***
Когда им с Сарой удалось найти способ сохранить души погибших ангелов, Уриэль был вне себя от восторга. Первой, кому поведал он эту весть, была мать: обрадованная Аврора едва сдержала слезы счастья. Когда она обняла Уриэля, он вздрогнул и покраснел; ее нежные пальцы будто невзначай скользнули по основаниям его крыльев. После смерти Авроры и Михаэля это знание было единственным, что давало Уриэлю силы жить. Мыслью о возвращении матери начинался его день; ей же отдавался он на поле брани, и каждый Безликий, что погибал от его меча, был камешком в ее алтаре. Когда Сар-Илам вернулся на разоренные земли Асхана и заставил выживших ангелов и Безликих прекратить сражаться, Уриэль хватался за свои мечты, чтобы выстоять. Его рука тянулась к свитку, что Седьмой дракон нарек Сумеречным Заветом, но Уриэль не видел начертанных на нем слов — перед глазами его стояло видение вернувшейся матери. Когда он коснулся пропитанного магией пергамента, его тело пронзила дрожь; Уриэлю почудилось, что пальцы Авроры вновь касаются его крыльев, но уже намеренно, скользят по спине вверх, к шее. Ему стоило немалых усилий тогда сохранять спокойствие. Когда ангелы решили взять под опеку недавно образовавшееся государство людей, Уриэль вызвался сопровождать Сару на встречу с Брайаном Соколом. Она согласилась без колебаний. Взгляда, промелькнувшего между ними, было достаточно для того, чтобы понять: мысли их об одном и том же. Уриэль жаждал посмотреть на тех, кто через многие годы поможет вернуть его павших собратьев. Века в Империи Сокола тянулись медленно; люди были глупы и подвержены низменным страстям, их поведение казалось отвратительным всякому ангелу. Много лет ушло у Уриэля на то, чтобы постараться принять это и перестать злиться; в отличие от Сары, ему так и не удалось добиться успеха. Все, на что хватило его терпения и талантов, — научиться скрывать эмоции. Война Кровавой Луны, во время которой демоны сумели прорваться сквозь бреши в своей тюрьме, была для Уриэля едва ли не отрадой. В какой-то мере он скучал по сражениям, тосковал по тому, чтобы нести свет Эльрата острым мечом, а не словом, что пролетает мимо ушей. Убийство демонов не доставляло удовольствия Уриэлю, но было куда лучше нытья или бахвальства очередных герцогов и графов; они успевали состариться и умереть столь быстро, что Уриэль забывал их спустя считанные годы. Лишь некоторые были интересными собеседниками и достойными людьми; с ними он проводил больше времени. За подобное поведение его пару раз отчитывала одна из живших в Империи ангелов, Муразель; по ее мнению, Уриэль недооценивал человеческий род. В такие моменты Сара выступала в его защиту; она считала, что Муразель в целом очень благоволит к младшим расам. Но больше придворных интриг и глупых расшаркиваний Уриэля печалило то, как медленно они с Сарой движутся к достижению своей истинной цели. Лишь спустя пять веков после того, как ангелы взяли под опеку детей Илата, человеческие души и тела окрепли настолько, чтобы выдержать слияние с душой ангела. Они не могли рисковать — Уриэль не мог. Он предпочел бы еще двадцать лет ожидания крохотной вероятности неудачи. Ему удалось убедить Сару в своей правоте; после ее согласия он наконец начал воплощать в жизнь уже скорее свой, нежели их давний замысел. С помощью инквизиторов, верных и преданных не только Эльрату, но и Церкви, собрать доказательства того, что Безликие вновь собираются развязать войну, было несложно. Уриэль лично, пусть это и вызывало у него отвращение, сообщил эту весть главе Империи. Тогда на троне восседал Лайам Сокол, самодовольный и жестокий идиот, но идиот и был им нужен. Лайам не стал задавать вопросов или сомневаться в его словах — с малых лет он знал, что ангелы не могут лгать. Император объявил войну приспешникам Малассы, детям Тьмы, но армии был нужен предводитель. По счастью, Уриэль знал, кто бы мог с этим справиться.***
