Потенциал

«Фульгаты» ловко подхватили спеленутого Оксхолла и собирались оттащить его обратно в камеру, к остальным одержимым, которых Лионель захватил с собой в Герле, когда дверь с оглушительным треском распахнулась и в комнату шагнул некто, закутанный с головой в темно-серый плащ. Незнакомец уверенно вскинул руку, словно пытаясь схватить пальцами нечто невидимое, — и внезапно Оксхолл затрясся в конвульсиях, изрыгая изо рта потоки мертвенно-зеленого дыма. Остро запахло гнилью; мерзкая даже на вид хмарь втягивалась незнакомцу в середину ладони. Краем глаза Лионель заметил, что похожая дымка струится еще и от пары его «фульгатов», правда, без всяких судорог, но почти все его внимание захватил неожиданный визитер. В какой-то момент тот вздрогнул, вцепился свободной рукой в плащ на груди — но своего занятия не прекратил. Лионель не взялся бы сказать, сколько длилась эта сюрреалистичная пантомима, но в какой-то момент все, как по сигналу, прекратилось: дым иссяк, а Оксхолл бессильно обвис в руках солдат, потеряв сознание. Мужчина в плаще опустил руку, да так и замер на пороге, не шевелясь и не говоря ни слова. Не дожидаясь, пока остальные придут в себя, Лионель в два шага оказался рядом, рывком стащил капюшон с его головы... И в изумлении уставился в знакомые прозрачно-серые, но странно безучастные глаза Ричарда Окделла. — Маршал Савиньяк, я предлагаю вам свою помощь в борьбе с прокаженными, — голос у него оказался немного хриплым, но тоже совершенно монотонным и безразличным. Он даже не вздрогнул, когда к нему с двух сторон подскочили опомнившиеся «фульгаты» и, оттеснив Лионеля в сторону, скрутили руки за спиной, заставляя опуститься на колени. А Лионель разглядывал Окделла и не узнавал. И дело было даже не во внешности, хотя она тоже разительно изменилась: из-под ворота плаща выбивалась неаккуратная, растрепанная коса, под глазами залегли глубокие тени и появились усталые морщинки, а на шее едва виднелись из-под воротника четыре неровных рваных шрама, словно от удара чьей-то когтистой лапы. Нет, больше всего Лионеля напрягало то, что раньше такое открытое и подвижное лицо не отражало ни единой эмоции. Даже глаза походили на неподвижную гладь горного озера, которую не тревожили уже кошкину уйму лет. В этот самый миг Окделла узнал и Эмиль: — Ричард? Это ты? Что с тобой произошло?! Типичный Эмиль: в первую очередь переживает за других, а не пытается найти произошедшему объяснения. Хотя, может быть, на этот раз его беспокойство окажется к месту и поможет пробить ледяную броню Окделла. — Я осознал свою вину, и хочу загладить свои проступки, насколько это возможно, — на миг показалось, что стена равнодушия дрогнула, но понять, что за ней прячется, Лионель не успел. Поэтому, перебивая открывшего рот Эмиля, он прямо и безапелляционно спросил: — Почему мы должны тебе верить? После всего, что ты натворил в Олларии... И опять какое-то чувство мелькнуло в глазах Окделла, словно под поверхностью воды скользнула рыба. Скользнула — и опять скрылась в глубине: когда Окделл ответил, лицо его снова было неподвижным, словно высеченным из скалы. — Потому что я могу помочь, — ответ, правда, ничего не прояснил. — Этого мы пока не знаем, — резко возразил Лионель, не позволяя другим вмешаться. Да никто, кажется, и не стремился: даже Эмиль больше не пытался задавать вопросы, а Райнштайнер с Ариго, похоже, еще не поняли, что вообще случилось, и безоговорочно уступили Лионелю ведущую позицию. — Пока неясно, что здесь произошло, но где гарантия, что этот прокаженный, как ты сказал, действительно больше не опасен? А вот на этот раз мелькнувшую эмоцию Лионель распознал с легкостью — ирония. У Окделла, ну кто бы мог подумать! Да в Закате, наверное, все кошки передохли. — Уверен, вам будет несложно проверить. Вы ведь захватили с собой еще как минимум пару таких же. Их я тоже чувствую. Если отведете к ним этого несчастного — убедитесь, что он больше не опасен. Более того — повторно заразу он тоже не подцепит. Прищурившись, Лионель размышлял. Говорил Окделл крайне уверенно; так, словно уже успел где-то