Золотая пыль Бруклина

– Не подыскал еще себе славное местечко в Бруклине? – спросил Сэм. Баки усмехнулся, опуская голову и исподлобья поглядывая на веселящихся внизу людей. Это въелось слишком глубоко: постоянно держать всех в круге внимания, беспрестанно пересчитывать присутствующих и точно знать, куда и зачем отлучился каждый временно отошедший. Иногда он чувствовал себя настоящей овчаркой, пасущей стадо, но ничего не мог поделать с инстинктом. – Вряд ли я могу себе это позволить. Сэм недовольно цыкнул, не сводя с него глаз. Кажется, они слишком часто в последнее время говорили о Баки, о проблемах Баки и о проблемах окружающего мира, которые вызывали проблемы у Баки. – Дом есть дом, приятель. – Мой дом слишком далеко, «китайским автобусом» не добраться. – Ты… – Сэм задрал брови. – Постой, ты пользуешься «китайскими автобусами»? Серьезно? Герой Америки?.. – Почему нет? Дешево и удобно, а весь этот лишний официоз в аэропортах мне не по нутру, – Баки оперся о длинный поручень, почти смеясь, почти кокетливо щурясь, почти беспечно поводя плечами. – Господи. Господи. Расскажи кому – не поверят. – Не рассказывай, – посоветовал Баки. – Меня как-то раз узнал мужик, читавший газету. Все пять часов раздавал автографы и успокаивал бабушек насчет грядущего Апокалипсиса и позиции Белого Дома по исламской угрозе. Больше я такого не выдержу. Сэм рассмеялся и покачал головой. Теперь он тоже смотрел вниз, отвлекшись, сеанс психоанализа, слава богу, можно было отложить и вернуться в привычный модус охраны периметра. Все шло по плану. Центр зала: Роуди рассказывал что-то окружившим его девицам, девицы с напряжением на лицах ждали нужного момента, когда потребуется рассмеяться. Левая часть зала, красные диванчики: Тони плеснул себе еще яблочного сока в джин и продолжил что-то энергично доказывать Брюсу, сохранявшему скептическое выражение лица. Правая часть зала, затемненная: Наташа с Клинтом шушукались в уголке в огромных кожаных креслах. Тор… Тора было трудно не заметить, Тор спаивал журналистов у барной стойки, и журналистам явно требовалась помощь. Баки уже собирался двинуться вниз поддержать божьих жертв, как Сэм аккуратно, но твердо перехватил его за правое, живое запястье. – Насчет нашей пропажи… Мне надо будет поговорить с тобой. Только с тобой. Лучше сегодня после вечеринки. Лучше у меня. Есть новости, которые, мне кажется, пока не стоит знать остальным. Баки судорожно втянул воздух сквозь зубы; несколько секунд он не видел перед собой ничего, только цветные пятна. Голубой, белый, желтый, черный, бордовый. – Да, – сипло выдавил он, наконец, оттолкнулся ладонями от поручня и слепо шагнул на плавно спускающийся в зал пандус. Вечеринка по случаю победы в один момент потеряла былую привлекательность и смысл. Теперь главной задачей было дождаться, когда веселье начнет естественным образом затухать, чтобы под благовидным предлогом улизнуть. Инвалидная команда – так их называл Тони Старк, в шутку, конечно, но доля правды в этой шутке была. Он сам, живущий благодаря атомному реактору в груди, Клинт, почти глухой без специального аппарата, безрукий Баки, изуродованный гамма-излучением Брюс, почти не спящая из-за вязких кошмаров Наташа… Только Тор был на редкость здоровым парнем – как телесно, так и душевно – но на то он и бог, а не простой смертный. И у каждого из них имелась своя история, стоящая за увечьем. О том, что заставляет Наташу литрами пить крепчайший кофе и изводить себя стимуляторами, не знал никто. О том, как потерял слух Клинт, знали единицы. О том, во что превратил эксперимент доктора Беннера, были в курсе несколько десятков людей. О том, как Тони Старк получил свое атомное сердце, слышали многие. А о том, как потерял свою руку Баки Барнс, знал весь мир. Когда четыре года назад скалолаз из Дании сорвался с уступа и рухнул на дно каменной щели где-то в районе швейцарских Альп, его жена приложила все усилия, чтобы тело бедолаги все-таки вытащили и спустили вниз. Попутно, правда, выяснилось, что в той же щели, только парой метров ниже, на уровне глетчера, находилось еще одно тело, подозрительно смахивавшее на останки погибшего во время Второй Мировой соратника Капитана Америки. Жена неудачливого датчанина пообещала оплатить добычу и подъем и этого тела тоже, так что все, что осталось от Баки