Маятник

Первым осознанным воспоминанием детства был полет. Отец держал его обеими руками под грудь и живот, стоя на самом краю крыши Башни Бдения, и раскачивал, словно маятник – да так широко, что ветер свистел в ушах, глаза слезились, а дыхание перехватывало. Ладони Рэндона были большими, жесткими и горячими, словно пропеченные солнцем камни – их жар обжигал кожу даже сквозь рубашку. Отец громко смеялся и кричал: – Смотри, смотри, сын – когда-нибудь все это будет твоим! Натаниэль верещал от восторга, смешанного со страхом: земля и горизонт качались перед его взглядом, как на качелях. А в бесконечно-далекой бездне – так далеко, словно в другом мире – сновали по двору игрушечные фигурки слуг и солдат, и лишь одна стояла неподвижно, задрав голову, и показывала на них пальцем… Собственный радостный визг и низкий раскатистый хохот отца звенели в ушах и сейчас – драгоценным и угасающим приветом из прошлого. Вид с крыши почти не изменился, в отличие от всего остального. Род Хоу пал. Рухнул, как древний авварский колосс, рассыпался в мелкую, никому не нужную труху. Захлебнулся кровью и грязью. Все, кто носил это имя, преданы и убиты собственным народом. И теперь больше ничто и никогда не заполнит болезненную, режущую пустоту в груди. Он понял это, едва переступив порог навеки оскверненной твердыни. Башня Бдения оказалась чуждой, словно застывшая гримаса на мертвом лице родного человека. Пробираясь, как вор, по знакомым коридорам, Натаниэль видел в неровном свете факелов подпалины и царапины на дубовой обшивке стен, сколы на плитах пола и темные прямоугольники, зияющие на месте сорванных гобеленов. Цитадель взяли штурмом, а потом надругались над ней и разграбили. Он гнал от себя страшные мысли, но тщетно. При попытке представить, что происходило в крепости, когда до Амарантайна дошла весть о смерти эрла, нервы сводило, будто от удара молнии. Однако среди слуг не было ни одного знакомого лица, и расспросить было некого. Изгнаны? Разбежались? Погибли, встав на сторону хозяев? По коридорам деловито сновали незнакомые люди: копошились в растерзанном теле отчего дома, подобно червям. И верхом злобной иронии – орлесианская речь, разносящаяся по залам Башни. Война за свободу, которую некогда вела его страна, была проиграна здесь и сейчас. Герой битвы у Белой реки Рэндон Хоу мертв, и подлые стервятники самодовольно чистят перья в его разоренном доме. Натаниэль чувствовал, как бешенство прорастает из его груди, точно огненный цветок – из груды сухого хвороста: зовет, требует выхода – и ногти до боли впиваются в судорожно стиснутые ладони. Он не такой герой, как его отец, и вряд ли когда-нибудь сравняется с ним в доблести. Но и ему есть, что сказать гнусным оккупантам. И предательнице Ферелдена – их атаманше. Рукоять меча скользнула в руку сама. Этому миру не повредит немного восстановленной справедливости. Хоу затаился за колонной. Ждать пришлось недолго: неторопливые шаги дозорного и бряцание плохо подогнанных доспехов стали сигналом к нападению. Натаниэль дождался, когда солдат поравняется с ним, и атаковал. Сталь встретила сталь – полусонный гвардеец чудом успел отпарировать смертоносное лезвие. Они обменялись ударами еще раз, и глаза солдата расширились: – Мастер Натаниэль?! И в ту же секунду противник перестал быть врагом. Имя, прозвучавшее из чужих уст, пропороло сердце раскаленным лезвием. Хоу конвульсивно хватанул ртом воздух, меч мгновенно изменил направление движения – и на челюсть гвардейца обрушилось навершие. Натаниэль подхватил обмякшее тело, выдохнул – медленно и осторожно, будто боялся растревожить лопнувшую жилу – и затащил солдата в темную нишу. Дозорный был частью его бытия, рукой из прошлого, ухватившей за плечо. Частью Башни, неведомо как уцелевшей среди пепелища. Случайностью это было или целенаправленным выбором – уже неважно: он был одним из тех, кого Хоу клялись защищать. Кровавая пелена схлынула из сознания Натаниэля, смытая этой неожиданной встречей, как холодным душем, оставляя стыд и острое недовольство собой. Горячка едва не заставила его натворить глупостей. Он не мог сражаться с целым гарнизоном: только не с соотечественниками. В этом не было ни доблести, ни справедливости. Хоу скрипнул зубами. Может, отец не зря называл