Фьорд

Мало кто задумывается над тем, работа какого специалитета сопряжена с большим количеством казусов, буффонад, юморесок и просто смешных неловкостей. Между тем, ответ на этот вопрос очевиден для любого сколько-нибудь мыслящего представителя рода человеческого: в зоне риска однозначно находятся генеральные директора и единовременные держатели контрольного пакета акций глобальных медиа-холдингов, в интенсифицировании авторитетных бумажных изданий идущих ноздря в ноздрю с Дональдом Трампом. Самые искромётные шутки Хроноса приходятся именно на долю сильнейших мира сего: составление квартального отсчёта эмиссионных деклараций для антимонопольных агентств, запоротое нерадивыми бухгалтерами, кружка горячего капучино, пролитая на костюм аккурат перед встречей с зарубежными партнёрами, похищение членами китайских триад и следующие засим пытки. Последнее — так вообще обхохочешься. Билл Сайфер был отнюдь не робкого десятка. О многом говорил уже тот факт, что он прошёл путь от внебрачного ребёнка американского конгрессмена и шотландской эмигрантки до обитого отливающей нитратом глянцевой окаёмкой пятого места в нумерологически выверенном списке сотни самых влиятельных людей людей этого мира. Впрочем, когда твоё глазное яблоко пронзает пяток тончайших швейных шил, равномерно заворачиваясь вокруг патрубка глазного нерва, все амбиции новоявленного покорителя Вселенной естественным образом отходят на второй план. Неважно, что в своём маленьком континууме ты воображал себя Повелителем Разума, скармливающим легковерному сырью биореактора зловонное фрикасе из искажённых фактов и профанации откровенной лжи, приправленное креплёной настойкой градуированной лучшими винными домами Парижа пряности — любой сомелье обзавидуется. Вопреки расхожему мнению, потеря глаза отнюдь не подразумевает за собой немыслимые муки аффективной агонии, разрывающей глотку несчастного вдовца половины от центрообразующего органа чувств; эти сенсорные шарики вообще примечательны преступно малым отсутствием чувственных аксонов периферийной синапсической системы. Но вот когда минимизированная репродукция копра, в миру грузных люмпенов известная под кодовым названием "десятикилограммовая кувалда" обрушилась на коленную чашечку Сайфера, превращая оную в тончайший распылившийся перешеек из тянущихся нитей жилок, окроплённых базальтовой костной пыльцой... Именно тогда Сайфер и сломался. Он был готов отдать всю ветвистую сеть финансового империума, прирезать собственное ещё не родившееся, дитя, дабы прекратить эти мучения, тянущие его душу сквозь проборы изуродованной плоти, смятым формовочным муляжом обтягивающие побелку черепа. Но это всё продолжалось и продолжалось, без остановки, без перерыва на задушевную беседу о просвещённом гуманизме и сакральном смысле бытия. Они старательно втаптывали в мелкозернистую глину пепелища то, что осталось от прежде неприступного и неприкосновенного статуса богоподобного Повелителя всех грёз, желаний и потребностей на этой чёртовой планете нравственных и интеллектуальных деградантов. Впрочем, если жать на что-то слишком сильно, то ты получишь результат, обратный ожидаемому, не говоря уже о красноватом вздутии мозоли на затёкшем указательном пальце. А выкупа всё не было. Были лишь претенциозные планы захвата непойми-чего непойми-где, тщетные поисковые операции совещания и планёрки ночи напролёт. То, что обнаружила команда спасения по прибытии в замызганный ангар на окраине Пекина уже не было Биллом Сайфером. Но это что-то вполне себе по-сайферовски фырчало и смачно материлось, отплёвываясь от багрово-красного сандала, затекающего ему в рот. Это что-то жило, и этим оно кардинально отличалось от ныне почившего магната. Новое лицо Билла было сделано из синтезированной стволовой органики, пронизанных многочисленными капиллярами полимерных волокон; клоки гниющего мяса величайшие светила бионики решили заменить идеально ровной