"И в ней души не чаял"

Спирит ненавидел приходить к себе домой. На работе всегда есть чем заняться и практически нет времени на то, чтобы остаться наедине с собой. Да это и не нужно: конечно, сила Резонанса практически вся строится хотя бы на поверхностном понимании самого себя, этаком самопсихоанализе, но когда ты становишься Косой Смерти, тебе нет особой нужды работать над собой. Конечно, озвучь Спирит эти мысли в присутствии Штейна, тот бы немедленно закатил глаза и начал объяснять горе-напарнику, что работать над собой надо всегда, особенно когда ты Коса Смерти. И это, наверное, правильно… вот только когда это Спирит прислушивался к словам Штейна. Тем более, когда дистанцирование от проблем даёт такие хорошие результаты… А вот дома от себя не сбежишь. Во-первых, жить одному — это невыносимо скучно. Ну, если только ты не Штейн, которому и в компании с самим собой очень тесно. Тихо, безлюдно и крайне неприятно — даже если включишь радио или телевизор, что Спирит всякий раз и делал. Замена человеческому общению, конечно, неравноценная, но хоть что-то — так хотя бы тишина не давит на уши и не скручивает тебя в жгут. Во-вторых, даже телевизор не спасал от осознания того, что он проебал абсолютно всё, что ему подарила жизнь — практически на коленях, на блюдечке… на блюде! С золотой каёмкой и гарниром в виде хорошей должности на службе Шинигами и популярности у девушек. В основном падших, но тем не менее. Но какое это имеет значение, если при этом у тебя нет никого, кто хотел бы считать тебя своим родным человеком? В каждой комнате горел свет, даже там, куда Спирит обычно не заходит — на всякий случай. Работа приучила его не доверять темноте, в которой всегда скрывается что-то опасное, а неврозы и бессонница сделали из него настоящего никтофоба. На кухне включен телевизор, в рабочем кабинете играет радио, а в спальне, где сейчас сидит Спирит, на компьютере фоном идут скетч-шоу. Музыка отвлекает, а в тупые шутки можно и не вслушиваться: главное, что иллюзия присутствия других людей создана и теперь можно расслабиться. Хотя какое тут «расслабиться». На столе беспорядочно разбросаны детские фотографии. Спирит никогда не умел как-то классифицировать и раскладывать свои воспоминания: для него и время-то не было линейным — просто набор каких-то событий, которые случались с ним в разные условные моменты жизни. Его взгляд затуманивает ностальгия. Ему бы встать сейчас, решительно смахнуть все эти фотокарточки со стола и уйти куда-нибудь, неважно, куда — в бар, к девочкам, Штейну… Но не выходит, не получается. Длинные хвостики светлых волос, сердито нахмуренные бровки, волевой взгляд больших зелёных глаз… Мака… О чём бы он ни думал, это всегда или Мака, или Ками. Никогда кто-нибудь ещё. Родителей он помнил смутно, к однокурсникам привязанности не имел, Штейн… ну что о нём думать, он и так всегда рядом… Память — хреновая штука в том плане, что из-за неё ты постоянно концентрируешься на том, что сделало тебе больно, а Спирит предпочёл бы никогда об этом не вспоминать. Он провёл пальцами по детской щеке, представляя, что подушечки опускаются не на гладкую и пахнущую краской фотобумагу, а на мягкую и чувствительную детскую кожу. Щеки Маки неминуемо краснеют, и на них вскакивают такие маленькие мурашки… Интересно, в кого это она такая. Ни у Спирита, ни у Ками не было такой сверхчувствительной кожи. О, Мака… Вроде бы они даже иногда видятся, но Спирит всё равно ужасно соскучился. Вплоть до кошмаров по ночам — да, ему иногда даже снились кошмары. Об этом Спирит тоже никому не говорил. Он ждал Маку так долго, был так рад, когда она появилась. Кажется, его радость немного пугала Ками, но она не подавала виду, отшучиваясь, как обычно. Ему говорили, что он будет хорошим отцом… Спирит всегда чувствовал себя таким одиноким. Ками и Мака ненадолго решили эту проблему… но совсем ненадолго. Ками ушла, а Мака отселилась от него, как будто бы и не хотела о нём знать. Ужасные, совершенно ужасные воспоминания. Он и сам был виноват — собственно, кто ещё, кроме него? Спирит был занят своей работой, другими женщинами, чем угодно, но не Макой. Сейчас он вроде бы и пытается это исправить, но, само собой, уже слишком поздно. Ей уже пятнадцать лет, подумать только! Однако надежда всегда умирает последней. Спирит жадно изучает всё, что касается его дочери, чтобы хоть так соприкоснуться с ней. Она проводит так много времени с этим Соулом… Конечно же, ведь он её Оружие. Спирит в задумчивости посмотрел на стену, где в закатных лучах проступили силуэты складок на шторах. Где же Ками сейчас?.. Она давно не писала ему. Если она так любила Маку, то почему оставила её вместе с ублюдком, испортившим ей жизнь, а не забрала с собой?.. Конечно, Ками сто раз уже объясняла ему, почему она так поступила, но Спириту всё равно это было непонятно. Не могла же она в самом деле думать, что он будет заботиться о Маке лучше, чем она сама?.. Она ведь так ни разу к ним и не приезжала. Возможно, она просто хочет держаться подальше от Маки? Ками — загадочная женщина, и Спирит вовсе бы не удивился этому решению. Он ведь даже не знал, нравилось ли ей быть матерью. Впрочем, это неважно. Что бы ни было тому причиной, Ками не с ними. И это ранит Спирита, хотя порой (как, например, сейчас) ему кажется, что он сильно преувеличивает своё горе. Вот когда ушла Мака, тогда да, он не мог ни спать, ни есть, а Ками… Ну, он поплакал немного и теперь с грустью вспоминает их брак, но не то чтобы он чувствовал себя сломленным. Хотя, конечно, она очень много значила для него. Спирит снова поворачивается к фотографиям. Их немного — половину растеряли и вообще были невнимательны к своей памяти, но штук двадцать-тридцать осталось точно. Вот Маке пять, и она стоит с горшком на голове, вот Ками с новорожденной Макой, вот Маке десять, и она катается на санках, вот ей около семи… Мака, его маленькая принцесса, ненаглядная дочка… Спирит до сих пор помнит, как он обнимал живот Ками и слышал, как где-то глубоко внутри бьется сердце. Крошечное такое, маленькое, не больше фасолины. Наверняка такое же, как у мамы. Она вообще должна была вырасти похожей на маму… но этого почему-то не случилось. Почему? Да кто знает. Когда Мака родилась, Спирит наконец-то почувствовал себя полным. Ну, раньше ему всегда чего-то не хватало, а в этот момент — всё, он понял, что наконец-то стал цельным. Но всё равно продолжал искать — уже по привычке, просто потому что не умел иначе. И всё разрушил, всё. Когда Спирит рассказывает об этом Штейну, тот усмехается и начинает цитировать какого-то Фрейда, которого Спирит не читал, что-то о комплексах родительско-детских отношениях… Не то чтобы Спирит в этом разбирался, но суть ему ясна. Наверное, Штейн прав, и он просто сумасшедший озабоченный папашка. Который бы и рад жениться на собственной дочери, но никогда не признается в этом даже самому себе. Все эти комплексы, проекции, маниакальные привязанности… все эти сложные душевные конструкты, которые, по сути, скрывают всего лишь одну-единственную простую мысль. Было душно, и Спирит порывисто расстегнул пуговицы рубашки. Его ждала долгая, мучительная ночь наедине со своими воспоминаниями. А такие свидания Спирит никогда не пропускал.