Слойки с сыром

Люди могут закрыть глаза и не видеть величия, ужаса, красоты, и заткнуть уши и не слышать людей или слов. Но они не могут не поддаться аромату. Ибо аромат — брат дыхания. Патрик Зюскинд.

В приличных домах все члены семьи традиционно собирались за ужином. Они переодевались в костюмы или вечерние платья, чтобы за гребаным столом с сервировкой, как в Белом доме, фальшиво улыбаться и обливать друг друга ядом. Йен не один раз видел такое. Да хоть у тех же Лишманов на ужине, который он с трудом высидел, чудом не устроив скандал. Только когда это сами Галлагеры считались приличными? Их семейка всегда собиралась за завтраком, многоголосным хором обсуждая собственные планы, делясь своими и чужими проблемами, зубоскаля и ябедничая друг на друга, и радостно суя нос в дела ближнего своего. Последнее вообще значилось самым любимым семейным делом, так что громкий вопрос Карла: — Ты любишь Микки? — заставил всех насторожиться. «Вот дерьмо!» — дернулся Йен, прикидывая, как ловчее отмазаться от неудобного вопроса. Нет, он прекрасно знал, что Карл деликатен, как Абрамс (1), прущий на врага, а уважение к личной жизни это вообще не про Галлагеров, но все равно немного затупил — Йен не их гениальный Лип, чтобы сходу придумать что-то остроумное. Надежда тихо смотаться куда-нибудь подальше умерла, не успев родиться — братишка требовательно сверлил его взглядом, а остальные, навострив уши, стратегически верно перекрыли пути к отступлению. Да и Микки как-то подозрительно затих в гостиной — точняк ждал его ответа. Поежившись, Йен замер в неуютной тишине: вешать лапшу на уши он не любил, да и не особо умел, а полная откровенность грозила уязвимостью, особенно в отношениях с Микки. Требовался какой-то правильный ответ, который устроил бы всех, и при этом оставался чистой правдой. Йен остро пожалел, что не подумал об этом раньше. Давно ведь уже чувствовал, что все они — и Фиона, и Лип, и Дебби, и Карл, короче, все, кроме малыша Лиама, ничего не понимающего в силу возраста — переживали за него. Собственно ничего странного в этом не было: Галлагеры всегда держались друг за друга. Конечно, между собой они часто скандалили, орали и, бывало, даже дрались, но все дрязги мгновенно забывались, если с кем-то из них случался пиздец. Или мог случиться. Вот тогда они, вставали единой стеной. Нет, сейчас Йену ничего такого не грозило. Во всяком случае, пока старший Милкович мотал очередной срок. Семью беспокоили не всякие пустяки как целостность головы, рук и ног, и, возможно, яиц Йена. На такую ерунду не особо-то и обращали внимание — любой альфа, живущий в Саус Сайде, дрался, если не каждый день, то через день точно, да и заживало у них все в разы быстрей, не в пример бетам. А вот то, что Йен, не скрываясь, часто и откровенно целовался и тискался с Микки Милковичем на виду у всех, их не то, чтобы смущало, но напрягало. К тому же Йен с Микки и спали вместе, в том смысле, что не только галлагеровскую спальню делили. Которая, кстати, и без Микки казалась слишком тесной для трех альф: Липа, Карла и самого Йена. В таких условиях самый обычный утренний стояк ни от кого не скрыть — все на виду, а уж дрочка становилась чуть ли не коллективным делом. Но даже если б на братьев напала слепота и глухота, то уж густой пряный аромат секса по утрам как красный семафор все равно сигналил о том, что они еблись с Микки. Но поскольку Йен, не задумываясь, пустил Микки Милковича к себе в кровать и в их жизнь, остальные безоговорочно приняли это. Как и то, что тот практически поселился у них и вел себя как настоящий Галлагер. Однако приняв факт проживания Микки в их доме, к нему самому семья относилась по-прежнему настороженно. Разумеется, их будоражил вопрос насколько у него все серьезно с Йеном, а самого Йена — кисловатый запах тревожного любопытства. Этот запах, слабо витавший в доме с того самого момента, как Микки остался ночевать у них впервые, временами становился навязчиво-острым, вызывая раздражение, желание прочихаться, а потом заорать, чтобы не лезли в