захочешь. Пусть тебе это, конечно, будет и не надо. Для меня его слова лучше, чем самая прекрасная музыка, они убаюкивают. Я не замечаю, как мы оказываемся на кровати. Он обнимает меня, его пальцы перебирают мои волосы. Я лениво слушаю его рассказ про то, что есть одна штука, которая может помочь нам чувствовать друг друга прямо сейчас. Это как некая программа, виртуальная реальность. Нужно только подключиться, и мозг сам будет выдавать прекрасные и яркие картинки, эмоции и чувства — совсем как настоящие. — Это не опасно? — спрашиваю я скорее для порядка, чем всерьез опасаясь чего-то. — Неужели я бы подверг тебя опасности? Он отвечает вопросом на вопрос. Я замечаю это, но ничего не говорю, безропотно позволяя подсоединить к своей голове электроды. И вначале все просто прекрасно: он целует меня, его руки жадно шарят по моему телу, и я чувствую абсолютно все. Прикосновения его кожи, холод шелковых простыней, тепло, исходящее от камина… Кажется, мы в отеле «Плаза», пусть я никогда там и не был. А может, и не там. Но это место просто роскошно. Франсуа делает глоток вина из хрустального бокала, и я слизываю маленькие красные капли с его губ. Такого я тоже никогда не пробовал. Наверное, это вино стоит дороже многих частей моего тела. Но Франсуа снова меня целует, на этот раз напористо вжимая в кровать, и все мысли исчезают из моей головы. Я чувствую его пальцы, чувствую, как он входит в меня, как двигается. Кажется, я кричу или плачу. Ощущений слишком много, и все они такие резкие. Франсуа целует меня в плечо, нежно успокаивая. Я улыбаюсь сквозь слезы, собираясь сказать ему, что все в порядке, и вдруг мою голову пронзает страшная боль, очень настоящая на фоне поддельных ощущений. Я снова не чувствую собственного тела, но я чувствую сильное давление там, где его быть не должно. Сначала мне кажется, что кто-то — почему кто-то? — Франсуа пытается распилить мою несчастную голову пополам. Но мне все же удается открыть глаза, и я вижу, что он стоит у окна и курит. Мы снова в потрепанном номере гостиницы «Космо». Как давно я лежу в кровати один? Я пытаюсь пошевелиться, позвать его, но у меня не выходит. Я вижу тонкие проводки, идущие от моей головы к прибору, который меня убивает. Вижу, но ничего не могу сделать. И мне вдруг становится по-настоящему страшно. Франсуа даже не смотрит на меня. И в комнате стремительно темнеет… То есть это я начинаю слепнуть. Сначала пропадает зрение. Потом слух. Интересно, как быстро способен умереть человеческий мозг? Пять, десять минут? Больше? Пульсация в голове нарастает, отдаваясь в ушах. Я почти не могу терпеть. И уже не могу даже кричать. За что он так со мной? Видимо, мне даже не доведется этого узнать. И все мои вопросы останутся без ответа. Зато я хотя бы смог увидеть его вновь. Не в этом ли мое счастье? Наверное, я умер. Вот так все, значит, выглядит после смерти? Я лежу на чем-то мягком и теплом, я чувствую это, а не просто знаю понятия «тепло» и «мягко». Вокруг понемногу светлеет, я понимаю, что лежу в палате, опутанный какими-то проводами. Я вижу их, поворачивая голову. — Стив? — меня зовет знакомый голос. От этого голоса мне почему-то хорошо и плохо разом, хорошо — потому что я снова слышу его, а плохо, потому что вспоминаю ту боль, которую испытал перед смертью. — Стив, как ты себя чувствуешь? Франсуа склоняется надо мной, гладит по щеке, я чувствую это прикосновение, но не могу пошевелиться. А при попытке заговорить из горла не вылетает ни звука. — Не бойся, — шепчет мне Франсуа, склоняясь совсем близко. — Теперь тебе нечего бояться, обещаю. Что со мной происходит? Где я? — Я ведь талантливый ученый, — Франсуа улыбается мне, а в его глазах я вижу тот самый огонек безумия. — Я очень талантлив, Стив, ты убедишься в этом. Я исполню все, что я тебе обещал, ты получишь новое тело, новые ощущения. Мне почему-то немного страшно, как тогда, перед самой первой операцией, когда от боли я даже пошевелиться не мог, а он раскладывал на столе инструменты и рассказывал мне о чем-то, а я цеплялся за его голос, чтобы не утонуть в этой боли. И вместе с этим страхом приходит еще и предвкушение нового. Франсуа меня не бросил, тогда, в отеле, он, наверное, проводил какой-то опыт. Я не умер, я начинаю все чувствовать… Только почему он начал все это в отеле? К его услугам теперь ведь любая лаборатория планеты. Я вспоминаю, как он стоял, отвернувшись, не глядя на меня. Он точно не следил ни за какими процессами, не снимал показаний, он просто… — Мы проведем сотни тестов, Стив, мы подберем самые лучшие импланты для тебя. Я ведь обещал, что дам тебе новую жизнь. Я пытаюсь улыбнуться в ответ и снова киваю. У него все получится, я верю в это. И я даже попытаюсь не умереть на девяносто девятом тесте. Только вот… Сложно подобрать слова. Да и о чем спрашивать? Зачем ты пытался убить меня, Франсуа? Или… Почему передумал? Кто я тебе — слишком ценный и потому опасный образец или все же тот, без кого ты не можешь? Окно открыто, пахнет цветами, немного лекарствами и спиртом. Франсуа сидит у постели и улыбается, поглаживая меня по щеке. А на экране телевизора, установленного напротив моей койки, идет концерт, приуроченный к очередной памятной дате на одной из планет, и красивая светловолосая девушка в длинном голубом платье поет что-то про далекие звезды. Я даю себе слово, что когда-нибудь узнаю все и про людей в форме, и про твою жизнь. Надо только потерпеть. Всего лишь девяносто девять тестов. Или сколько осталось? Я шевелю пальцами руки и чувствую касание его ладони. Едва-едва, почти на грани чувствительности, но это не моя фантазия, это действительно есть. И ради этого можно вытерпеть что угодно.