Барнса, за несколько часов доставили вертолетом в ближайший поселок. И в этот момент неожиданно оказалось, что покойный сержант Барнс подает признаки жизни. Дальше была швейцарская клиника, более полугода реабилитации, возвращение в Штаты и отчаянные попытки найти свое место в новой, быстрой, яркой, совершенно чужой жизни. Левую руку, которую все-таки пришлось ампутировать, заменили на протез, почти ничем функционально не отличавшийся от утерянной конечности. Ампутированную жизнь и смысл существования заменить было нечем до тех пор, когда к нему не пришел Ник Фьюри и не предложил подумать о том, что бы на его месте сделал Стив Роджерс. – Сказал бы, что зря умер за мир, который вы нихуя не научились ценить, – ответил тогда мрачный Баки. Он уже вторую неделю проводил в барах, пытаясь напиться или хотя бы пропить выделенные ему армией денежки за семьдесят лет непорочной службы. Ни то, ни другое не выходило толком. – Возможно, – кивнул Фьюри. – А что бы он сказал, если бы я предложил ему еще разок спасти этот безнадежный мир? Баки только фыркнул, засовывая нос в очередной стакан с бурбоном. – Побежал бы вперед, сверкая пятками, – ответил он наконец с тысячетонной тоской, давившей на ребра с того момента, как он только очнулся. – Он был такой, наш Стив. Отважный и немножечко слабоумный. – Его сейчас чертовски не хватает, – поделился Фьюри, и Баки кивнул, горько сглатывая. Это было очень точно подмечено. Стива не хватало. В этом безумном, кишащем будто муравейник городе со Стивом он мог хотя бы попытаться выжить. Одному – не стоило и браться. Нет смысла, нет цели, нет желания. Всего полгода назад цель была: закончить войну и вернуться домой, в Бруклин. В узкую, длинную квартирку на втором этаже закопченного старым пожаром дома. Где сначала прихожая и рассохшаяся вешалка в углу, похожая на раскинувшего кривые лапы паучину, и вешать куртку надо осторожно, чтобы эта кривая дрянь не перекосилась и не рухнула поперек коридора. Где дальше кухня с единственным окном во двор, и старая плитка, вся в саже, сколько ее ни мой, и настоящая чугунная ванна посередине, она же обеденный стол. Где еще дальше – маленькая комнатка со стенами, завешанными наполовину плакатами с кинодивами, наполовину – рисунками Стива, в большинстве случаев изображающими все тех же кинодив, реже – потрясающие гоночные машины и совсем чуть-чуть – самого Баки… Половицы бы скрипели, рассохшиеся за время их отсутствия. В комнате пахло бы влагой и плесенью, а еще – весенним ветром из открытого окна. Стив, уже едва помещающийся в эту крохотную квартирку, поставил бы чайник, а Баки вывалил на стол из карманов припасенные жестяные банки с мясом, пачки галет, несколько пайков Д* и упаковок сигарет. Потом бы Стив искал открывашку, пока Баки не надоело и он не достал свою из очередного кармана. И Стив бы чуть смущенно улыбнулся, на самом деле этого засранца почти невозможно смутить, но ради Баки он старается, потому что знает, как ему важно, чтобы Стив реагировал хотя бы иногда, чтобы говорил спасибо, чтобы смотрел в глаза, чтобы после привычного обеда взял за руку и утянул из кухни в комнату, где стоит одна теперь слишком узкая для них двоих кровать… – У меня было так много всего, – поделился Баки, взмахом руки веля бармену налить себе еще стакан. – У меня был Стив, у меня была семья. У меня был мой Бруклин. – Бруклин и сейчас стоит на месте, – сказал Фьюри. Баки покачал головой. – Даже не стану на него смотреть. Знаете, как говорят: нельзя возвращаться туда, где был счастлив. У меня остались воспоминания. – Отличное решение – пропить и их, – скептически заметил Фьюри, и Баки ухмыльнулся, наконец-то к нему оборачиваюсь. – Если б я мог. Иногда хочется все забыть. Чтобы так не жгло вот тут, – он постучал себя пальцем по груди. Фьюри нарочито небрежно дернул плечом. – Хочешь отвлечься? У меня есть для тебя работа, сержант Барнс. – Работа? – изумился Баки и покрутил у Фьюри перед носом пластиковыми пальцами. – С вот этим вот? Я инвалид, в техническом развитии застрявший в сороковых. – Ну, положим, мы обеспечим тебя боевой модификацией протеза. Придется, конечно, немного подучиться им управлять, привести себя в форму. А потом, – Фьюри вытащил у него из-под носа стакан, поболтал виски по стенкам и одним глотком опрокинул в себя. – А потом, я слыхал, что