Найти подходящую душу не составило труда — в тот год пал на поле брани Павел из Грифонов, и меч, подаренный ангелами его роду, впитал дух герцога, не дал уйти к Асхе. Тело же, пусть и пострадало от лап демонов, не было запятнано Хаосом. Ритуал проводила Сара; она понимала, как будет волноваться Уриэль, и не стала подвергать его этому испытанию. Когда она творила бесчисленные заклятья и медленно, по капле сплавляла воедино души ангела и человека, Уриэль с бесстрастным лицом внимал; пальцы же его, державшие холодную ладонь Павла, дрожали. Михаэль, как и в первый раз, пришел в этот мир с криком: кричало от боли тело, что из человеческого становилось ангельским. Свет Эльрата опутал его, и вот из спины Павла Грифона прорезались крылья; удлиняясь, трещали и скрипели кости. Потекли в последний раз слезы из серых глаз герцога, и вспыхнули золотом уже ангельские очи. Хватило нескольких минут, и вот вместе бездыханного тела на алтаре лежал уже воскресший ангел. Когда Михаэль пришел в себя и тихим, уже своим голосом окликнул брата, Уриэль разрыдался от счастья. Плакала и Сара, опустившись рядом с ними; обессиленный от второго рождения, Михаэль улыбался им, своим невольным родителям.***
С тех пор жизнь в Империи Сокола уже не тяготила Уриэля так, как прежде; вернувшийся из небытия брат стал его отрадой и опорой. Со страстью Михаэль внимал рассказам брата о переменах, произошедших в мире. Известие о том, что мать пережила его лишь на несколько мгновений, стало для него тяжелым ударом; сохраненные души ангелов не могли встретиться, и потому Михаэль считал, что Аврора все еще жива. Ярость взыграла в нем, великом военачальнике, когда рассказы Уриэля коснулись создания орков; Михаэль не мог поверить, что маги осмелились столь смело ставить опыты над исчадиями Ургаша и не уничтожили свои творения, наглый плевок в лицо Асхи. Хотя Лайам Сокол назначил Михаэля своим военным советником, как и рассчитывал Уриэль, немало времени вернувшийся из мертвых ангел проводил в герцогстве Грифона. Михаэль питал привязанность к будущему герцогу, Вячеславу Грифону; не раз он называл юношу сыном, что было не по нраву регенту и наставнице юноши, Светлане. Михаэль же, в свою очередь, тоже с подозрением относился к ней — тетку Вячеслава уличали в преданности недавно зародившемуся культу Паука и за глаза называли еретичкой. Уриэль предпочитал не вмешиваться в отношения брата с Грифонами, ибо догадывался, с чем связана подобная привязанность Михаэля. Первые годы это пугало его; Уриэль боялся, что человеческая душа пытается взять верх над душой ангельской и вытеснить ее из преображенного тела. Но шло время, отношение Михаэля к сыну Павла так и оставалось покровительственной заботой, а характер его был столь же тверд, как и в стародавние времена. К несчастью, о привязанности воскресшего ангела прознал и Лайам Сокол; в очередной раз демонстрируя свою недальновидность, он узрел в этом лишь повод для шуток. Уриэль с трудом сносил издевки императора на эту тему; самого же Михаэля подначки Лайама, казалось, не смущали. Когда они оставались одни, Михаэль нередко советовал брату не обращать внимания на выпады Лайама — в конце концов, он всего лишь человек. А четверть века спустя шутки императора принесли Уриэлю ученицу. Когда Вячеслав Грифон, уже принявший бразды правления у некромантки-регента, стал отцом близнецов, в голову Лайама пришла идея о том, что раз уж ангел так привязан к герцогу Грифона, то пусть его наследники будут привязаны к ангелам. Почему император не подумал об этом, когда жена Вячеслава родила сына и дочь, оставалось тайной; видимо, двойняшки на эту роль подходили больше. Уриэля известие несколько выбило из колеи; он уже присматривался к двухлетней дочке герцога Грифона, Ирине, стараясь понять, окажется ли она достаточно сильна для того, чтобы принять ангельскую душу. Пока