его жизнь. И все же Йен старался держать себя в руках, принимая беспокойство братьев и сестер, поскольку и сам переживал за каждого из них. «Ты…» Йен психовал из-за Липа, спутавшегося с Карен Джексон — мерзкой сучкой, ради собственного развлечения выносившей брату мозг и топтавшей сердце. И презирая ее до глубины души, Йен поначалу пытался понять, что Лип в ней нашел. Красивая. Но вокруг полно красивых девчонок. Умная? Нет. Добрая, заботливая? Тоже нет. Верная? Нет, блядища. Да как Лип вообще мог подходить к ней? Фу, да от Джексон на пару миль несло тухлятиной! Она же насквозь пропиталась запахом спермы десятков мужиков, которая в ней смешалась, а теперь пованивала испорченной рыбой. А недавно к этому зловонному букету добавился и особый смрад: Карен Джексон не побрезговала трахнуться с их папашей — гребаным Фрэнком Галлагером, самым грязным альфой в Америке! Самого Йена тошнило только от одной мысли о Карен. И хотя иной раз хотелось схватить брата за грудки и как следует встряхнуть: «Лип, какого хрена ты творишь?», он молчал, скрипя зубами от бессильной злости. Как-то Йен уже пытался образумить брата. Ему казалось, что все это какое-то чудовищное недоразумение, и как только он откроет брату глаза на похождения этой шлюхи Джексон, тот сразу перестанет вести себя как слепоглухой дебил, начисто лишенный обоняния, и бросит эту шалаву. Но Лип вместо «спасибо» нехило так набил Йену морду. Правда, и сам хорошо получил, но зато после они все-таки поговорили. Оба потом целую неделю красовались разбитыми физиономиями, но все было нормально: Лип объяснил, Йен понял — ни один альфа не терпел вмешательства в отношения со своей парой. А вот как Лип ухитрился запечатлеться с Карен Джексон, он и сам не понимал, только сплюнул: «Ебучее галлагерское везение». Так что теперь Йену только и оставалось, что тайком подсыпать брату антибиотики в сок, чтобы тот не подцепил никакой заразы от подружки-шалавы. И нет, Йен не терзался что Лип об этом не знал: что-то объяснять в этом случае означало плевать в душу брату, которому в пару досталась лживая тварь, изображавшая милую омегу. Нет, на то, что девушка брата — бета, Йену было глубоко насрать. Не секрет, что альфы, зажимая носы, втихаря все же пялили хорошеньких бет, а сами беты иногда трахались и с омегами. Да и не Йену осуждать брата за то, что тот связался с бетой. Но Карен Джексон была бетой в самом плохом смысле этого слова — бездушная, корыстная паскуда, с пустым взглядом прозрачных серых глаз. И хер бы с ними, с ее изменами, Лип тоже не ангел. Если бы эта сука влюблялась, или ее тупо накрывало желанием трахнуться, как это случалось с альфами и омегами — другой разговор. Инстинкты, конечно, тоже не оправдание блядству, но там хотя бы понятно: против природы-матери хрен попрешь. Иной раз так скрутить может, что готов убить, лишь бы поебаться, а сдохнуть порой легче, чем оторваться от сладкой задницы, ну или крепкого члена. Но беты — не омеги, и не альфы. Им на секс не то, чтобы совсем похуй, но крышу от него не сносило. Так что Карен трахалась с кем попало не по необходимости, и даже не ради защиты или чего-то еще, а просто так. Чтобы самоутвердиться, утереть нос девчонкам-омегам — вроде того, что она бета, а ее все равно все-все-все хотят — срубить лишнюю двадцатку. Они для нее ничем не пахли — эти баксы, так же, как и те идиоты, с которыми она перепихнулась разок-другой, чтобы подзаработать. И Лип со своей любовью, отдающей хвойной горечью манго, для нее тоже ничем не пах. Не потому, что Карен Джексон — бета, а потому, что эгоистичная дрянь, думающая только о себе, небрежно позволяющая поиметь свое тело, а взамен имеющая всего тебя. Йена от всей этой херни корежило, но не желая унижать брата как альфу, он старательно глушил свои чувства. Хотя и сомневался, что Лип не унюхал их. Или вот Фиона. Сестра, заменившая им и мать, и отца, и бабушек с дедушками, была, по мнению Йена, идеалом омеги: красивая, умная, заботливая, любящая, преданная. И пахла всегда уютно — чуть пережаренными тостами. Запах