ты хороший снайпер. – Неплохой, – медленно ответил Баки, наконец-то разглядывая его с подозрительным интересом. – Нам очень нужен снайпер, – доверительно сообщил ему Фьюри и поднялся. Баки остался сидеть, медленно переваривая неожиданное предложение. А через два дня он уже заселялся в снятую для него ЩИТом квартиру в Вашингтоне. Терять ему было нечего, зато приобрести удалось многое: новых друзей, действительно стоящую работу, новый дом, который был гораздо комфортней, чище и роскошней убогого бруклинского обиталища… Вот только сны остались теми же. Там всегда был Стив – то прежний, худенький, невысокий, с прозрачной кожей и непокорной челкой. То новый, огромный, горячий, невозможно прекрасный и сильный. Там всегда был Бруклин – весенний, с трелями птиц за окном, свежим ветром, глубоким небом и запахом воды. Летний – с раскаленными днями, душными, дымными вечерами и прохладными синими ночами. Осенний – с яблочными пирогами, сырым набрякшим воздухом, горячим чаем и теплым одеялом из настоящей шерсти. Зимний – промозглый и пахнущий ржавчиной, темный, а иногда – белый и сказочный, с блеском мишуры и запахом рождественской хвои… Мирная, довоенная жизнь для Баки начала обрастать закольцованными сентиментальными воспоминаниями и мифологизироваться еще на фронте, а теперь, с расстояния в семьдесят лет, и вовсе покрылась золотистым флером несбыточной сказки, потерянного рая, отобранной мечты. Он прекрасно понимал, что все было не так просто и радостно, помнил, и как приходилось выживать неделями на пару долларов, и как сложно было найти работу, и как болели мышцы и спина по вечерам, и как въедался в кожу мерзкий рыбий запах, который было потом не перебить никакими одеколонами. И как болел Стив, как он постоянно встревал в передряги, как его однажды уволили с трех работ подряд в течение одного месяца – из-за его дурацкой принципиальности… Но во сне старое время, потерянное время представало чередой счастливых, умиротворенных дней. Родители, сестры, Стив, любимый город – сгинувшие навсегда константы прежней жизни. Почти каждое утро Баки просыпался с улыбкой, открывал глаза, смотрел в чересчур ровный и чересчур белый потолок, переводил взгляд на занимающий половину стены напротив плоский телевизор, и горечь потери в очередной раз обрушивалась на него, пригвождала к слишком просторной и мягкой кровати, не давала вздохнуть в течение несколько долгих мгновений... И отступала. Пряталась в привычном промежутке между памятью и фантомной болью в искусственной руке. Между живым сердцем и металлическими тяжами, вцепившимися в ребра. Жизнь, в отличие от сна, бежала вперед, и Баки приходилось жить – за двоих сразу. Ходить по весенним аллеям – за двоих. Пробовать рис с сырой рыбой и тако с курицей – за двоих. Каждый день открывать для себя целый новый, непонятный, пресыщенный и измученный этой пресыщенностью мир. За двоих. Нелепая ирония его положения заключалась в том, что теперь Баки был вынужден и работать за двоих: Америке был снова нужен ее Капитан, и никому не было никакого дела до того, что Баки Барнс, однорукий калека с расплывчатой моралью и гибкими принципами, предпочитающий любой драке за справедливость порцию картошки фри с двумя бесплатными соусами, на эту роль никак не годится. Ему пошили новенькую клоунскую форму, а сын Говарда смастерил для него еще один щит из найденного в Ваканде вибраниума. И когда на Нью-Йорк свалилась инопланетная армия жутких летающих уродов, Баки делал то, что умел теперь лучше всего, – сражался. Ему пришлось взять на себя роль командира в отряде, вспомнить, как вести себя с бойцами – он стал закадычным приятелем и напарником в веселых выходках Тони и Клинта, легким подходом и храбростью обаял асгардского бога, уважением и деликатностью расположил к себе Брюса, искренним восхищением и тщательно отрепетированной беспомощностью перед женскими чарами привязал к себе Наташу… Стив бы вел себя совершенно точно не так – но Баки не мог, как Стив. Не мог быть таким твердым и принципиальным, не умел стоять на излом – Баки гнулся, приспосабливался, сплачивал вокруг себя людей, завязывал их на себя, на свое личное отношение, свои эмоции, свои симпатии. Мстители, ЩИТ, все эти десятки и сотни людей вокруг, каждого из которых он помнил по именам, на каждого из которых держал в памяти