его слабаком? В голове звучали голоса из прошлого: «Убей, или умрешь сам!» – говорил Рэндон. «Мы не бешеные мабари, мы не убиваем ради прихоти!» – напоминал сэр Родольф. И почему-то слова наставника оказались более близкими и правильными, чем чеканные и логичные фразы отца… Натаниэль связал солдата и снова скользнул в ту же нишу, пропуская спешащего куда-то слугу. Ему нужен лишь один человек. Именно ее кровь восстановит справедливость. Именно она в ответе за то, что землю предков топчут враги. Он продолжил путь, прячась в тенях коридоров, бесшумно перебегая освещенные залы по резным стропилам. Даже сейчас дом надежно хранил свое дитя, а память услужливо подсказывала разные важные мелочи вроде потайных переходов или удобно расположенных ниш. Его дорога лежала к кабинету отца. Новая хозяйка наверняка завладела им – как остановившимся сердцем Башни Бдения. Услышав проклятую манерную речь, Натаниэль собирался проскользнуть дальше, но, разобрав знакомое имя, остановился. – Alors, quand viendra Commandeur Cousland? (Так, когда приедет Командор Кусланд? — Прим. авт.) – Probablement pas avant la semaine prochaine. (Наверное, не раньше, чем через неделю — Прим. авт.). У Хоу потемнело в глазах. Ему пришлось выждать несколько долгих секунд, прежде чем дыхание выровнялось, и он смог продолжить движение по краю дубовой балки. Его врага здесь не было – он приехал слишком рано. – Проклятье! – выдохнул Натаниэль сквозь стиснутые зубы. Сможет ли он скрываться здесь целую неделю? Прятаться от патрулей и слуг, воровать еду, спать в чуланах, о существовании которых новые обитатели даже не догадываются? На губах Хоу заиграла презрительная усмешка. Легко! Но для начала он навестит место, которое было ЕГО сердцем. Любимое убежище, в котором Натаниэль часто прятался от родительских ссор и отправлялся в воображаемые путешествия по всему Тедасу. Именно там он когда-то решил, что обязательно станет странствующим рыцарем: защитником слабых и грозой злодеев. Но решение вернуться туда было ошибкой. Вид зала трофеев подействовал на него хуже сокрушительного апперкота в печень. Здесь сходство дома с изуверски выпотрошенным трупом стало просто нестерпимым – «борцы с тиранией Хоу» потрудились над ним с особенным тщанием: вывороченные мраморные постаменты валялись выбитыми зубами, в отполированных панелях, подобно ранам, чернели дыры и трещины, оставленные тяжелыми ударами, голые кронштейны торчали, как ребра из вскрытой грудной клетки. А реликвии его рода либо лежали изуродованными, либо пропали. Натаниэль прислонился к косяку, оглушенный и разбитый. Дышалось трудно и болезненно, будто он вдыхал не воздух, а ледяное крошево. Насколько же сильно эти люди ненавидели его отца, если устроили здесь… такое? Он сглотнул горький ком и с трудом выпрямился. Чужая ненависть пригибала к земле, вымораживала внутренности и шипела в крови зеленым паучьим ядом. Хоу не мог понять: за что?! В чем было преступление Рэндона? В том, что был патриотом? В том, что его меч слишком хорошо служил народу? Каждый день Натаниэль молился о том, чтобы стать хотя бы вполовину таким, каким был отец – его суровое и безжалостное божество. Несгибаемый и бесстрашный воин, жесткий и дальновидный политик, не стесняющийся применять запрещенные приемы. Что ж, противники, кичащиеся своими белыми плащами, все же переняли его методы. То, как они убили эрла Хоу… Эта история была грязна, от нее за лигу несло мелочными дворцовыми интригами и предательством. Все просто: прав тот, кто победил — так было и так будет. Если бы девчонке-Кусланд не удалось застать его отца врасплох, люди рассказывали бы сейчас совсем другие истории. Припомнили бы Кусландам все прошлые обиды, додумали бы новых злодеяний – и готово: все удивляются, как это они не разглядели волка под овечьей шкурой раньше, и восхваляют героя, раскрывшего им глаза. И тогда, позабыв о прежней верной службе и доблести, с дерьмом смешали бы совсем другое имя… Его трясло уже не от гнева – от омерзения. Натаниэль провел ладонью по взмокшему лбу и с вялым удивлением понял, что у него жар. Кажется, напряжение последних дней все же дало о себе знать, и его начало лихорадить. Он наклонился и подобрал щит с избитым изображением бронированного медведя. Реликвия, хранимая Хоу