не совсем омежий, но успокаивающий и невозможно родной. Поэтому, когда в него вплелся аромат кофе, альфа внутри Йена настороженно заворчал. Но познакомившись со Стивом, бойфрендом Фионы, немного успокоился — тот показался ему неплохим парнем. Совсем не во вкусе самого Йена, но вроде ничего так. Правда, в шлейфе ароматов самодовольства и сытости, который источал этот мажорчик, Йен улавливал сладко-гнилую нотку вранья, но особо по этому поводу не парился: угонщик крутых тачек и не мог быть честным чуваком. И когда Стив внезапно оказался Джимми, Йен этому нисколько не удивился, и даже в чем-то понял и оправдал. Но вот то, что этот мудак сначала заставил сестру влюбиться в себя, а потом кинул ее, сбежав без объяснений — взбесило неимоверно. Трусливое хуйло! Да он даже Фрэнку, обозвавшему его ноющей филиппинкой в течке, не навалял. Все, на что Стиву-Джимми хватило яиц — это попросту избавиться от их уебка-отца, выкинув его, пьяного в жопу, в Канаде. Так что этот недоделанный альфа не стоил и мизинца такой омеги, как Фиона, зато оставил ее с разбитым сердцем. И с Дебби тоже проблем хватало. Упрямая сестренка почему-то вбила себе в голову, что омега. Как их ебнутая мать, только наоборот. Моника — омега, регулярно забывающая о семье, Дебби — бета, с десяти лет только и мечтающая, что о собственных детях, а с недавних пор еще и о замужестве. Кстати, они и Френка одинаково обожали-ненавидели. Ну, с Моникой все ясно — ее-то постоянно колбасило из-за биполярного расстройства. Мать сама подчас не знала кто она: чокнутая омега, то не менее чокнутая бета. А вот у Дебби, интересно, откуда такие загоны? Может у нее тоже биполярка, как и у их матери? Врачи говорили, что психоз Моники мог передаться по наследству любому из них. И, похоже, что не повезло Дебби, уж больно ебануто, как для беты, она себя вела. Мало того, что ей приходили в голову какие-то долбанутые идеи, так Дебби их еще и без проблем воплощала. Однажды она спиздила чужого пацаненка прямо из-под носа его родителей. Они тогда все чуть не поседели, а эта киднеперша мелкая только капризно надула губы, типа, что скучала, а своим родителям мальчишка совсем не нужен. Как будто ей мало Лиама и целого детского сада по будням! Потом еще Стива-Джимми Дебби вроде как влегкую шантажировала, выжимая подарки. И еще много всяческой фигни по мелочи творила. Но Фиона с Липом никогда ее не наказывали, и на любую херню, устроенную Дебби, только закатывали глаза: «Ну, это же Дебс!» Йену же казалось, что Дебби ловко манипулировала старшими, умело изображая наивную, но правильную девочку — практичности и расчетливости истинной беты в ней хватало с избытком. Но поскольку он не был уверен, что не придирается к ней как раз из-за ее бетской сущности, то помалкивал. Они одна семья, и не важно, что Лиам — черный, а Дебби — бета. И потом, Дебби и так приходилось нелегко: мальчишки-одноклассники ее не замечали, а девчонки откровенно чморили, потешаясь над ней — амбициозной, некрасивой девочкой-бетой, упрямо твердившей, что она омега. «Ты любишь…» Ну да, с некоторых пор Йен, пиздец как, не любил бет. Ведь кроме сучки-Карен, он знаком, очень хорошо знаком, и кое с кем другим. Но это его собственные проблемы, и семье про них лучше и не знать. Йену и самому не особо хотелось это вспоминать, но горькая правда все равно остается правдой — Кэш был не только хозяином магазина, в котором он подрабатывал, но и его любовником. Во всяком случае, так долгое время думал сам Йен. Ведь их связывал не только довольно регулярный секс, правда, исключительно в магазине, они еще обменивались подарками, как это делают близкие люди: Кэш подарил ему куртку, а Йен в ответ — музыкальные диски и билеты на матч. Он мечтал, чтобы кроме секса их связывало что-то еще: общие интересы, пристрастия, воспоминания. Из-за этого Йен даже подрался с Липом, который как-то застукал их с Кэшем и конкретно наехал, запрещая им встречаться. Лишь позже Йен понял, что даже секс их не связывал. Между ними не было ничего, кроме простого и удобного