небольшое досье – супруги, дети, родители, домашние животные, дни рождения – они действительно смогли стать командой, почти семьей. По крайней мере, он так думал, пока не узнал о проекте «Озарение» и не понял, куда на самом деле дует ветер. Два года назад Баки в какой-то момент просто ушел с радаров. Дезертировал. Ему было непросто затеряться, но пришлось отточить и этот навык. Помогло и новообретенное знакомство с Сэмом Уилсоном – отставным военным, который так кстати оказался еще и пилотом новейшего летательного средства. Он затаился на пару дней в Ньютауне, где никому бы не пришло в голову его искать, а потом поодиночке выловил и перевербовал на свою сторону Наташу, Клинта и Старка. Фьюри вышел на него сам, едва пережив первое покушение. Команда снова была вместе – несколько человек против разветвленной организации, запустившей свои щупальца в огромную махину ЩИТа. И, наверное, им бы удалось все провернуть предельно аккуратно и обойтись минимальными жертвами, если бы Баки в какой-то момент не узнал лицо таинственного Зимнего Солдата – смертоносного боевика ГИДРЫ… Чертов Стив. Он постоянно вляпывался. Стоило Баки уехать в тренировочный лагерь, как Стив нарвался на жестокое избиение в подворотне и к его возвращению лежал в больнице – синий и тощий, со сломанной рукой. Стоило Баки уйти на войну, как Стив тут же ввязался в самоубийственный эксперимент, позволил напичкать себя каким-то сомнительным зельем и отправился на фронт в самое пекло. Стоило Баки упасть с поезда, как Стив влез в нафаршированный бомбами самолет и утопился в Исландии, прямо на пороге глубоко законспирированной базы ГИДРЫ. И вот все то время, что Баки смирно лежал в снегу, потихоньку подгнивая с левой стороны, этот чертов сукин сын подвергался пыткам и экспериментам, которые вылепили из него в конце концов идеального убийцу. Это Стива-то Роджерса! Который даже на войне предпочитал не пачкать руки! Баки растерялся, да. Наверное, даже запаниковал там, на хэликерриере, когда Зимний Солдат с пустыми глазами и сжатыми в нитку бескровными губами раз за разом пытался его убить, не узнавая, не слушая, не реагируя никак. Может быть, он бы даже сдался, в конце концов, дело было сделано, работа выполнена, а они со Стивом… Им никогда не вернуться назад. Не вернуться с войны так, как они мечтали. Баки очень не хотел умирать, но у него уже был опыт в таких делах. Единственное – он теперь мог сделать это заодно со Стивом, пусть это уже и не совсем Стив. Черт его знает, что Баки подтолкнуло тогда – в смертельном захвате, когда силы были уже на исходе, когда, расстреливаемая пушками своего собрата, рушилась и горела воздушная крепость, – притянуть Зимнего Солдата к себе за шею и поцеловать. – Прости, – сказал он, когда тот отпрянул с недоумением и почти ужасом на лице. – Стив. Я так любил тебя. Всегда. Это я виноват. – Я не знаю тебя, – ответил Зимний Солдат, глядя растерянно, и Баки попытался улыбнуться, насколько позволяли разбитая физиономия и две пули в животе. – Ты тоже любил меня, я знаю. Ничего. Это не страшно. На его лице было замешательство, он явно пытался что-то понять, вспомнить, может быть, у него даже получилось бы, но времени было недостаточно. Буквально в следующую секунду стеклянная палуба под ними обрушилась, и они полетели в воду в компании пылающих обломков. Баки не очень хорошо помнил, как они выбирались из воды, зато помнил, что они делали это вдвоем. Стив подпихивал его к поверхности, когда у него заканчивались силы. Баки тянул Стива за ремни вверх, когда тот начинал внезапно тяжелеть и идти ко дну. Воздуха было мало, кровь выливалась из развороченного живота горячими толчками, а до берега, казалось, километры и километры грязной, кипящей, изрезанной падающими осколками ледяной воды. Наверное, он потерял сознание сразу после того, как почувствовал под спиной и задницей твердую поверхность. Он видел, как Стив склоняется над ним, заглядывает в лицо, и тут же вырубился от облегчения, что тот все-таки остался жив… С тех пор прошло уже два года, и никаких следов Стива обнаружить так и не удалось. Его искал Сэм, о нем наводила справки Наташа, Тони выпустил за эти годы больше тысячи разведывательных микро-дронов, методично обшаривающих страну: улицу за улицей, город за городом, штат за штатом. Даже Фьюри пообещал поглядывать