малышка отличалась разве что упрямым характером и умением лягаться; няньки Ирины зачастую ходили с синяками на руках. О новорожденной же девочке ангел не знал ничего, кроме ее имени; отказ грозил бы немилостью Лайама, а значит, и возможной слежкой. Поразмыслив, Уриэль решил, что сможет вырастить из крохи верную и смиренную жрицу Эльрата, которая будет уважать его и помогать в начинаниях; Сара — ей император предложил заняться воспитанием мальчика — мыслила схоже. «Анастасия будет хорошей ученицей, не сомневайтесь», — таковы были слова Вячеслава, когда он передавал младенца Уриэлю. По левую руку стояла его супруга, Кейт, и баюкала второго ребенка, Кирилла. Возвышавшаяся напротив нее Сара не торопила герцогиню; женское сердце понимало, сколь тяжело для матери расставание с детьми. Присутствовал при этом и Михаэль; с теплой, будто отеческой улыбкой смотрел он на то, как его брат берет в руки тихо агукающий сверток. — Не сомневаюсь, герцог Вячеслав, — ответил тогда Уриэль, глядя на то, как отец малышки старается сдержать слезы. — Ваша дочь станет достойной жрицей Эльрата. Вы будете гордиться ей. Закутанная в расшитое грифонами одеяльце девочка смотрела на своего огромного, прекрасного наставника, и в глазах ее сияло еще не осознанное восхищение.***
В отличие от старшей сестры, Анастасия оказалась покладистым ребенком и не доставляла Уриэлю серьезных проблем. С малых лет девочка ловила каждое слово наставника; даже став постарше, она по-прежнему забиралась порой на колени учителя и просила того рассказать какую-нибудь историю о давних временах. Уриэлю это нравилось; поглаживая подопечную по волосам, он частенько потакал ее любопытству и во время рассказов будто сам возвращался в прошлое. Пару раз Анастасия спрашивала наставника о его родителях; Уриэль тогда рассказывал лишь о своей прекрасной матери, но имени ее не называл. — Я бы хотела быть такой же чудесной, как она, — призналась Анастасия в один из дней, когда Уриэль делился с ней воспоминаниями о своей юности в Аврорисе. Сидевшая на ноге ангела девочка смущенно отвернулась и стала перебирать перья в его крыле. — Ваша мама была прекраснейшей из ангелов, учитель. Надеюсь, когда я вырасту, стану такой же. — Это уже зависит от тебя, Анастасия, — с улыбкой ответил тогда Уриэль, — но я верю в тебя. Однако ход мыслей юной ученицы пришелся ему по нраву.***
После того как Анастасии исполнилось восемнадцать, Уриэль предложил подопечной перестать обращаться к нему на «вы», когда они оставались наедине. Покрасневшая и смутившаяся, но явно обрадованная девушка согласилась. Решение это не было случайным; от внимания ангела не ускользнуло то, как изменилось поведение его ученицы. Вернувшаяся из герцогства Грифона, куда на несколько месяцев отправлялась повидаться с родными, Анастасия стала вести себя иначе. Едва только экипаж скрылся из виду, девушка бросилась к наставнику; длины ее рук не хватало на то, чтобы обнять закованного в доспехи Уриэля, потому Анастасия прижалась к его груди. — Я так рада видеть вас, учитель! — воскликнула она, когда удивленный Уриэль обнял ее в ответ. Кончики пальцев девушки скользили по его серебристой кирасе. — Я скучала… скучала по нашим занятиям. — Я тоже скучал, — с улыбкой ответил ей Уриэль. Когда он провел ладонью по ее волосам, как делал уже много лет до этого, щеки подопечной едва порозовели. — Расскажешь мне, как прошел твой отдых? И до этого смотревшая на него с восхищением, Анастасия теперь порывалась все больше времени проводить со своим наставником; она сумела уговорить Уриэля разрешить ей присутствовать при его молитвах Эльрату. Как завороженная, смотрела девушка на преклонившего колени пред алтарем ангела; глаза ее сияли благоговением. Наблюдавший за ней Уриэль любовался этим зрелищем. Анастасия боялась признаться; светлая и робкая, она старалась привлечь внимание наставника своими