Она не придёт, её разорвали собаки...
***
Эхо никогда не была чем-то стоящим внимания. Её звали, когда нуждались в её услугах, а потом просто убирали на задворки сознания Цвай, к другим скончавшимся от времени куклам. В общем-то она и сама являлась конечным на данный момент продуктом. Как змея, раз за разом сбрасывающая шкуру, воспоминания других Эхо продолжали жить теперь уже с ней. То, чего не доставало Шуму, которая просто-напросто теряла частички себя, было заботливо принято Эхо. Она вместе с Шумом и была Цвай. Девочку с говорящим именем нельзя было просто взять и отодвинуть, да и никто этого не делал. Пока что - до того времени, пока она ещё сможет быть полезной. В тихом, полном жидкости пространстве холодно, безветренно. Застоялая вода, если это была она, вязко тянулась за ногами. Здесь и находились те самые осколки кукол, временами Эхо да Долди. Цепь внушительно висит вверху, показывая будто своё превосходство и главенство. Цепь может захватить контрактора в том случае, если тот слаб. На печати Баскервилля не стрелки. Их слабость отмеряется не ею. У детей Бездны нет особых причин умирать, они почти бессмертны. Почти. Но даже самый стойкий из Баскервиллей осыпется прахом, исчерпав себя. И Цвай исключением не была. Совсем нет. Когда она впервые увидела Винсента, их знакомство окончилось не самым приятным образом. Тогда это была самая первая Эхо, порождённая Долди, чтобы ребёнок, приносящий несчастья, не сошёл с ума. Ей не следовало так к нему относится. Ни так, как в первый раз, ни просто смиряться с его порченным нравов. Но Эхо молчала, а Шум - та не замечала. Эхо недоставало решительности, Шуму - наблюдательности. Поэтому всё выходило так, как выходило. Целая Цвай представляла собой причудливую комбинацию Шума, её отзвука да цепи, что поселилась в ней. Целой Цвай не была уже очень давно. Интересно, а умрёт она целой или разрозненной? Ведь недолго же осталось. Умирать - это как? Она думала. Думала, думала, размышляла. У неё было много времени. Или, наверно, не много, но достаточно, чтобы совершенно запутаться и просто повторять одни и те же мысли, нередко противоречащие друг другу. В холодном, жутком месте внутри Цвай не было света, нет. Света не было - но не было и глаз, способных его уловить. Там, внутри, была субстанция, которую, наверно, ближе всего к истине было бы назвать душой. Может даже её половиной. Эхо никогда не чувствовала себя кому-то признательной. Эхо никогда не умела любить или просто приятельствовать с кем-то. Это просто было вне её компетенции; вернее, так думала она. Однако и в её жизни было место чуду. Чудо это носило непривычную форму да и вообще от жизни на десять лет отстало. Наверно, если бы он знал и осознавал, что она есть, вряд ли бы был так с ней добр. Вряд ли бы был с ней. Ей почти не казалось, что она его обманывает. Ну, она же сказала, что Эхо всего лишь эхо. И всё же в этом было что-то неправильное, такое не лживое, а слегка недосказанное. И неправильное. И Эхо всё думала, что же не так. И, если не сильно разбираться во всём этом странном празднике, впервые за всё долго время её существования всё было так. Какое-то слегка вычурное, миленькое платье. Оно ей понравилось. Наверно. Представление уличного театра, не особо примечательное. Одно из тех, от которых не отойти, но и во время которых ноги начинают требовать заслуженного отдыха. Тогда мальчишка подсадил её на невысокий деревянный забор, чтобы было лучше видно, а Эхо придерживалась за его плечи. Ей понравилось. Наверно. Огненные цветы, с грохотом распускающиеся в тёмном небе. Заколка, путающаяся в волосах, также похожая на всполохи яркого света. Ей понравилось. Это было не так, как обычно, но на удивление так, как нужно. Ненадолго ей даже показалось, что она, Эхо - целая. Показалось и сразу отказалось обратно, как только она убежала оттуда. То же, что происходило потом, было не так, как обычно, но ещё больше даже не так, как нужно. Потому что началось чёрте что. И Эхо за этим не поспевала. Бесконечно тёмный мирок внутри неё перестал быть ужасно спокойным. Шум безнадёжно сходила с ума, никого не слушая. И Долди предлагала отнять и так слабеющее тело. А Эхо, а Эхо просто не знала, какую сторону ей принять, пока просто не сделала так, как бы сделал мальчишка, подаривший ей что-то неправильно, нечто из ряда вон выходящее. Наверно, это было просто глупое благородство. Спасать умирающего и так - полный бред. В нём нет смысла, в этом таком спасении. И всё же она это сделала. Пошла против воли своего же создателя, не особо разбираясь, ведомая одним лишь смехотворным чувством долга. Чужая душа, она такая тёплая. Похожая на облако света и почти как человек. В густом море вязкой жидкости раньше рядом с Эхо не было никого. А теперь Эхо была рядом с Шумом. Когда ребёнок, приносящий несчастья, теряет сознание, место занимает его отзвук. И немногим лишь позже тоже рассыпается прахом на чужих руках вместе с телом, вместе с темнотой. Вместе с цепью, и вместе же - в Бездну, чтобы когда-нибудь вернуться. Эхо не знает, встретит ли она когда-нибудь ещё Господина Винсента или господина Оза. Вернётся ли она в мир, где ещё будут помнить Сабрие и Пандору. Зато у Эхо получается не закричать от страха в тот момент, когда от её настоящих конечностей не остаётся ничего, кроме горстки праха. Это уже неплохо - настолько, что тогда она позволяет себе улыбнуться. Спустя ещё пару минут от их общего с Шумом тела не остаётся ничего, что могло бы держать их души. Цвай умерла. Но в этом не было ничего страшного. Оставались ещё Шум и Эхо. И когда-нибудь они вернуться порознь, как возвращаются все. Существовало поверие, что души близких связаны. И что в следующий цикл они будут воплощены вместе или просто рядом. Разумеется, суеверность высмеивалась людьми. Однако многие жили с этой маленькой надеждой. В конце концов, это было не так уж и плохо. Но Горстка пепла - это совсем не то, что остаётся от обычных людей. Горстка пепла - это ненормально. Особенно если её толком и не похоронить. Некогда, негде да и ветер треклятый за пару минут развеет по ветру мелкие и лёгкие мёртвый частички. А надо торопиться, потому что иначе весь их мир станет такой же кучей песчинок. Большой, безобразной и тоже совершенно бесполезной. Поэтому мальчишка просто берёт плащ - красный, ему, наверно, подошло бы сравнение с кровью - и набрасывает себе на плечи. Ткань холодная и, кажется, немного тяжёлая, но смысла в этом он не ищет. Минутная заминка - и они идут дальше, оставив позади то, что ещё совсем недавно было девичьим телом. И страдать они будут, и хоронить людей, и восстанавливать мир, но всё это - потом. Сейчас этот самый мир им ещё надо спасти.