***
Псу уже трудно поверить, что пару лет назад именно эта женщина прибегала к нему на часок после работы попить чаю и потрахаться. Выключала свет, зашторивала окна и лежала под ним испуганным и настойчивым бревном. Ему-то все, в принципе, нравилось, а Настя даже не сразу научилась сгибать ноги и сжимать его бока холодными коленками. Перед тем как выбраться из-под одеяла, она, так и не кончив, выгоняла голого Пса из комнаты. Он подчинялся, на ходу поправляя съехавшие со своих мест лампы, статуэтки и опуская обратно на кресло зависшие в воздухе подушки. А после ее ухода курил в открытую форточку на кухне, все думая о том, ведьма она или ему только кажется. Ведьмой была ее мать. Пес помнил ее с детства: они жили в соседних дворах, родители часто встречались в магазине и постоянно ругались — не из-за колбасы, а просто так. Она первой назвала маленького Алешу щенком и поинтересовалась, от какого залетного кобеля чекистская подстилка умудрилась его завести. Отец считал, что именно эта ведьма отравила его жену, и все собирался принять меры, но не успел. Настя сама смертельно боялась ее. Еще девочкой затягивала возвращение домой из школы — сидела на скамейке у подъезда, читая книжку, делая уроки или играя с самодельной куклой. А повзрослев, стала бегать к Псу два-три раза в неделю, нарушая строжайший запрет на мужчин. Пес достаточно поздно догадался, что отношения у них завязались не по причине его чертовской привлекательности, а из-за ее протеста. День похорон злой ведьмы Пес накрепко запомнил. Тогда Настя в первый раз кончила. С кладбища не захотела ехать в свою квартиру и попросилась переночевать у него. Приготовила ужин и отдраила кухню. Пес, измучившийся вопросами, нужен ли он теперь и что будет дальше, поймал ее в коридоре, вжав в стену. Прежде чем поцеловать, рванул блузку на груди. Пришитые на совесть пуговицы остались на месте, а застиранная ткань затрещала и покрылась неровными дырами. Сквозь них стали видны белая кожа и сероватое кружево. Настя со всхлипом вдохнула и беззащитно подняла руки вверх. Пес испуганно отступил и почти начал извиняться, но увидел у нее на лице хищную ухмылку. Так улыбались прожженные беспородные сучки из стаи, с которыми он носился по бездорожью и кувыркался в траве, путая человеческое и собачье обличья. На мгновение ему показалось, что рефлексы вот-вот сработают, и он обратится. Настя отвлекла его, подавшись вперед и лизнув в губы. Впервые — сама. От второго рывка блузка распалась на лоскуты. Лиф оказался крепче. Его Пес стащил в несколько движений, целуя плечи, прикусывая соски и живот. Настя запрокинула голову и чуть раздвинула ноги: мягкая, мокрая, ошеломительно пахнущая. Он зарычал и сдернул вниз белье и колготки. Настя открыла глаза и закусила губу. Когда он медленно провел пальцами по скользким складкам, она подалась бедрами вперед и вниз, насаживаясь. Он двигал рукой все быстрее и резче, потом внезапно остановился и потянул пальцы наружу — Настя зашлась стонами и ощутимо ударила его в плечо. Он целовал ее, опускаясь на колени и снова поднимаясь, почти бесконтрольно дергая в стороны остатки одежды. Несколько глубоких толчков внутри, пара круговых движений большим пальцем — и Настя взвизгнула, вытянувшись в струну и обмякнув. — Ведьма... — прошептал Пес, не сдержав улыбки. Она рассмеялась, вцепившись в пояс его джинсов. Месяц она жила на два дома — разбирая вещи в квартире своей матери, превращая ее старые платья в кукол в спальне у Пса. Он помогал ей переводить первые заклинания и учил правильно рисовать символы. А потом однажды она сказала, что беременна, и крайне довольно добавила, что это мальчик. Рожала она дома — на случай, если у ребенка окажется хвост — с повивальной бабкой, которую Пес нашел в какой-то подмосковной Тмутаракани. Это была девочка, чистенькая, гладенькая