по сторонам в Европе – на всякий случай. Баки не потерял надежду, просто немного успокоился. Нервное возбуждение и жажда действий первых дней и недель сменились терпеливым ожиданием. Вернулись старые тоскливые сны, только теперь они были окрашены немного другой краской. Присыпанный золотой пылью воспоминаний Бруклин понемногу обретал реальные черты современного Нью-Йорка. Желтые такси, многочисленные галереи, кофейни и закусочные. Странно одетые девушки и парни, выряженные так, что на первый взгляд их и от девушек не отличишь. Фешенебельные дома за коваными оградами там, где раньше высились закопченные корпуса фабрик и складов… Но даже этот, понемногу теряющий сакральные черты, Бруклин в его снах все равно оставался желанным приютом, местом, куда всю жизнь стремишься и не имеешь шансов попасть. Землей обетованной для двух человек, потерявшихся во времени так давно и так прочно… – Я нашел это под дверью сегодня утром, когда ты уже ушел, – сказал Сэм вечером, почти ночью, после мучительных часов пережидания некстати затянувшейся вечеринки. Он протянул Баки сложенный вчетверо листок бумаги. Тот осторожно взял его и помедлил несколько долгих секунд, прежде чем развернуть. «804 Аламида-авеню, Бруклин». Быстрый, не слишком разборчивый почерк, который Баки узнал бы даже спустя сто лет. – Мне кажется, тебе не стоит идти туда одному, – сказал Сэм. – Может быть, это совсем не… – Это он, – перебил его Баки, криво усмехаясь непонятно чему. – Это рука Стива. – Его могли вынудить, использовать, чтобы приманить тебя… – Нет, – Баки покачал головой, не открывая взгляда от записки. – Ты не понимаешь. Это наш адрес. Мы жили в этом доме. Это значит, что он вспомнил и ждет меня там. – Кто-то должен пойти с тобой. Баки поднял голову, глядя сквозь Сэма и улыбаясь. – Он вспомнил. Он ждет меня там, в нашем Бруклине. Улицы изменились разительно с тех пор, как Баки видел их в последний раз. Когда-то он знал здесь каждую подворотню, каждое окошко, каждый выщербленный камень в кладке. А теперь приходилось ориентироваться по GPS, чтобы найти родную с детства улицу. Дома 804 – длинного, узкого, не раз горевшего и вечно сырого – на месте не оказалось. Вместо него по улице располагались одно за другим два кафе: ярко раскрашенная мороженица, где толпились многочисленные дети с мамами, и заведение под названием «Мокрый пес» с затемненными окнами и выставленной на улицу доской с меню. Баки встал у доски, с сомнением разглядывая сегодняшнее предложение. Выбирать особо было не из чего: блинчики с сосисками, традиционные хот-доги, что-то непонятное под названием «фалафель» и яблочный пирог. – Довольно уныло, – сказал голос над ухом, и Баки едва не дернулся, заставил себя замереть на месте и медленно выдохнуть перед тем, как отвечать. – Да, так можно и голодным остаться. Стив за спиной мягко хмыкнул. – Раньше здесь было лучше. – Раньше здесь по крайней мере хот-дог не стоил пять баксов. Они смеются, что ли? Баки наконец обернулся и посмотрел Стиву в глаза. Синие-синие, подернутые настороженностью и запрятанной очень глубоко внутрь болью. – Я знаю приличное место, где можно взять по три, и будет вкуснее, – сказал Стив. Баки кивнул, вытирая почему-то мокрое лицо и улыбаясь. – Веди, сопляк. Я уже сто лет не ел хороший бруклинский хот-дог… Я уже сто лет как здесь не был. – Я тоже, – серьезно ответил Стив и осторожно положил ладонь ему на плечо. – И ужасно проголодался. Наверное, это была истерика, но Баки казалось, что он просто смеется, шагая нога в ногу со Стивом по знакомым-чужим улицам, пока золотая пыль воспоминаний осыпается с умытых недавним дождем домов и падает им под ноги. __________________ *Паек Д (Ration D) - «спасательный», или «экстренный» полевой сухой паёк Д (Field Ration D), созданный в 1939 году на основе «Батончика Логана». «Батончик Логана» состоял из шоколада, сахара, овсяной муки, масла какао, обезжиренного сухого молока и искусственного ароматизатора. Три таких батончика по 4 унции (113 г) каждый были упакованы в алюминиевую фольгу и запечатаны в вощеную бумагу. Пищевая ценность каждого такого батончика составляла 600 ккалорий. Предназначались они исключительно для экстренного «перекуса», но ни в коем случае не для постоянного питания войск. К 1942 году было выпущено порядка 10 миллионов единиц этого пайка.