это проверить. Сразу вставал вопрос где и когда, но с ним можно было и подождать. Ведь если Окделл сказал правду, то у них появлялся шанс разобраться с одержимыми почти без жертв. А терять неизвестно какую часть армии во время чисток Лионелю все же не хотелось. Но сначала надо было убедиться. — Приведите в себя Оксхолла, — наконец негромко скомандовал Лионель. — И притащите сюда тех двоих из камеры. Проверим твои слова немедленно, Окделл. — Я не ждал ничего иного, — снова этот бесстрастный тон и покорно склоненная голова. Нахмурившись, Лионель жестом приказал «фульгатам» отпустить Окделла. Незачем давать потенциально полезному помощнику повод для обид, он все равно не походил на человека, желающего сбежать. Хотя, если откровенно, то он вообще не походил на человека, имеющего хоть какие-то желания. Окделл скорее напоминал дышащий, говорящий и думающий труп, который почему-то забыл улечься в могилу. Приведенный в себя Оксхолл настойчиво твердил, что ему жутко стыдно и он не понимает, почему вел себя так кошмарно. У Окделла, замершего у стены со скрещенными на груди руками, чуть заметно дрогнули губы, и Лионель насторожился. Смеется или жалеет? Но обдумать мысль как следует Лионель не успел, потому что привели прокаженных. Оксхолл в ужасе смотрел на рычащую от ярости парочку, явно вспоминая себя, а бесноватые, заметив Окделла, резко переключили на того все свое внимание. Посыпавшиеся в его адрес проклятия впечатлили даже слыхавшего много всего Лионеля. Окделл стоически молчал. После пары минут неуютной тишины, разбиваемой криками зараженных, он наконец отлепился от стены и спокойно спросил: — Достаточно? Мне кажется, очевидно, что господин Оксхолл не собирается впадать в безумие по второму кругу. Лионель задумчиво кивнул, соглашаясь, и уточнил: — А что насчет здоровых? Их ты тоже можешь защитить? Окделл едва заметно качнул головой в направлении солдат, от которых раньше исходил тот же дым, что и от Оксхолла, и проницательно взглянул на Лионеля. — Я вытягиваю на себя всю гниль поблизости. Учитывая скорость распространения, если за кого-то она до сих пор не зацепилась — то уже и не зацепится. А все остальные после отторжения заразы получат иммунитет. — Что ж... Лечи и этих. А потом мы с тобой поедем на обзорную прогулку по лагерю. Окделл, уже поднимавший руку, замер на середине движения и с проступившим в голосе легким недоумением уточнил: — Мы? — Ты же не думал, что я отпущу тебя бродить вокруг без присмотра? А в сложившихся обстоятельствах доверить тебя обычным солдатам я не рискну, — Лионель намеренно говорил намеками, провоцируя Окделла хоть на какую-то реакцию, — слишком уж эта отстраненность раздражала — но добился в ответ лишь пожатия плеч: Окделл точно научился быстро брать себя в руки. Похвально, но так несвоевременно. — Вы Проэмперадор, маршал Савиньяк. Я пришел предложить помощь — и я готов подчиняться вашим решениям. — Решениям — но не прямым приказам? — уцепившись за слова, жестко уточнил Лионель, но Окделл в который раз его удивил. Взглянув Лионелю прямо в глаза, он твердо ответил: — И приказам тоже. Но до разумного предела, маршал. Возможно, в некоторых ситуациях я буду лучше знать, как правильнее поступить, — и, не дожидаясь ответа, наконец вскинул руку. Снова дымные завитки, втягивающиеся в раскрытую ладонь, но теперь Окделла, кажется, шатнуло заметнее, чем в первый раз. Мысленно отметив этот факт, Лионель, уже шагая к двери, напоследок спросил: — Окделл, тебе нужно что-нибудь? И только теперь, глядя на заливающий щеки Окделла румянец, Лионель окончательно поверил, что перед ним стоит не какой-нибудь призрак или иллюзия. Потому что призрак не стал бы, чуть запинаясь, смущенно спрашивать: — Если это возможно, я хотел бы поесть... Сердобольный Эмиль мгновенно высунулся на улицу и кликнул своего порученца, а Лионель наконец сообразил, что подспудно напрягало его в Окделле все это время: противоречие внутреннего и внешнего содержимого. Да, он выглядел повзрослевшим и возмужавшим, но в душе, похоже, остался все таким же неуверенным в себе маленьким мальчиком.