персиковой кожей с бархатисто-ореховым отливом, на фоне которого мельчайшие ветоши шрамов соединительной ткани практически не бросались в глаза. Святое в своей стоической пустоте место ниже правой брови занял имплант, внешне абсолютно идентичный утерянному органу, синхронно повторяющий движения вслед за своим здоровым собратом; искусственное происхождение оного выдавало лишь гностическое свечение соломенных бликов при попадании солнечных лучей на радужку механизма. Врачи говорили, что трёхмилионная компиляция чувствительных фасеток легко могли бы заменить свой неудачливый аналог, под давлением острых срезов стержней растёкшийся кровавой кашицей по исцарапанному крою век, если бы не повреждённый глазной нерв, сводящий на нет все нейрохирургические потуги мастеров ватного зажима и скальпеля. Возбуждение... Да, это то немногое, что он ещё не разучился испытывать. Куда сложнее было с коленом; сложнее по той простой причине, что колена как такового и не осталось вовсе, а от ампутации тленного зачина ноги и последующего протезирования Сайфер наотрез отказался. Разрозненные лезвия сесамовидных осколков, застрявших в берцовой толще сухожилий, были скреплены друг с другом при помощи шампуров, а цельносплавленный корсет придавал этому недоразумению вид обычной человеческой ноги. Лишь вид, но никак не функционал; Сайферу нужна была дополнительная точка опоры. Чёрную трость с изогнутым навершием он забраковал сразу, окрестив это "помпезным высером", и остановил свой выбор на практически идентичном варианте, но увенчанную перламутровым восковым опалом набалдашником. Да-да, миллиардер с тростью, всё правильно поняли. Пытаясь всеми силами избежать клише при скрупулёзном ваянии своего образа, Сайфер оказался их самым верным апологетом. Гранёный минералоид врезается в живот, опрокидывая хрупкое тело на шикарные ворсовые сплетения салатового ковра. Она судорожно сжимает губы, стремясь скрыть в спазме своего обнажённого чрева безудержные толчки болезненных вскриков. Ведь он не любит, когда кто-то ломается так просто. Ещё одна деталь нового образа — ироничная полуухмылка, навеки воцарившая на челе миллиардера в результате заклинивания и последующего отмирания лицевого нерва; результатом врачебной ошибки стала полная неспособность магната показывать свои истинные эмоции. Ему же лучше. Ну и стальное эхо в тональном амбре голоса, как следствие принудительного заливания кипячёного масла в глотку. Воистину, природа не обделила этих узкоглазых ублюдков извращенным подобием фантазии. Но самый главный атрибут новой личности ждал Сайфера впереди. Его "друзья" по Бильдербергскому клубу преподнесли Биллу презент в честь успешного, как они полагали, выздоровления оного — шестнадцатилетней выдержки, с осиной талией и волнистыми прядями каштановых волн, марганцевым настилом ниспадающими на ровную спину. Для большинства "приятелей" товар был слишком стар; Сайфер же понятия не имел, откуда они берут подобную продукцию, и зачем им это вообще было нужно. Ему оставалось лишь предположить, что десятилетия, проведённые у штурвала МВФ, во владении всеми благами этого разваливающегося и проседающего под собственным жиром глобализации мирка, сминают кости моральных устоев и дробят их до кондиции мельчайших крупинок, заставляя опускаться на самое дно нравственной стагнации в отчаянном поиске новых ощущений. Впрочем, это были лишь досужие помыслы, факты были же следующими — Сайфер был счастливым обладателем сувенира весьма специфической направленности. Только вот вместо вертикальных полос чёрно-белой дифференциации штрих-кода у товара было имя. Мэйбл Пайнс. Вся прелесть фьорда как природного явления заключается лишь в том, что этот шарнир, эта геологическая выемка является частью куда большего водного массива. Но не в этом случае. Вместо дистиллированной миллениумами лет лазури здесь течёт бравирующее вздувшимися язвами проклятое золото всего