сотни лет, превратилась в кусок металла, покореженного так же, как и их имя. Все, что у них было, стало хламом – будущее, репутация, история… Не хотелось уже ничего, кроме как побыстрее покинуть это место и глотнуть холодного воздуха. Натаниэль отбросил щит и направился к лестнице, ведущей на крышу, взлетел по ступеням, а потом долго стоял, вцепившись в выстуженный осенними заморозками парапет, и не чувствуя его под окоченевшими пальцами. Семья встретила страшный час без него, он не сделал ничего, чтобы её спасти. И это предательство поневоле простить или забыть невозможно. Ледяное безразличие затягивало все глубже. Идти никуда не хотелось. Да и некуда было. Ему остались лишь бессмысленная серая хмарь, стесанные брезгливо-недоумевающими гримасами лица, пустота и холод. Даже ненависть, гнавшая его сюда, как всадник – обезумевшую лошадь, выхолостилась до тупого отчаяния. Хоу посмотрел вниз, испытывая непонятное головокружение — и в этот момент снова ощутил себя тем самым мальчишкой на руках отца. Горизонт качнулся вверх и вниз, двор завертелся перед глазами, а в ушах зазвучал до боли знакомый басовитый смех. Тело обдало июльским теплом, а в животе защекотало от счастья и полета… А потом все растаяло так же внезапно, как возникло, оставив лишь невыносимую горечь. Натаниэль закусил губу, придавленный воспоминаниями. Да, взгляд ощупывал все те же постройки, все ту же целенаправленную суету, что и прежде. Все те же мелкие фигурки, все тот же горизонт. И, вместе с тем, это место никогда не станет прежним. Никогда не согреется. Захотелось, как раньше, вдохнуть воздух полной грудью, но ничего не вышло. Он болезненно усмехнулся. У высоты появился новый привкус. Несколько бесконечно-длинных секунд полета, а потом – никогда больше не думать, не корчиться от выворачивающего наизнанку бессилия, не видеть пучины унижения, в которую посмертно ввергли его семью… Натаниэль с размаха впечатал кулак в каменное ограждение и еще раз резко втянул воздух: нет уж! Он не доставит им этого удовольствия! Сердце вновь пронзила острая, как нож, ярость. Опять полилась по жилам, закипая, язвя раскаленными иглами, заставляя выгнуться в секундной судороге. Обжигая... Хорошо, пусть так. Лучше гнев, чем уныние. Лучше глупость, чем трусость. Он решил, что вернется вниз и заберет свое наследство – доспехи легендарной Катры Хоу, отцовский меч и дедовский лук. Натаниэль с детства привык считать их своими и не мог допустить, чтобы их лапали враги. Скорее всего, вещи, показавшиеся захватчикам ценными, отнесли либо в сокровищницу, либо в оружейную. – Либо были украдены, – зло хмыкнул он. Кровь бурлила, тело трепетало в лихорадочном нетерпении, и Натаниэль снова позволил эмоциям вести себя. Путь до оружейной оказался подозрительно легким. Однако когда он справился с замком на крепкой двери, его ждало разочарование: среди кучки старого барахла не было ничего из того, что он искал. Наверняка оружие было первым, что растащили из крепости деятельные погромщики. Что ж, это объясняло отсутствие охраны у двери… – Значит, придется навестить сокровищницу, – мрачно произнес Хоу. В полупустом зале его голос прозвучал слишком громко и пафосно. «Откровенно по-идиотски», – отметил он и неожиданно рассмеялся – свирепо и отрывисто. Словно отпуская себя на свободу. – Без наследства я отсюда не уйду, – заявил он хрипло, неизвестно, к кому обращаясь. Допив остаток воды из фляги, Натаниэль потуже перетянул ремешки на своем снаряжении: его ждала добрая драка. На губах вновь зазмеилась непрошенная безрадостная ухмылка. Казну эрлинга хорошо охраняют – не в пример лучше оружейной, но поворачивать назад он не намерен. Погибнуть в бою, а потом встретиться за Завесой с родными? План не хуже прочих. Варианты продавать меч или бесславно сдохнуть где-нибудь под забором выглядели гораздо менее привлекательно. К коридору, ведущему в сокровищницу, он добрался без приключений. Почти без возни вырубил четверых солдат, стоящих на подходе, и без особого труда раскидал троих, карауливших дверь. Знакомый замок тоже не подвел – поддался на настойчивые ковыряния и открылся, пропуская вовнутрь. На то, чтобы найти нужные вещи, ушло не более четверти часа, и в голове Натаниэля мелькнула мысль, что он имеет шанс уйти отсюда