перепиха, как в клубном сортире — взаимное удовлетворение двух мужиков, без чувств и обязательств. Может он бы и догадался об этом раньше, но в магазине стоял мощный поглотитель запахов. Линда — жена Кэша, повелась на огромную скидку и купила агрегат, рассчитанный на целый торговый центр, посчитав, что даже с учетом большего расхода электроэнергии, она все равно остается в выигрыше. И после того, как этого монстра установили в крохотном «Кэш и Граб», там никогда и ничем пахло — он, казалось, вытягивал все запахи в радиусе мили. С одной стороны это было круто: Йену, как любому альфе или омеге, приходилось несладко из-за чувствительности к навязчивым ароматам. С другой стороны, лишенный привычного восприятия мира, Йен терял бдительность и они — сначала с Кэшем, а потом уже и с Микки — регулярно палились. Но кроме этого чисто житейского неудобства отсутствие запахов сбивало с толку и внутреннего альфу: Йен просто не чувствовал, кто и что из себя представляет. Вот и вышло, что отправляясь на свое первое и единственное свидание с собственным боссом, он напридумывал себе начало их настоящих отношений, а получил начало конца. Наверное, это с самого начала было плохой идеей, но воспользовавшись тем, что Линда с сыновьями уехала, Кэш привел Йена к себе домой. А ведь до этого Йен как-то не задумывался, что кроме магазина и их потрахушек на складе у Кэша есть и другая жизнь. Семейная жизнь. И ведь Йен чуть ли не каждый день видел Линду — она постоянно устраивала Кэшу громкие разборки в магазине. А иногда еще и приводила с собой сыновей, хотя Йен никак не врубался для чего: то ли, чтобы мальчишки верили в авторитет отца, то ли наоборот, чтобы воззвать к отцовским чувствам самого Кэша. Так что Йен становился невольным свидетелем всего, что происходило у них в семье. И, несмотря на это, все равно разделял их: Кэш был его… его любовником, а Линда — это Линда — подозревающая всех в воровстве или мошенничестве, злобноватая хозяйка магазина. Зато когда Йен попал к ним домой, осознание, что его любовник — чужой муж и отец, обрушилось ударом кастета. Он честно пытался не думать о том, что будет трахать взрослого мужика на глазах его детей — повсюду висели фотографии сыновей Кэша, — но избавиться от дурацкой неловкости не мог. Йену было до одури стыдно перед пацанами и… все это совершенно неправильно. Да еще эта вонь! Оказавшись у Кэша дома, Йен чуть не блеванул от жуткого, просто убийственного козлиного духмана. Умом-то он понимал, что это пахнут всякие мусульманские шерстяные половики-коврики, которыми завешен дом Кэша, но внутренний альфа брезгливо пятился от смердящего партнера и его брачного ложа. Он тряс головой пытаясь избавиться от херового запаха — запаха трусливой измены, запаха предательства. А вслед за ним, уже и сам Йен, упрямо мотая головой и тоскливо — головкой члена, шарахнулся от Кэша. У него просто не встало, вот вообще не встало — Йен ведь гей, а не пидорас, и такая хуйня ему отвращала до тошноты. Поэтому быстренько похватав свои вещи, он сбежал. Почти у самой двери пробормотал какие-то извинения-оправдания, но больше находиться в этом доме просто физически не смог. Растерявшийся Кэш отпустил его, но потом, в магазине, попытался отыграть все назад. И хотя там от него совсем ничем не пахло, а трахаться хотелось до звона в ушах, Йен практически заставлял себя дотрагиваться до Кэша — в носу свербела козлиная вонь. А еще в голову все время лезли воспоминания о глупых фантазиях, в которых он, в тихой домашней обстановке, сполна наслаждается вкусом и запахом своего любовника. Йен представлял, как слизывает солоно-терпкий пот Кэша, вдыхая насыщенный аромат имбиря или даже шафрана. Правда, непонятно с чего он вообще решил, что Кэш будет пахнуть специями, может из-за стереотипного «пряный аромат востока»? А ведь Йен прекрасно знал, что его любовник родился в Айдахо и арабскими у него были только внешность и фамилия. Но почему-то разбушевавшееся воображение с легкостью отмахивалось от доводов рассудка, подкидывая яркие картинки их