* * *

После успешного трехдневного обхода Западной армии — Окделл исправно махал рукой, разве что чуть-чуть бледнея с каждым разом, но не демонстрируя более никаких признаков слабости — Лионель, подумав, решил отправиться обратно в Тарму, к Ноймаринену. Стоило лично обрадовать старика хорошими вестями о том, что жертвовать солдатами им, к счастью, не придется — и заодно сразу разобраться с тамошними войсками. А потом уже можно будет отправиться к Альт-Вельдеру. Разборки с Бруно и гонцом от Хайнриха Лионель с тяжелым сердцем оставил на Эмиля и Райнштайнера. Безумно не хотелось пускать это дело на самотек, но Лионель понимал, что не сможет разорваться, а интуиция — или все-таки паранойя? — настойчиво советовала не выпускать Окделла из виду. Только повторения Олларии им сейчас не хватало для полного счастья. Сам Окделл меж тем был до странного тих и беспроблемен; кажется, даже задремал на своей лошади. Дорого ровно стелилась коням под копыта, и Лионель тоже непростительно расслабился. И поэтому, когда из жидкого лесочка невдалеке от дороги выскочила целая толпа явно очень агрессивно настроенных крестьян, он растерялся на целый драгоценный миг. Зато не растерялся Окделл. В его движениях не было и следа сонной расслабленности: резким повелительным жестом он вскинул перед собой руку и до побелевших костяшек стиснул ладонь в кулак. Земля содрогнулась. В каком-то странном оцепенении Лионель наблюдал, как дорога идет рябью, будто обернувшись водой, а потом вспучивается прямо у людей под ногами, встает гигантским горбом — и безжалостным камнепадом обрушивается на хрупкую человеческую плоть, погребая под собой тела. И все это почти в полнейшей тишине, даже шорох осыпающихся булыжников звучал отчего-то не громче шепота. Последняя, затихающая рябь, и все снова застыло — как будто и не здесь только что упокоилась под землей пара-тройка десятков местных жителей. Как удобно. И только при взгляде на Окделла, Лионель, наконец, немного испугался: тот был не только бледен до синевы, но еще и выглядел так, будто его вот-вот стошнит. Тронув поводья, Лионель двинулся в его сторону — но тут Окделл неуклюже сполз с лошади и, чуть не падая и качаясь, словно пьяный, рванул в тот самый лес, из которого выбрались нападавшие. Отмахнувшись от встревоженных «фульгатов» и велев им оставаться на дороге, Лионель тоже спешился и неторопливо направился по следам Окделла в примятой пожухшей траве. У него уже появились догадки о причинах такого странного поведения. Окделл нашелся всего в паре сотен бье глубже в лес; очевидно было, что он не пытался сбежать — скорее просто спрятаться. Он стоял, прижавшись грудью к большому, заросшему мхом камню, обнимая его широко раскинутыми руками и спрятав лицо; плечи у него едва заметно вздрагивали. На миг Лионелю показалось, что из камня навстречу Окделлу тоже тянутся руки, готовые обнять, прижать к себе, утешить и успокоить, но наваждение пропало так же быстро, как возникло. Остался только тихо шелестящий осенний лес вокруг и глотающий слезы мальчишка в паре шагов впереди. — Ричард, — имя, а не фамилия; Лионелю жизненно важно было создать видимость близости и понимания. — Не подходите, — срывающийся хриплый голос в ответ. Не слушая, Лионель приблизился и осторожно опустил ладонь Окделлу на плечо. В ответ тот резко развернулся, сбрасывая руку, — ни следа слез на лице, но бездна боли, застывшая в глазах, — и грубо рявкнул: — Не трогайте меня! Лионель ощутил, как под ним едва заметно сдвинулась земля, и поспешно отступил, успокаивающе поднимая перед собой раскрытые ладони. — Ричард, ничего страшного не случилось. Ты спас нас всех, — преувеличение, но Окделлу сейчас это было нужно. — Почему ты убежал? — Спас?! — губы Окделла искривила некрасивая болезненная гримаса. — Я убил двадцать восемь людей одним движением руки! Убил, даже не задумавшись, просто испугавшись! Я так долго добивался шанса искупить причиненное зло, исправить ошибки — а все равно делаю только хуже! Окделл