живым. Но удача, как это обычно бывает, предала в самый неподходящий момент: выходя из сокровищницы, он столкнулся с патрулем. Если бы Хоу убивал, все обошлось бы. Но непонятное ему самому упрямство отказывало ферелденцам в образе врага, впечатывая это слово лишь в лбы орлесианцев и Кусланд. Не желая проливать кровь соотечественников, одного солдата Натаниэль все-таки упустил. Резкий звук рога, поднимающего тревогу, не заставил себя ждать. Он уже не просто уходил из замка, а бежал от загонной охоты с факелами и собаками. И все его умение прятаться оказалось бессильно – Серые Стражи раз за разом отсекали ему пути к отступлению, перекрикиваясь на своем жеманном языке, от которого остатки разума гасли в приступах бешенства. Он метался, как обезумевший волк, все отчетливее понимая, что конец уже близок. К тому времени, когда его загнали в тупик – один из складов на нижнем этаже, Натаниэль чувствовал только усталость. Все, о чем он на тот момент мечтал – дать, наконец, бой. И когда четверо Стражей зажали его в угол, он испытал почти облегчение, отбиваясь так неистово, словно в него вселился демон гнева. Он скалил зубы в безумной усмешке и изрыгал проклятья, рассыпал удары так быстро, словно у него было четыре руки, использовал все подлые приемы, каким его только успели научить в Вольной Марке. Враги не были готовы к такому ожесточенному сопротивлению, и Хоу, воспользовавшись заминкой, успел пустить кровь как минимум двоим. Но силы все же были неравными: его противники оказались тренированными воинами, неожиданно сильными и ловкими, явно привыкшими к командным действиям, и, к тому же, закованными в отличную броню. Наконец, меч Натаниэля вылетел из руки, выбитый хитрым финтом, а он сам повалился на пол, поймав прямой удар кулаком в лицо. Придавленный тяжестью чужого тела, рванулся, пытаясь вывернуться, понял, что это бессмысленно, но все равно продолжил бороться – чтобы не лежать покорно, словно баран под ножом. – Terminer Lui! (Прикончи его! — Прим. авт.) – услышал он азартный возглас и невольно задержал дыхание. – Non. Ce seigneur. Pas pour nous de le juger. Cela permettra de résoudre le Commandant (Нет. Это дворянин. Не нам его судить. Это будет решать Командор — Прим. авт.), – возразил другой голос. – Bien (Ладно — Прим. авт.), – неохотно согласился первый. Окованная железом ладонь схватила Хоу за волосы, с силой приложила о каменный пол, и он потерял сознание. Пробуждение было тяжелым: горло драло от жажды, немилосердно болела голова, саднила рассеченная губа, а заплывший глаз ни в какую не открывался. Но все это показалось мелким неудобством, когда до Натаниэля дошло, что он жив и находится в плену врага. Из глотки вырвался глухой и протяжный стон. Это было худшим из всего, что могло с ним случиться – позорную жизнь завершит позорная смерть. Черное отчаяние накрыло приливной волной. Некоторое время он лежал неподвижно, словно раздавленный камнем жук, от всей души желая себе сдохнуть прямо сейчас. Но сердце продолжало биться о грудную клетку и гнало кровь по жилам, а легкие с трудом, но все-таки качали воздух. Тело сдаваться не желало. Наконец, Натаниэль сел и осмотрел себя: судя по всему, его больше не били, просто вытряхнули из доспехов, освободили от оружия и всех вещей, и заперли. Обыскивал знающий человек, потому что потайные карманы оказались пустыми, а леска и булавки, спрятанные за подкладкой, исчезли. Он с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, прошелся по своей темнице: три шага в длину, два в ширину. Потом остановился, осмотрел замок – крепкий и надежный, голыми руками не вскроешь – и в бессильной ярости пнул решетчатую стену. На лязг железа дверь каморки охранников распахнулась, и оттуда высунулось заспанное лицо. – А ну-ка, не балуй! – прикрикнул солдат, совсем еще мальчишка, изо всех сил старающийся выглядеть грозно. – Что, разбудил? – спросил Хоу с мрачной иронией. Воронье карканье голоса больно процарапало гортань, и Натаниэль закашлялся. Юный охранник нахмурился, скрылся за дверью, а потом вышел с оловянным ковшом в руках. – Глупостей делать не будешь? – спросил он, с опаской подходя поближе. – А ты? – парировал Хоу. – Воду на врага и почти мертвеца переводишь… Солдатик пожал плечами: – Воды не жалко, ее тут – хоть залейся. И вообще, ты будешь пить или зубы скалить? Может, мне тебя еще и поуговаривать? Натаниэль усмехнулся, ссадина на губе лопнула и закровоточила, но на душе стало чуточку полегче. Охранник на мгновенье показался близким – почти родным, словно еще одна часть утраченного им мира. – Считай, уже уговорил, – и он протянул руку сквозь прутья. Паренек вложил в нее ручку ковша, и пока пленник пил, не сводил с него настороженного взгляда. Пить было неудобно, приходилось высоко запрокидывать голову, часть воды проливалась за шиворот, но Хоу не остановился, пока не выхлебал все. Солдат быстро забрал свою посудину, но уходить не спешил: стоял и смотрел, как на диковинную животину в Денеримском зверинце. Натаниэль утер рот, помолчал, а потом сказал: – Спасибо за воду. – Не за что, – снова пожал плечами охранник и неожиданно добавил: – А ты не похож на психованного ублюдка… Натаниэль снова напрягся. – А должен? – Некоторые болтают, что ты – Хоу. Про них в последнее время много говорят, и ни одного доброго слова. Слух ходит, что эрл Рэндон в своем поместье в Денериме кучу народа собственноручно запытал. Вот я и удивился. Выглядишь-то человек–человеком, хоть изрядно нашим бока намял, а все равно – не убил же никого, хотя мог… Так ты – Хоу? Ощущение близости пропало, словно и не было. – Я – Хоу, – отчеканил он. – И мне плевать, нравится тебе это или нет. Если кому-то по душе слушать тупые россказни, ничем не могу помочь. Охранник почесал затылок и пробормотал: – Вроде не врешь… Ну да, кто ж по доброй воле на себя это проклятое имя примерит? Натаниэль проглотил горькие слова, готовые сорваться с языка. Разве этот мальчишка виноват в том, что верит новому монарху? Люди, думающие своим умом – большая редкость. – Давно я здесь? – хмуро спросил он, не желая продолжать начатую парнем тему. – Больше суток. Скоро Командор приедет, она и решит, что с тобой дальше делать. Не завидую я тебе – уж отыграется за свою семью, наверное! – В голосе солдата и вправду слышалось сочувствие. – Элиссу Кусланд, говорят, сам король побаивается. – Засунь себе в задницу свою жалость, своего короля и свою Кусланд! – рявкнул Натаниэль и уселся в углу, демонстративно отвернувшись. Охранник обиженно засопел и вернулся в каморку. А Хоу остался сидеть на прелой соломе, кипя от бесполезного, словно сломанный меч, бешенства. Все, что ему оставалось – это придумывать убийственно-острые обличительные слова, которые он бросит в торжествующее лицо врага, словно метательный нож. И представлять, как это самое лицо исказит злоба и ненависть, срывая надетую для простаков маску. Немного утешившись этими мыслями, Натаниэль задремал. Сон был беспокойным – мучили кошмары, к тому же его опять то знобило, то бросало в жар. Время тянулось медленно и невыносимо тягостно. Солдат подошел к нему всего один раз – когда принес миску каши, ломоть хлеба и флягу с водой. Он хмурил брови и старательно избегал смотреть в сторону пленника. Интересно, что обидело его больше – отвергнутая жалость или презрение Хоу к королю и Командору? Поев, Натаниэль вновь лег в своем углу и впал в тревожное забытье на границе между сном и явью. Разбудили его приглушенные расстоянием звуки боя. Он взлетел на ноги прежде, чем осознал это. Кто-то штурмовал Башню? Друзья отца? Ферелденцы, не забывшие и не простившие оккупацию? Порождения тьмы? Нет, это бред – твари слишком тупы, чтобы прорвать оборону крепости… Натаниэль приник к решетке, пытаясь по шуму определить направление атаки. Из караулки выбежал давешний солдатик. – На нас напали? – срывающимся голосом спросил он, лихорадочно стискивая в руках копье. – Кажется, нынешние хозяева не нравятся не только мне, – с сарказмом сказал Хоу и добавил: – Тебе лучше не высовываться. Ни к чему лезть на рожон. – Тебя не спросил! – огрызнулся парень. – Небось, твои предатели-дружки пожаловали! Может, пришибить тебя, пока не поздно? Губы Натаниэля снова скривились в усмешке: – Вперед. Я в этой тесноте и увернуться-то не смогу. Даже такой увалень, как ты, попадет. Солдат презрительно сплюнул: – Буду я еще с безоружным драться! На такое только Хоу способны! – и выскочил из каземата. Крики и лязг оружия постепенно удалились. Натаниэль сумел расслышать только обрывки фраз: «Порождения… подземелье», – но