первого нормального секса без спешки и боязни быть застигнутыми — тело к телу. И сценарий их предстоящего свидания прокручивался в голове Йена такое количество раз, что он выучил его наизусть. Сначала он бы выебал Кэша. Без затей, жадно, почти грубо, утоляя жажду альфьей сущности полной и безоговорочной покорностью партнера, снимая первый сексуальный голод. Йен прямо наяву видел, как красиво перекатывались мускулы под смуглой атласной кожей, когда Кэш послушно прогибая спину, подставлял свою упругую задницу в его полное владение. И, да, Йен жестко хватал Кэша за бедра и, резко подтянув к себе, загонял в него свой член, а потом продолжал вбиваться в горячее тело до алых всполохов под собственными веками. А уже когда мокрый и утомленный до изнеможения Кэш удовлетворенно разваливался на кровати, Йен, принимался нежить его, смакуя потрясающий вкус. Он бы вылизал Кэша всего-всего, не оставляя без внимания ни один кусочек его тела. Особенно хотелось распробовать то небольшое местечко в паху, где часто и рвано пульсирует бедренная вена. У Йена даже губы зудели от желания присосаться к ней, прикусить, почувствовав биение жизни любовника. Но все эти мечты касались какого-то другого Кэша, а тот, что стоял перед ним в действительности — заискивающе улыбающийся и воняющий козлом мужик, вызывал у Йена только неловкость и горькое разочарование, почти детскую обиду из-за обманутых надежд. Так что после этого свидания их магазинные секс-встречи тоже не заладились, а потом и вообще сошли на нет. Почти сразу же у Йена появился Микки, а у Кэша… тоже кто-то. Лицемерием Йен не отличался, но почему-то все равно передергивался, когда в магазин приходил новый ебарь Кэша. А когда Кэш все-таки упросил ему помочь и сбежал со своим новым мужиком, Йен долго мучился, чувствуя себя последним мудаком. Хотя это не он ради ебли бросил троих детей. Но как не успокаивал себя Йен, что ничего сверхъестественного в поступке Кэша не было — беты, в большинстве своем, к детям относились равнодушно и заводили их только из практических соображений, как та же Линда — сам он такого предательства простить не мог. И как-то автоматически приравнял всех бет к эгоистичным ублюдкам, думающим только о себе, и воняющим какой-нибудь дрянью. От Дебби, вроде ничем плохим не пахло, но она постоянно находилась в окружении братьев и Фионы, так что учуять ее собственный слабый запах было трудно. На всякий случай, Йен заглянул в комнату к Дебби, когда она ушла в школу, и облегченно вздохнул, уловив лишь запах гуаши и грядущих неприятностей. И то и другое Йену не понравилось, но регулярно приключающаяся хренотень — это нормально для Галлагеров, а гуашь вполне себе запах для беты. В школе им буквально вдалбливали, что беты — такие же люди, только не подверженные гормональным всплескам, как альфы и омеги. А мистер Пренстон, временно замещавший мисс Теренс, их учительницу биологии, даже утверждал, что беты — новый виток человеческой эволюции, поскольку в них почти не осталось животного начала, но ему никто не верил. Не исключено, что в богатых районах Чикаго все по-другому, но в Саус Сайде царил закон джунглей — кто сильнее, тот и прав. И беты со своим человеческим обонянием и плохой регенерацией брезгливо презирались как неполноценные или инвалиды. Сильнейшими оставались альфы. И чем доминантнее и агрессивней альфа, тем легче ему жилось в их районе. Таких одиночек было немного, но они реально правили всеми, непокорным ломая кости направо и налево. Вон отец Микки был таким альфой-одиночкой. Хорошо, что копы время от времени отправляли этого зверюгу за решетку, плохо, что не на пожизненный срок — все-таки Терри Милкович был пиздец свихнувшийся ублюдок. Альфы послабее сбивались в банды, но и там шло четкое разделение по способностям, а наверху оказывался сильнейший. Это мог быть действительно альфа-качок, одной рукой переворачивавший тачки, или наоборот самый башковитый, или тот, у кого чуйка оказывалась лучше, чем у других, помогая банде избегать полицейских облав — не важно. Главное, чтобы