Волчонок

Случайные люди никогда не приходят к Черному Псу. Желающие продать картошки или, на крайняк, поговорить про господа нашего, просто не могут найти дверь. А те, кто хочет предложить набор сковородок со скидкой, вроде правильно набирают номер, но попадают всегда в ЖЭК. Поэтому, услышав стук в дверь, Пес не срывается с места, только удивленно поворачивает голову. Когда подозрительный звук повторяется, он все-таки встает на ноги и идет в прихожую, вооружившись дробовиком и на ходу докуривая. За дверью обнаруживается рослый черноглазый парень в застиранной рубашке. — Мне сказали, у вас татуировку набить можно, — говорит, а не спрашивает он, будто на все сто уверен в своем источнике информации. Ни маги, ни чекисты не предупреждали, что пришлют к нему своего человека. Для Пса это уже хороший повод прогнать гостя, возможно, даже припугнув парой выстрелов. В любом другом случае он именно так бы и поступил. Но от этого конкретного пацана знакомо несет псиной — собачьей жизнью, собачьей работой и одиночеством — и отказать язык не поворачивается. К тому же, он обещает расплатиться наличкой... Парень хочет татуировку волка на спине. Пес уже готов включить свою собственную фантазию и в наказание за оригинальность набить ему что-нибудь этакое — или первичный сифилис, или автопортрет. Под футболкой у пацана дофига кривых, изломанных шрамов, что спереди, что сзади. — Давай лучше на груди. Полезнее в хозяйстве будет, — говорит Пес, перебирая склянки с краской и замешивая новую. — И не волка, а бронежилет, чтобы пуля не прошла, чтобы птица клювом не пробила, — задумчиво бормочет он, помещая левую ладонь у парня под сердцем. — Не, хочу на спине. Мне тыл прикрывать надо, — усмехается тот, отступая на шаг назад. Его зовут Олег. Ему чуть больше двадцати. Он был на войне, собирал спиной синяки, шрапнель и огнестрелы. И, кажется, отправится туда снова. У них с Настей мог бы быть такой щенок. Пес набивает у него на спине волчонка. Сначала — сонный меховой комок, который еле-еле стоит на ногах, но вскоре уже бегает вслед за движениями механической руки. Нетерпеливо переминается на мягких лапах, ожидая, что с ним продолжат играть, и вот-вот начнет подвывать, чтобы привлечь к себе внимание. Получается только слабый писк, но даже он может показаться подозрительным. Пес накрывает волчонка левой ладонью и улыбается, чувствуя, как тот недовольно копошится. Парень, до этого момента сидевший тихо, беспокойно оглядывается. Он возвращается через два дня. Переступает порог квартиры, проходя сквозь все линии защиты, и на автомате убирает в раковину кружку, из которой пил чай в прошлый раз. Волчонок уже подрос, прет истинная порода, отучить бы хвостом вилять — и совсем перестанет походить на собаку. Олег рассказывает про свое детство. Пес не спрашивал. Он бы, наверное, не хотел знать, как хоронят родителей в семь лет, как живут в питерских приютах, как лезут из этой ямы наверх, срывая ногти и продолжая цепляться за все выступы и кустики. Ему хватает собственных воспоминаний о мертворожденном щенке, которого они закопали на пустыре, после рассудив, что больше не будут пробовать. У нарисованного волчонка тонкие длинные лапы, тощая туша и острая морда. Черный Пес перебирает по чужой спине четырьмя пальцами, чтобы привлечь его внимание. Тот жмется к хозяйской лопатке, а потом выпрыгивает, пытаясь поймать зубами и лапами одновременно. Пес смеется, жалея, что у него не хватит времени научить мальца охотиться. — Есть хочешь? — спрашивает парень, натягивая футболку. Не дождавшись ответа от остолбеневшего Пса, он сам лезет в холодильник и завершает осмотр каждой полки многозначительным «Мда...». Он выгребает на стол все, что кажется ему более-менее съедобным, и ставит на плиту огромную кастрюлю с водой. Суп варится чуть больше часа. Пес еле сдерживается, чтобы не обратиться: в собачьей форме удобнее глотать слюни. В следующий раз он замечает на спине и на плечах у пацана царапины. — Скажи своей девице, чтобы поаккуратнее. Еще покалечит животное. Олег, который должен был нахамить в ответ или хотя бы нахмуриться, молча краснеет, ставит на стул пакет с продуктами и снимает майку. Волк вырос. Он смотрит серьезно, выпятив грудь вперед и широко расставив лапы. Пес улыбается, показывая зубы, тот в ответ обнажает клыки и пытается цапнуть за запястье. Пес примирительно чешет его за ухом, прощаясь, и наблюдает, как волк прячет лапы под кожей и подбирает хвост, окончательно врастая в хозяина и застывая схематичной картинкой. Встав к зеркалу спиной, пацан поворачивает голову, чтобы рассмотреть своего питомца. Залюбовавшись огромным волком, он не обращает внимания на Пса, бурчащего себе под нос всякую шаманскую тарабарщину. Олег благодарит и хочет доплатить сверх оговоренного. Пес отказывается, снимая с чужой рубашки длинный рыжий волос, и советует оставить денег на шоколадку для своей девицы. — Хотя лучше бы тебе ее бросить, — задумчиво говорит Пес. Парень, ничего на это не ответив, убирает со стола немытые тарелки, засучивает рукава и включает воду. Пес трет в пальцах чужой волос, наконец-то задавшись вопросом, как же обычный и бесполезный человек смог найти эту квартиру. Разрешить его, пока жарится мясо, он не успевает, и в итоге останавливается на том, что это просто судьба. Полицейские, разбирающиеся с последствиями кровавой бойни в одном из палаццо, дружно ходят в подворотню опорожнить желудок. Вынесут очередное тело и бегут подышать воздухом, оставляя самого крепкого стеречь жертв и улики. Сорокалетний итальянец курит прямо в помещении, пытаясь заглушить запах крови, и равнодушно переводит взгляд с одной набитой трупами клетки на другую. Сигарета выпадает из его пальцев, а смешанный со страхом никотин бьет под дых, когда он видит над одним из тел огромного грязного волка. Зверь переворачивает человека на спину, подталкивая мордой и лапами, а потом, взвыв и оскалившись, вгрызается ему в грудь. Полицейский моргает — волка уже нет, а мужчина, над которым он стоял, слабо стонет и еле заметно двигает руками, то ли подзывая кого-то, то ли отмахиваясь. На пол со звоном как будто прямо из воздуха выпадают две металлические бляшки — расплющенные и покореженные бывшие пули. — Там... там есть выжившие, — хрипит итальянец, выблевывая в канал бешено бьющееся сердце.