картина сразу же обрела ясность. Ему были известны слухи о том, что подвалы Башни соединяются с Глубинными тропами. Должно быть, твари прорвались оттуда. Хоу желчно хмыкнул: ему привиделась в этом некая высшая справедливость – словно сама земля отомстила своим захватчикам. Но довольно быстро сообразил, что на самом деле поводов для радости нет: порождениям тьмы все равно – орлесианец перед ним или ферелденец. Наверняка этот штурм унесет множество невинных жизней. Странный поворот судьбы – теперь он возлагал надежды на Серых Стражей… Хоть и орлесианцы, но свое дело они знать должны. Натаниэль принялся мерить быстрыми нервными шагами свою камеру, сбился на второй сотне, начал заново, спустя несколько часов обессилел и скорчился на соломе. В голове тревожным роем гудели мысли. Сколько прошло времени, он не знал, ему казалось – вечность. А потом лязг, топот и невнятные вопли все же вернулись, но волна звука снова прошла мимо в том же направлении, откуда возникла. Его вновь подбросило на ноги. Остался ли в Башне хоть кто-то живой? А если да – вспомнят ли о нем? Хоу не знал, что пугало его больше – перспектива умереть от голода или дожить до пыток, которым его, без сомнения, подвергнут. Он снова заметался по камере. Неизвестность была пыткой сама по себе. Когда Хоу вновь растянулся на полу, совершенно измотанный ожиданием, дверь каземата распахнулась, и на пороге показался седобородый солдат в заляпанной кровью кольчуге. – Здесь чисто! – оглядевшись, хрипло сказал он кому-то за своей спиной. – Хотя нет. Тут этот, грабитель. Всех Стражей перебили, а он живехонек, сволочь, – солдат снова выругался и ушел, громко, хлопнув дверью. У Натаниэля немного отлегло от сердца: это значило, что Башню удалось отстоять. И что ее уже не оскверняет чужая речь. Жизнь продолжится... Но только не его. Надежды на то, что он когда-нибудь покинет эту тюрьму, не было. Не было больше и страха – перегорел. Его поддерживала только одна мысль – скоро он встретится с семьей; этот момент был так близок, что он почти чувствовал руку отца на своем плече. Через какое-то время в каземат явился еще один гвардеец, окинул пленника хмурым взглядом и пробурчал: – Сейчас придет Командор. Молись, конец тебе… Сердце забилось оглушительно и быстро, а потом дверь вновь заскрипела, и в тюрьму, стуча подкованными сапогами, вошла его враг. Натаниэль не шелохнулся, лишь впился внимательным взглядом, оценивая ее, как противника перед боем. И понял, что придуманный им образ порочной и изнеженной орлейской куклы рассыпался детскими кубиками. Элисса Кусланд изменилась до неузнаваемости – в этой женщине не было ничего от взбалмошной и капризной девчонки, которую он когда-то знал: прежде подвижное и выразительное лицо теперь застыло, словно посмертная маска, пепел от сгоревшего прошлого осел на волосах сединой. Она была похожа на труп самой себя. И, вместе с тем, перед ним стоял суровый воин. Убийца его отца. В сердце снова толкнулся гнев – словно оправдание собственных действий. – Поглядите-ка, кто пришел! Великая воительница и победительница всего зла на земле, – произнес он язвительно. – Я думал, в тебе теперь десять футов роста и молнии из глаз сыплются. – Пытаешься меня оскорбить? – равнодушно поинтересовалась Кусланд, и Натаниэль понял, что она его не узнала. Это кольнуло неожиданной обидой. Хотя, чему удивляться? Больше десяти лет прошло. Видимо, он тоже не слишком похож на себя прежнего. – Мне казалось, убийца моего отца должна выглядеть более впечатляюще, – выплюнул он. – Я Натаниэль Хоу. Эти земли принадлежали моему роду, пока вы их не захватили. Ты хоть помнишь моего отца?! Слова беспомощно стекли по броне ее спокойствия. Лишь глаза Командора вспыхнули опасным холодным огнем. – Эрл Хоу вырезал мою семью, – голос звучал ровно и мертво. – И получил по заслугам. – Твоя семья продала нас орлесианцам! – он сжал кулаки, уже понимая, как нелепо и жалко сейчас выглядит, но остановиться не мог. – И ты – такая же! Протащила сюда наших врагов! Элисса приподняла бровь и повторила: – Протащила врагов, вот как. Слишком глубоко копаешь, Хоу, не вспотей. Орлесианцы были здесь без моего разрешения. Знаешь такое слово: «Вейсхаупт»? Они прислали Стражей оттуда, откуда было ближе – из