за ним шли другие альфы, и вместе они были силой. У Микки Милковича была такая банда, но он и в одиночку не слабо справлялся. Микки, Микки, Микки. «Ты любишь Микки?..» Любит ли он Микки? Йен прикрыл глаза: интересно, как бы все сложилось, будь тот омегой? Ну да, в их районе толерантностью отродясь не пахло, и быть геем в Саус Сайде в стократ хуже, чем быть бетой — не просто позорно, а пиздец как опасно. Тут и за меньшее нож или пулю в бок ловили. А они с Микки были не только геями, их случай гораздо запущеней — они альфы, трахающие друг друга. Технически, конечно, это не совсем верно — да, Йен был стопроцентным активом, а вот Микки как раз предпочитал пассивную роль, но для местных это вряд ли имело значение. Они были парочкой альф, и этим все сказано. Секс между двумя мужиками в Саус Сайде считался извратом, а секс между двумя мужиками-альфами — извратом в квадрате, равным свиноебству, наверное. И это звучало настолько дико, что не укладывалось в голове местных альф, как ебущиеся ежики, к примеру. Поэтому учуяв на альфе запах другого альфы — не отца, брата или другана, интересовались только где проходил этот знатный махач, громко сожалели, что им не удалось поучаствовать, загасив пару-тройку недругов, и интересовались именем омеги — причиной драки. Ведь каждый уважающий себя альфа должен был иметь омегу. И не только как красивую статусную игрушку, подчеркивающую его мужественность, и за которую он должен биться с каким-нибудь другим альфой, но и в прямом смысле. Неписанный, но непреложный закон Саус Сайда: от омеги должно пахнуть альфой, а от альфы — омегой. При этом подразумевалось, что альфа это здоровый, сильный мужик, а омега — красивая девчонка, но случались и исключения. Их соседи, Кевин Бол и Вероника Фишер, как раз и были таким исключением — альфой-омегой наоборот. Сами они об этом не кричали, хотя и не скрывали, но другие альфы и омеги моментально распознавали этот прикол природы, скорее удивляясь, чем презирая. И практичная Вероника — Ви, как называла ее Фиона — выжимала из чужого любопытства двадцать баксов в день. Она выкладывала в интернете порно-ролики по семейным ролевухам, и куча мудаков жадно дрочили на то, как черная госпожа наказывала своего белого раба. Ведь крупный, хорошо накаченный Кев был идеальным омегой-сабом, а сама фигуристая и горячая Ви — доминатрикс и его женой-альфой, кстати, не последней по меркам Саус Сайда. И Ви, эту свою альфью доминантность чуть ли не каждому под нос пихала, причем не специально — просто не могла сдержать темперамент. А Кев демонстративно носил на предплечье татуировку-тавро нижнего, но что-то ни у кого ни хера не чесались кулаки объяснить этому громиле, что быть омегой, да еще и подчиненным бабе — полнейшее западло. Губы Йена слегка искривились в злой ухмылке: он понимал, что мелочно завидует, но ему тоже хотелось быть счастливым. В конце концов, он не виноват, что уродился таким. Что его хуй вставал в стойку исключительно на крепкие мускулистые мужские задницы, а его альфа — только при виде таких же альф как он сам. А порой даже и более сильных и агрессивных, чем он. Его альфа с презрительным равнодушием относился к подчинению даже самых ершистых омег, чуя в них неприятную и ненужную жертвенность, и просто балдел от близости другого хищника. Сам Йен с удовольствием вдыхал запах тестостерона другого распаленного самца — запах злого возбуждения, будоражившего кровь, но в постели доминировать не позволял. А в повседневной жизни ненавидел насилие и сам очень редко срывался, и то только после долгого напряжения, когда самоконтроль разлетался вдребезги. Обычно свою альфью суть Йен держал в узде, выпуская ее на занятиях подготовки JROTC (2). Там его повышенная агрессия и желание быть первым здорово помогали продвигаться вверх по карьерной лестнице младших офицеров. Зато после такой разрядки, и дома и в школе ему удавалось сохранять спокойствие даже в самых дерьмовых ситуациях. Хотя в школе его неконфликтность частенько принимали за слабость, а нежелание связываться с