поступками и юным личиком. Она сияла обожанием; Уриэль чувствовал это, почти ощущал то тепло, с которым подопечная поглядывала на него. Почти такой же взор был у Авроры; тень ее во взгляде Анастасии зачаровывала и манила Уриэля. В одну из теплых ночей месяца Танцующего пламени это и свершилось. Учитель и ученица засиделись в библиотеке до самой ночи; в полночь старик-распорядитель все же намекнул им, что пора уходить. Уриэль упросил его выдать один из древних свитков до утра — Анастасия почти дочитала сказание и очень не хотела откладывать до следующего дня. Библиотекарь препираться с легендарным ангелом не стал и позволил им забрать манускрипт. Продолжить занятие решено было в покоях Уриэля — опочивальня Анастасии была слишком мала для высокого ангела с большими крыльями. Жилище Уриэля восхитило девушку; она заворожено разглядывала поблескивающие в свете магических светильников витражи и ряды книг на полках. Пришелся ей по нраву и письменный стол в спальне. Заняв его с позволения хозяина, Анастасия продолжила работу, тогда как ее наставник присел на застеленное ложе и оттуда отвечал на вопросы подопечной. Потом они пили душистый Ураго, чай из Хашимы, и разговаривали обо всем. Уриэль погасил лишние светильники, оставив лишь один; его золотистый свет смешался с холодным сиянием луны. За беседой они провели еще немало времени; разговор был столь хорош, что ни учитель, ни ученица не хотели его заканчивать. На столе стояли давно опустевшие чашки; сонно моргая, Анастасия пересела ближе к наставнику, забралась к нему под бок. Расслабленный и умиротворенный, Уриэль бережно взял ее за талию и заслонил крылом. — Ты чудесный, — едва слышно произнесла Анастасия. Она прижалась к ангелу, и в полумраке ее глаза блестели, будто стеклышки витража. — Я никогда не встречала никого, кто был бы так прекрасен. Такого мудрого, заботливого и всезнающего… Даже прочие ангелы меркнут на фоне тебя. Ее слова заставили его улыбнуться. Сумерки размывали и прятали в темноте черты ее лица. Склонившись, Уриэль коснулся губами лба подопечной. — Прекрасна и ты, — его голос был немногим громче шепота. Взяв девушку за подбородок, он заглянул в ее лицо, хотя едва мог разглядеть его. — Хотел бы я, чтобы мы всегда были вместе. Первый поцелуй Анастасии в ту ночь видели только ангельские лики на витражах.***
Им приходилось скрывать свои отношения; если бы кто-то узнал об их связи, то скандал разразился бы на всю Империю, а соперники рода Грифонов обратили бы это себе на пользу. Редкие поцелуи, короткие ласки, но долгие, выразительные взгляды — Уриэль не смел идти дальше. Окрыленная любовью, Анастасия познавала тайны Света. Для нее это был единственный способ выразить свои чувства, не боясь раскрыть связь с Уриэлем. Глаза ее сияли каждый раз, когда ей удавались новые, все более сложные заклинания, — и в эти моменты Уриэль видел в ней призрачное отражение матери. С той поры у него не осталось сомнений, что душа Анастасии подойдет для воскрешения Авроры. Но как бы сильно ни уверяла наставника в своей любви Анастасия, как бы ни были горячи и искренни ее поцелуи, страх неудачи терзал Уриэля. Кошмары вновь вернулись к нему, но видел он в них теперь не тело матери среди руин, но искореженный, не выдержавший ритуала труп Анастасии; в других снах юная подопечная предавала его, пряталась, не желала отдавать себя без остатка. Однажды, когда Уриэль молился в присутствии ученицы, та все же осмелилась дать волю любопытству. — Что тревожит тебя? — нежно спросила девушка. Она была едва выше преклонившего колени ангела и потому могла заглянуть ему в лицо. — Я… я боюсь, Анастасия, — помолчав, признался Уриэль. На душе у него было слишком тяжело; страх терзал его разум и путал мысли. — Я боюсь за нас с тобой. — Почему? — в голосе девушки прозвучала печаль. При взгляде на усталое лицо возлюбленного на ее глазах выступили