был близок к истерике, и все вокруг, реагируя на его эмоции, тоже пришло в движение: шевельнулся в своем ложе мшистый валун, громче зашелестели листвой деревья, в корнях которых ворочались мелкие камешки, а сама земля уже не просто подрагивала — ходила ходуном. — Ричард! — Лионель, наплевав на предыдущее предупреждение, снова шагнул вперед: Окделла надо было привести в чувство. — Ты уже спас целую кучу людей от безумия! — Ну да, кучу спас — а этих убил! Я ведь мог забрать заразу и у них, но мне... мне просто слишком холодно... Я боюсь замерзнуть насмерть, боюсь снова умирать. Не хочу опять в Лабиринт... — плотина, сдерживающая слезы, наконец рухнула, и Окделл разрыдался. А Лионель, поддавшись какому-то шальному порыву, крепко ухватил его за плечи, рванул на себя и, глядя прямо в мокрые от слез глаза, четко выговорил: — Хочешь — согрею? Окделл застыл — а вместе с ним замерла и земля. Лионель уверенно выдержал его ошарашенный взгляд, но Окделл, как оказалось, тоже умел удивлять: — А согрейте! Наверное, это было все равно, что целовать ожившую стихию: под кожей у Окделла словно текла лава, таким обжигающе-горячим он был — а ведь говорил, что мерзнет. Выбросив из головы мешающие сейчас мысли, Лионель нежно прикасался к приоткрывшимся в довольном вздохе губам. Окделл, задрожав, прижался теснее и придушенно шепнул: — Еще! Так тепло! Лионель и не собирался останавливаться; не пытаясь отстраниться, он неловко просунул руки между их телами и начал избавлять Окделла от плаща, с которым тот отказался расставаться. Грубая ткань поддавалась неохотно, и, в конце концов, Окделл, на мгновение отшатнувшись и раздраженно зарычав, одним движением рванул ее с плеч, освобождая длинную взъерошенную косу. Лионель, не теряя времени, снова поцеловал его и, опустив руки, начал распутывать завязки на штанах Окделла. Тот в свою очередь до боли крепко вцепился Лионелю в плечи — точно останутся синяки — и тихонько постанывал на каждом выдохе. Разобравшись со шнурками, Лионель бесцеремонно дернул штаны ниже, и Окделл, всхлипнув, откинул голову назад, подставляя шею с белыми, чуть приподнимающимися над кожей рубцами. Не раздумывая, Лионель наклонился вперед и провел губами вдоль этих шрамов, одновременно опуская левую руку Окделлу на бедро и притягивая ближе, а кулаком правой обхватывая его член. Выпавшие из косы пряди липли Лионелю к губам, а стоны отдавались вибрацией во всем теле, потому что вместе с Окделлом стонала кажется сама земля. В воздухе росло напряжение, кожу начали покалывать искры электричества, и Лионель понял, что пора заканчивать. Бережно вплел пальцы в окончательно растрепавшиеся волосы, притягивая Окделла в очередной поцелуй, резче, грубее двинул кулаком — и Окделл, выгнувшись в его руках, пронзительно закричал, срываясь в удовольствие. Последняя затихающая дрожь — и земля успокоилась, снова погружаясь в сонную неподвижность. — Спасибо, мне теплее, — благодарность в голосе была почти осязаемой. — Но как вы вообще можете ко мне прикасаться? Я же столько всего ужасного натворил... — все еще сбивающимся после крика голосом прошептал Окделл, не пытаясь выпрямиться. — Ричард, каждый совершает в жизни ошибки, а твои еще и были тебе кое-кем навязаны. То, что ты хочешь и пытаешься за них расплатиться, делает тебе честь и во многом оправдывает. Не вини себя во всех грехах мира, — Лионель успокаивающе и ласково гладил его по плечам и спине, расчесывая пальцами волосы и не торопясь выпускать из объятий. Какими бы сверхъестественными способностями и непостижимым могуществом Скал ни обладал Окделл, в первую очередь он оставался недолюбленным и стремящимся к теплу ребенком. Лионелю было его даже немного жаль, так что нежность и сочувствие в голосе были почти искренними. Ради возможности приручить всю эту неукротимую силу маршал Лионель Савиньяк, Проэмперадор Севера и Северо-Запада, был готов пойти на многое. А изобразить для доверчивого и впечатлительного Окделла любовь — это ведь так просто.