Джейдера. Может ты не заметил, но Ферелден просто кишит порождениями тьмы. А что до продажности… Это тебе отец рассказал? – Когда бы он успел? – скрипнул зубами Натаниэль, теряя запал и накручивая себя заново – потому что если он перестанет ее обвинять, все происходящее окончательно потеряет смысл. – Ты пробралась в его дом и убила его. Мы не успели повидаться. – Какая жалость! – её сарказм бил наотмашь. – Мне повезло больше. Я успела проститься со своими родителями прежде, чем твой отец их убил. А вот с Орианой не успела. И с Ореном тоже. По Тедасу ходило немало рассказов о знатных домах, которые вырезали друг друга до последнего человека – от стариков до младенцев в люльках. Мог ли он предположить, что станет героем такой истории – банальной, грязной и пошлой? Ему стало противно, как будто он повелся на чужую подлую провокацию. Где здесь честь и доблесть? Разве хоть чья-нибудь смерть способна воскресить близких? Месть больше не казалась сладкой – она отдавала горечью прогорклого масла. – Я вернулся из Вольной Марки, потому что хотел тебя убить, – сказал он вовсе не то, что собирался изначально. – Устроить засаду и прирезать, как бешеную собаку… Но потом решил просто забрать кое-что из семейного имущества. Это все, что у меня осталось в память об уничтоженном тобой доме. – Что тебе вообще о твоем отце известно? – спросила вдруг Кусланд, не меняясь в лице. Но её интонация все-таки треснула. Только не гневом, не ненавистью, а неизбывной болью. – Если хочешь выяснить, знал ли я о его планах, то нет, – твердо ответил Натаниэль, чувствуя, как сводит от напряжения скулы. – Послушай, я не знаю, что случилось у Кусландов. Наверное, что-то ужасное, как и вся эта война. Я не знаю, что и зачем делал мой отец. Он был жестким человеком, но не безумцем. Возможно, у него был какой-то план. Возможно, он сам был обманут. Но ты и впрямь считаешь, что за его поступки должна отвечать вся семья? Имя Хоу уже означает «изгой». И все из-за тебя... А сейчас ты будешь решать и мою судьбу. Какая ирония! Элисса ухмыльнулась с каким-то странным, болезненным удовлетворением: – Ненавидишь меня, а? Считаешь чудовищем? Да еще и предательницей. Она примеряла на себя эти слова, как раскаленные бусы. Как будто ей был нужен этот ожог. Как будто она черпала в нем силы или высекала искру для потухшей души. Ее зрачки расширились, как бездонный колодец: из него глядела жгучая тоска. – Да! Ты стала чудовищем. Но тебя искалечил Мор, – сорвалось с языка. На какой-то миг ему привиделось, что он смотрится в зеркало. Испытывать сейчас боль казалось необыкновенно уместным. Это было, как выпускать гной из раны. – А не кажется ли тебе, что не будь Мора, мой отец не поступил бы так?.. Впрочем, какая теперь разница! Моя семья мертва, в моем доме только ты и твои Стражи. Я не могу ничего изменить и не могу ничего исправить. Так что давай, делай, что собиралась! Кусланд зло прищурилась и выпустила рукоять меча, которую сжимала весь разговор. – И что же я, по-твоему, собиралась делать? – её ноздри яростно раздувались. – Пытать тебя? Придумать особо изощренную казнь? Я – не твой отец, Хоу! Это он по таким делам был мастак. Так что, забирай свои паршивые манатки – и вали отсюда. И чем быстрее, тем лучше. Натаниэлю показалось, что он ослышался, от шока у него пропал дар речи. А Элисса тем временем приказала позвать сенешаля и повторила: – Отдайте ему его вещи и пусть уходит! – Ты… что делаешь?! – прошипел Хоу в ярости. Кажется, его возвращение превращалось из трагедии – в фарс. Его выкидывали из дома, как нашкодившего щенка, да еще и любимые игрушки вслед швыряли! Вэрел, разумеется, начал настаивать на наказании – оно и понятно, у него были давние счеты к Рэндону, но Кусланд отрезала: – Это его дом и его наследство. Худшее, что он сделал – самовольно пробрался в крепость. Пусть уходит. Узнаю, что кто-то чинил препятствия или применял насилие – лично шкуру спущу! Я не его папаша, чтобы убивать невиновных… Но лучше бы тебе, Хоу, больше никогда не попадаться мне на глаза. Пока Натаниэль шел через внутренний двор, ему казалось, что спину прожигают сотни взглядов. Вряд ли это было правдой: он умел быть незаметным, а вот привлекать к себе внимание – не очень. Однако ощущение было настолько мощным, что Хоу