слезы. — Ты думаешь, кто-то узнал о нас? — Нет, — покачал головой ангел. Не вставая, он обнял ученицу и привлек к себе. — Я боюсь того, что мы разлучимся, — прижавшись лбом к ее лбу, Уриэль заглянул в глаза девушки. — Тени не дремлют, Анастасия, Хаос ждет своего часа. Этот мир полон опасностей. — Если так случится, мы встретим их вместе, — возразила ему ученица. Юная дева погладила древнего ангела по щеке, точно мать испугавшееся дитя. — Я буду с тобой, чего бы мне это ни стоило. Глядя на то, как по щекам Анастасии текут слезы, Уриэль почувствовал, что и сам вот-вот расплачется. Именно такой выглядела Аврора, когда Михаэль возглавил ангельские легионы, — храброй и готовой на подвиги. Они даже не вышли из моленной; чарами Анастасия заперла ее изнутри, когда поцелуи стали слишком жаркими. Здесь не было ни постели, ни пуховых подушек; Уриэль сотворил из чистого света подобие ложа, но оно все равно не отличалось мягкостью. Обняв наставника за шею, подопечная потянула его на себя, чем немало удивила Уриэля; ангел не ждал от нее подобной смелости. Ее ладони скользили по его кирасе, пытались найти способ ее расстегнуть. Когда Уриэль прервал поцелуй, чтобы снять доспех, глаза ученицы поразили его; из светло-серых, точно у Павла, они будто стали черными. Анастасия дрожала от страха и вожделения, ее взгляд умолял возлюбленного не терять времени. Снедало желание и Уриэля; расстегивая одной рукой крючки кирасы, пальцами свободной ладони он обводил контуры тела подопечной, чего прежде никогда себе не позволял. Через мгновение доспех оказался на полу. Точно завороженная, любовалась Анастасия телом ангела; никогда доселе не доводилось ей видеть чего-либо столь же прекрасного. Когда Уриэль снимал с нее одежды, девушка все же покраснела и начала робеть, но нежные ласки и заклятья успокоили ее. Без последнего Уриэлю не удалось бы обойтись — не одним лишь ростом и шириной плеч ангелы были больше людей. Из-за чар ему удалось не причинить ей боли — но и наслаждение тоже. Анастасия тяжело дышала и смотрела в его лицо, силилась расставить ноги шире. Уриэлю стоило немалых усилий держаться — слишком мало места было, слишком узко, почти до боли. Прикрыв глаза, так, что мир расплывался и не было видно лица сжавшей зубы любовницы, он чувствовал — остро, впервые за многие века больше душой, а не телом. Неясно откуда взявшийся ветерок защекотал основания крыльев и вырвал вздох у Уриэля. Вскрик подопечной был ему ответом — чары ослабевали, но сквозь боль и жжение девушка все же чувствовала что-то иное, тягучее, жаркое и приятное. Когда все закончилось, Анастасия плакала, как и полагается лишившейся невинности деве, — не из-за раскаяния или боли, но из-за осознания того, что столь важное только что произошло. Укрыв крыльями, Уриэль качал подопечную на руках, целовал мокрое от слез лицо. Счастливо улыбаясь, Анастасия держалась за его плечо. Ее кровь капала с его плоти на пол моленной.***
Случившееся отчасти придало уверенности Уриэлю; кошмары перестали терзать его. Поступок Анастасии убедил его в ее преданности; такую, как теперь, лишенную невинности, ее отдали бы в жены разве что бастарду, а род Грифонов был бы опозорен на многие годы. Ученица подарила ему не только свое тело, но и судьбу. По счастью, никто так до сих пор и не прознал об их связи. За слуг Уриэль не переживал; в той части замка, где располагались его покои, они почти не бывали, да и вряд ли бы кто поверил в россказни глупых бабенок, что за пару лишних монет горазды наболтать что угодно. Михаэль явно не подозревал ни о чем; к ученице брата он относился тепло, но явно не столь трепетно, как к Вячеславу. Воскресшего ангела скорее интересовали ее успехи под началом Уриэля, а не то, что она делает в его опочивальне время от времени. Сара же предпочитала не вмешиваться; судя по всему, их отношения с учеником тоже не были абсолютно чисты, и