мира; вместо скалистых расселин на берегах — ехидно щерящиеся хромированным дюралем глобули ретификационных колонн, отстаивающие по фракциям все грехи человечества; вместо освежающего морского бриза — забивающаяся в нос зола и зловоние трупного яда. Таков был мир Сайфера, покуда в нём не появился товар. Да и после, собственно, ничего особо и не поменялось. Она жалеет его. Он обладает личной армией размером со всё население Федеративных Штатов Микронезии и Папуа-Новой Гвинеи — вместе взятых и умноженных на три по три раза — а она жалеет его. Даже тогда, когда неизменный латунный стержень посоха оставляет на гладкой коже синюшние разводы гематом. Каждый раз с каким-то иррационально-глупым упорством она пытается унять ежедневные приступы боли в его искалеченном колене, нежно гладя стык металлического задела ужасной раны, и в следующую секунду смиренно принимает рубящий свист совсем-не-костыля, блаженно прикрыв глаза и не издав и судорожного всхлипа. Он знает, почему так, знает, из-за чего так. Даже эта распоследняя шестнадцатилетняя шлюха выше него, дело не только и не сколько в физической неполноценности. Билла Сайфера теперь просто нет. Есть торжество современной диспансеризации, выглядящее практически как человеческое существо, а не как дышащая на ладан освежёванная свиная туша. И есть початки личности, которым едва-едва исполнился год. Как индивид, Билл Сайфер погиб в том заблёванном его же собственными выделениями ангаре. Настоящий Билл Сайфер поступил бы с товаром сообразно инструкциям его коллег по цеху, практически полностью дублирующих его желания; то, что осталось от Сайфера так не может. Именно поэтому после очередной экзекуции он осторожно берёт обессиленное и обескровленное тельце на руки, именно поэтому он собственноручно накладывает пластыри на кровоточащие ранки. Всё это очень напоминает дешёвый ремейк классической новеллы "Красотка" с Ричардом Гиром и Джулией Робертс, только с переигрывающими актёрами, без сценария и в фанерных декорациях, отливающих фальшивой глицериновой лубяностью и кислотными цветами жизнелюбия. Пайнс нужна магнату, очень нужна. Её внутренняя Богиня, должно быть, выписывает красочный променад по освещённой разноцветными огоньками аллее. Совершенно зря — это лишь апофеоз отчаяния и смятения, но никак не торжество любви, даже если под словом "любовь" и понимать извращённо-кривое отражение оной сквозь крошащуюся на биллиарды от биллиарда осколков призму заскорузлых устоев. Сайфер рано или поздно наверняка убьёт её: его руки стремительно крепнут от бесчисленного множества физиологических процедур, а удары становятся всё точнее, скрупулёзнее и сильнее. А вот Сайфер и его фьорд будут жить ещё долго: он такая же пешка, как и миллионы легковерных обитателей, но пешка в подставке из шёлковой обивки. Идеально сбалансированное питание, витаминные добавки, ежедневная диагностика — его инвесторы не привыкли выбрасывать на ветер свои ценные бумаги, а миллиардер ну очень хорош в своём деле. Раб собственного тела, собранного из разрозненных блазаров искусственной плоти и подвижных шарниров. Фьорд не впадает в пугающие своей хтонической загадочностью морские просторы, он бешено циркулирует, замыкаясь в себе подобно кусающему свой же хвост змею, подобно нагло смеющейся над самим понятием перспективы петле Мёбиуса. Вот только потеряв глаз, ты лишаешься возможности в должной мере оценить эту самую перспективу; не видишь дальше своего зацелованного до прорех и избитого до пружинных витков товара. Податливая малолетняя шлюха в очередной раз побеждает изуродованного тирана; кажется, что ещё чуть-чуть — и на его лице воцарится настоящая улыбка, а не принудительный спазм выращенных в недрах Силиконовой долины мышц. Самый шикарный и обаятельный, но всё же спазм. Единственный же, кто в этой ситуации может позволить себе искренний смешок — это драгоценный набалдашник, покорно ждущий своего заветного часа.