решил – это вслед ему смотрит сама Башня. Его дом… Но он шагал и шагал вперед, не оглядываясь. В голове было пусто, как в кошельке – после недельного запоя. Натаниэль глядел на заходящее солнце, на убегающую за холмы дорогу, на деревья с редкими побуревшими листьями, и потихоньку начинал верить в то, что происходящее – реально. Усилившийся к ночи холод подействовал отрезвляюще. Хоу свернул с тракта, наломал хвороста и развел костер. Опустошение постепенно проходило, и в груди засаднило, как прежде. Душу грызли не только вина и потеря, но и настойчивая мысль – зачем он выжил? Он остался совсем один – без родных, без дома, без друзей. Ему некуда идти, у него кончились деньги, не было еды и запаса стрел, но главное – он совершенно не понимал, что делать дальше. Пытаясь размышлять о будущем, Натаниэль будто бы упирался носом в глухую стену. А еще из головы не шел разговор с Кусланд. Хоу не оставляло ощущение, что он не окончен – слишком уж много осталось недоговоренного и неразъясненного. Слишком хорошей шкуродеркой был этот беспощадно-прямой диалог глаза в глаза – освобождал от наносного, оголял суть. Натаниэль видел, как Страж сжимала меч, и не мог понять – что удержало ее от удара? Когда-нибудь он задаст ей этот вопрос. Они непременно встретятся снова, потому что крючок прошлого, торчащий из груди, в одиночку не вытащить. А без этого ни о каком будущем речи быть не может. И тут Хоу медленно встал. Ответ на вопрос: «Что делать дальше?» – лежал на поверхности и был кристально ясен. А ведь он может защищать мир от зла, жить на родине и даже, демоны его побери, вернуться в место, к которому привязано его сердце! И для этого всего лишь нужно попросить Элиссу Кусланд сделать его Серым Стражем. Уже спустя сутки Натаниэль стоял на дороге, ведущей через предместья к столице эрлинга, и молча смотрел на Кусланд. А та молча смотрела на него. – Ты кретин, Хоу? – спросила она, наконец. – Я же ясно сказала, что не желаю больше тебя видеть. – Возьми меня с собой! – повторил он упрямо. – Мне некуда больше идти. Я думал, что погибну в Башне, и даже хотел этого. А ты отпустила меня. Возьми меня в Серые Стражи! Дай попытаться… – он сглотнул и с трудом добавил: – Пожалуйста… Элисса хмыкнула. – Думаешь вернуть себе доброе имя? Натаниэль пожал плечами и решил не обращать внимания на уже привычный сарказм в ее голосе. – Не знаю. Наверное, это не так важно. Важно, что я буду бороться с порождениями тьмы. Быть может, это именно то, чем следовало бы заняться моему отцу! Командор Серых Стражей нервно дернула подбородком, словно он попал в больное место. – С чего это мне тебе доверять? Поверить, что ты так вот просто взял и отказался от старых счетов? – Я бы не стал утверждать, что это было так уж просто… – невесело усмехнулся Натаниэль. – Хотя, я могу сказать, зачем я тебе нужен. Она недобро сощурилась. – Нужен? Мне?! Ну, удиви меня. – Тебе, как и мне, необходимо отпустить прошлое, чтобы оно не тянуло назад, не мешало идти дальше. – Хочешь сказать, что у тебя это получилось? – слова Элиссы сочились желчью. – Почему бы тебе тогда не пойти в Церковь? «Святой брат Натаниэль» – звучит. – Почему ты меня отпустила? – спросил он с напором. – Ты ведь хотела меня убить, я чувствовал! Кусланд покусала губы и ответила неохотно: – Да, просто мечтала. Но проблема в том, что я не убиваю невиновных. Мне хотелось рассвирепеть и снести к демонам твою дурацкую башку. Но ты перестал вести себя, как мудак, и я не смогла. Потому что тогда был бы прав ты, а не я. «А еще тебе понравилось, когда я назвал тебя чудовищем», – с запоздалым озарением подумал Натаниэль и спросил: – Ты видишь во мне врага? – Ты все-таки кретин, – сказала Элисса с удивлением. – Кто о таких вещах говорит вслух, да еще и правду? – Ну да, наверное, ты отвыкла от правды. А я скажу: возможно, ты дрянь, стерва и убийца – но не враг. Женщина фыркнула, но, подумав, посмотрела на него с новым интересом: – Что ж, посмотрим, как ты пройдешь Посвящение. Получить в подчинение Хоу может оказаться… забавным. Натаниэль усмехнулся. Он знал, что Кусланд не сможет ему отказать: они повязаны кровью и болью. Им предстоит как следует поковыряться в ранах друг друга – его служба не будет легкой. Но на сердце у него, определенно, стало легче.