и мертвая. Настя похоронила ее рядом с матерью и перестала плакать как-то вдруг, сказав, что ничего, так она будет сильнее. Пес тогда впервые натащил в квартиру всякой дури и дряни. Не выдержал нескольких дней с воспаленными инстинктами: все казалось, что дальше будет только хуже. Однажды причудилось, что потолок вот-вот обрушится — на задремавшую в кресле Настю. Сама она ссыхалась на глазах, с трудом выбираясь на работу и почти сразу засыпая по возвращении домой. Перед тем как закинуться, они нарисовали на стенах пару заклинаний — в первую очередь чтобы не пугать соседей. Сознание выплеснулось из головы и прилипло к потолку. Пес смотрел на себя сверху вниз — на безвольную оболочку, которая спотыкалась, поскальзывалась и падала. Настю он не видел, только слышал, как она смеется, стонет и кричит. На следующий день, проснувшись уже после ее ухода, он увидел в их квартире новую куклу — красную принцессу, у которой пол-лица было закрыто волосами-нитками, а вместо пальцев в тряпичную культю были вколоты английские булавки. От игрушки воняло. Он взял ее в руки, принюхался, поднял волосы и вместо второй половины лица увидел кусок мяса, сшитый с тканью грубыми черными нитками.***
Теперь Настя шьет по кукле в день, изводит на это всю свою одежду и содержимое холодильника. Добывает где-то потроха и выкраивает из коровьих, свиных или куриных внутренностей маленькие легкие, желудки и сердца для своих игрушек. Как-то она вытаскивает Пса в лес и пропадает там — он не сразу может учуять ее и, превратившись в собаку, пробегает пару километров, пока не находит. Она сидит на траве в нежно-розовом ситцевом платье и рассматривает пойманного в ладошку жука. От нее пахнет возбуждением. Когда она ложится на спину и раздвигает ноги, Пес еле успевает превратиться в человека. Из леса они выходят помятые и перепачканные. Настя чинно держит его под руку. У нее в корзинке — какая-то колючая трава и разноцветные грибы. Из мухоморов она делает туловища для кукол. Остальные варит в огромной кастрюле. Псу снится ошейник, он убегает и плачет во сне, а просыпается в собачьей форме на полу. У каждой кукольной собаки на шее теперь висит по веревочной петле. У красных принцесс — такие же. Псу даже кажется, что это какой-то намек. Но куда больше его беспокоит, что некоторым игрушкам Настя отрывает по одной передней лапе, объясняя, что так дети будут их любить сильнее. Дети этих кукол, конечно же, боятся. Детдомовские разводят костер посреди спальни и пытаются сжечь их. Во дворе Пса ловит соседка, сует ему в руку грязный ком ткани и обещает вызвать милицию, если эта женщина еще хоть раз подойдет к ее дочери. Он разжимает ладонь и встречается с неправдоподобно осмысленным взглядом двух бусинных глаз. Рот куклы приветливо кривится и рвется от уголка наискосок по голове. Из дыры вываливается грязная вата и, кажется, пара кошачьих зубов. Пес бежит домой, готовый уже на крайние меры, уверенный в том, что он может заявить, кто в доме хозяин, и запретить ей сходить с ума. В квартире тихо. Он догадывается, что Настя нацарапала где-то новое заглушающее заклинание. Сделав первый шаг в комнату, Пес застывает. Все шкафы, кресла, столики и подоконники усажены куклами. Они все смотрят на него, будто слышали шаги и ждали его появления. Некоторым удается повернуть голову, у других глаза отрываются — мимо него пролетает несколько черных пуговиц. Настя стоит у окна: распущенные рыжие волосы закрывают ее спину, никакой одежды на ней нет. Она оборачивается медленно, несколько кукол подобострастно следят за ее движениями. Ей в спину и Псу в глаза бьет солнце. Настя слегка шлепает себя по бедру и командует: «Ко мне». Пес послушно опускается на колени и ползет, аккуратно переставляя руки и ноги. Игрушки смотрят на них и улыбаются — широко и по-доброму.