девчонками-омегами — за застенчивость девственника. История с Менди немного подняла его авторитет, но после того как она переметнулась к Липу, на Йена нацепили ярлык лузера, у которого девчонку увел родной брат. Нет, на саму Менди Йен не злился, она была его лучшим другом, несмотря на то, что девчонка и омега, но все эти понты «не мутишь с симпатичной омегой, значит ты говно, а не альфа» раздражали. Йен — сильный альфа, и с сексом у него было все в порядке, только он не орал об этом на каждом углу. Да он гей, но найти себе омегу, не девчонку, разумеется, но какого-нибудь пассивчика из другого района, и вырядить его женские тряпки не составляло проблемы. Только Йен не собирался врать ни себе, ни окружающим: его нисколько не возбуждали милые мальчики-одуванчики, с готовностью прогибавшиеся под любого альфу. В постели ему нужен был равный: гордый, сильный, с честным мужским запахом. А скучная покорность феечек пахла ванилью, карамельками или перезревшими фруктами настолько приторно, что у него, ненавидевшего сладкие запахи с самого детства, язык во рту распухал и прочихаться хотелось. За эту аллергию стоило поблагодарить Монику: мать, в свои редкие набеги, раздразнив их лаской и благоуханием целой кондитерской, тут же сматывалась, бросая как надоевших щенят. Лип доказывал ему, что омеги тоже разными бывают. Йен соглашался, но на этом все и заканчивалось. Омеги были не по его части, даже самые отвязные и дерзкие по характеру, строившие из себя крутых самцов. Йен потихоньку ржал над ними, как например, над дружком Карла — Хэнком, когда тот выделывался перед братишкой, изображая такого всего из себя альфу. Впрочем, бессовестное вранье мелкого смешило не только Йена — над идиотскими ужимками этого омеги потешались все вокруг. Все, кроме Дебби, не понимавшей хохмы поскольку, она не чувствовала его запах, да и сам Карл с его наивной прямотой и инфантильной верой во все, что ему сказали. Даже в то, что его тонкокостный, изящный приятель — альфа. И ладно будь там одна внешность, Йен уже убедился, что глаза могли иногда и обманывать — как-то он сам чуть не повелся на брутальную внешность омеги, — но не обоняние альфы, а Хэнк пах банановой жвачкой. Кстати, тот самый случай, когда Йен позорно подорвался как какой-нибудь бета, как раз и произошел по вине Кевина Бола. Однажды Йен заскочил к нему домой (зачем он уже и не помнил), и увидел голого Кева, развалившегося на огромной кровати. Это был полный пиздец! При виде комплекта «охеренный мужик на траходроме-мечте», хуй Йена радостно поднял голову, зато альфа, на свою беду учуявший запах карамельного попкорна и чуть не задохнувшийся от его густоты, заскулил и забился в самый дальний угол. Йена тогда пополам, блядь, чуть не порвало от противоречивых эмоций. Лип называл такую хуйню когнитивным диссонансом, но как бы красиво эта хуйня не обзывалась, приятней от этого она не становилась. Больше Йен так не рисковал, и в дом к Веронике и Кевину, трахавшимся практически круглосуточно, старался не заходить. Да и от самого Кева держался на приличном расстоянии. Зато с Ви Йен дружил. С ней было легко и просто, и вся она такая своя в доску. Даже пахла непритязательно, но правильно: черным перцем. И ей это запах очень шел. Йен иногда даже ловил себя на мысли, что будь он гетеро, то мог и влюбиться в Ви. Еще одной девушкой, с которой Йен чувствовал себя также комфортно, как и с Вероникой, была Менди. Он любил ее почти как Фиону, хотя подозревал, что сестра не восприняла бы это комплиментом. И уж тем более она обиделась бы на намек об их похожести с Менди. Но они реально были похожи: смелостью, стойкостью, самоотверженной заботой о близких. У них даже запахи перекликались: от Менди всегда пахло сдобными булочками. Обычными булочками без ванильной пудры и всяческих добавок. И если в начале их дружбы-прикрытия Йен радовался тому, что запах «его» девушки-омеги всего лишь не раздражает, то потом, когда они с Микки стали серьезно встречаться, он даже стал ему нравиться. А вот запах самого Микки просто сводил его с ума. Горячие слойки с сыром. Именно ими пах Микки, и Йен частенько не мог удержаться от того, чтобы не уткнуться ему в затылок и вдоволь надышаться, захлебываясь от обильного слюноотделения. Сначала Микки злобно отталкивал его, грозясь сломать нос, но он тогда и про поцелуи говорил: «Отрежу губы». Йен же старался не улыбнуться в ответ: уж очень смешно фырчал Микки, ощетинившись колючками, как рассерженный ежик. Да и психовал он как-то не по-настоящему — напоказ. И с каждым следующим разом все тише. А когда у них совсем все закрутилось — Микки позвал его к себе посмотреть матч и попить пивка. Йен уже заходил к Милковичам и видел царивший у них срачельник на улице и дома — повсюду валялись пивные банки и бутылки, под ногами хрустели пакеты из-под чипсов и снейков, и всякое такое. Однако он так обрадовался приглашению, что ему было по хрен, даже если пришлось бы сидеть на вершине мусорной кучи, как гребаному царю горы. Но как только Йен открыл дверь, в него ударило такой ароматной волной испеченных слоек, что у него, как у Рокки из «Чипа и Дейла», в глазах спирали завращались. И он не то, что бардак — ядерного взрыва не заметил бы. Как привязанный Йен тащился за Микки. Хотя точнее, все же не за ним, а за противенем со слойками, который тот нес. И улучив момент, стянул парочку прямо с горячего листа. Слойки обжигали руки, но Йена это не останавливало. С наслаждением вонзив зубы в один из них, он застонал и чуть не кончил. От наслаждения и от мысли, что их испек сам Микки. Для него, Йена. Микки! Испек! Слойки с сыром! Блядь, они были великолепны, как и секс с Микки: когда драка вместо прелюдии, когда бешеный адреналин и боль, до брызнувших слез — снаружи он обжигал как горячее многослойное тесто. Но стоило Йену наконец-таки добраться до нежного нутра Микки, как его упруго обволакивало расплавленным сыром. И каждый секс-раз аромат сыра в слойке-Микки оказывался новым. То нежный, с легким грибным оттенком, Дор Блю, когда Микки расслаблено млел от удовольствия под Йеном, то насыщенный и густой пармезан. Иногда раздражающе резко пахло Камамбером и Йен знал, что сейчас Микки хочется грубого, жесткого траха. Пряная кислинка феты появлялась, когда он был чем-то обеспокоен, и тогда Йен делал все, чтобы запахло Горгонзоллой, Бри… Да каким угодно сыром. Любым, кроме Чеддера. Оседающий на языке ореховый привкус Чеддера напоминал об отце Стива-Джимми, мистере Лишмане. Нет, Йен не стыдился связи с ним: Нед Лишман был состоявшимся мужчиной, знавшим, чего хочет, и уверенным в себе альфой, любившем секс, независимо от позиции. С Недом было хорошо, и Йен очень благодарен ему за многое. Но все же Йену хотелось бы стереть все эпизоды с отцом Стива из своей памяти. Но он старался не думать о том, почему же ему этого хочется, придерживаясь мудрого правила: «Не задавай вопрос, если не готов принять ответ». «Ты любишь Микки?» Нахмурившийся Карл не сводил с Йена глаз. Его напряжение пахло укропом — простецким бескомпромиссным запахом, но настолько крепким, что заглушал все остальные. Карл был, наверное, самым агрессивным и доминатным альфой, из всех кого Йен знал. Это само по себе вызывало проблемы — Карла уже несколько раз хотели выгнать из школы. Он месил всех подряд, как истинный американский демократ: не разбирая пола, возраста и статуса жертвы. Да Карл успел уже бросить вызов директору школы как старшему альфе и вожаку! Правда это дело с трудом замял хитрожопый Стиви-Джимми. Но зато Карл беззаветно защищал свою стаю, конечно, в меру своего понимания добра и зла, ориентируясь пока на слова, а не на свою альфью суть. Но он, как и Микки, как и вся их семья, заслуживал правды. Какой бы болезненно откровенной и мучительной она не была для Йена. Выдохнув, он мысленно сосчитал до пяти и твердо признался: — Мне нравится как он пахнет. 1. M1 Abrams — основной боевой танк США 2. JROTC (Junior Reserve Officers’ Training Corps) — федеральная программа подготовки младших офицеров запаса, реализуемая в американских государственных и частных средних школах