ее вполне устраивал тот вариант, что давний друг не пытается докопаться до сути. Они с Сарой слишком долго были заговорщиками, и в предостережениях и просьбах уже не было нужды. Уриэль решил не медлить; предостережения о Хаосе и Тьме, что он давал подопечной в том памятный день, были правдивы. Тени уже не таились, не пытались подобраться незаметно. Эльфы-отступники из Тарлада, присягнув на верность, продали им свои души; о том, что это устроили Безликие, было широко известно. Уриэль не хотел ждать, когда тени окрепнут, как в давние времена; он и без этого готовил свою месть слишком долго. Не давала ему покоя и судьба Анастасии; ее старшую сестру по приказу Лайама обручили уже с самого детства, и Уриэль не был уверен, что император не захочет уладить еще одну возможную ссору между герцогами подобным образом. В таком случае вряд ли бы имело вес даже слово ангела. Уриэлю стоило немалых усилий найти решение этой проблемы.***
— Какой красивый, — разглядывая подарок, заворожено прошептала Анастасия. — Можно я его надену? — Позволь мне, — Уриэль забрал гребень у подопечной. Это оказалось сложнее, чем он думал; волосы Анастасии, негустые и короткие, были не чета длинным локонам Авроры. Тонкие прядки так и норовили расплестись, неаккуратно вылезти между тяжелых тонких зубьев. Фиолетовые самоцветы, почти незаметные среди темных волос, загадочно мерцали. — Я всегда буду его носить, — поглаживая гребень кончиками пальцев, пообещала Анастасия, — если не в волосах, то в кармане. Он чудесный, — девушка игриво улыбнулась наставнику, — совсем как ты. Вместо ответа Уриэль поцеловал ее; его ладонь скользнула по локонам подопечной, пальцы коснулись каменьев в гребне. Нужно было кое-что… проверить. Случай в моленной не был единственным; спустя несколько месяцев, когда Анастасия привыкла, плотская близость начала приносить ей не только душевное наслаждение. Для Уриэля же это скорее было испытанием; несколько неосторожных движений грозили увечьями, и даже самая прекрасная человеческая женщина на фоне ангела казалась грубо слепленной фигуркой. — Зачем эти чары? — томным голосом спросила Анастасия, когда Уриэль повел пальцами над ее головой. Черты ее лица начали размываться, и вот заструились по ложу сотворенные заклятьем золотые локоны. — Мне теперь совсем не больно. — Мне так спокойнее, — мягко ответил ей ангел. Анастасия все-таки ошиблась; когда Уриэль перестал сдерживать себя, ей было больно. Она пыталась кричать, но из-за жарких поцелуев этого не было слышно. Когда, наклонившись, любовник прошептал что-то ей на ухо, девушка замерла на мгновение; ее дыхание сбилось. Наконец, почти через минуту, она запрокинула голову; бледные пальцы отпустили плечи ангела, и вот Анастасия закрыла лицо руками. Теперь Уриэль видел лишь ее маленькое, вздрагивающее тело и наколдованные локоны. Улыбка, печальная и почти безумная, озарила его лицо. — Ты так красива сейчас, — прошептал Уриэль, провел ладонью по обнаженной шее возлюбленной. Золотые волосы потянулись за его пальцами, сплелись в косу, змеей скользнули между грудей. — Скучала ли ты по мне? — Как ни по кому доселе, — тихо ответила ему Анастасия. Голос ее был равнодушен и безмятежен, будто в объятиях Уриэль лежала сейчас не живая девушка, а один из тех лишенных души и воли экспериментов безбожников-магов. Склонившись к подопечной, ангел невольно проник еще глубже в ее плоть; Анастасия не вскрикнула от боли, не отняла ладоней от лица. Когда Уриэль взял ученицу за запястья и положил ее ладони себе на плечи, под ними оказались уже не черты его ученицы, а ангельской красоты лик. То было лицо из самых давних и дорогих сердцу воспоминаний Уриэля, похожее на его собственное, но несомненно женское. Лишь одно портило его — слезы Анастасии, что проступали сквозь наколдованные черты и текли по скулам. Бережно, самыми кончиками пальцев, Уриэль стер их, будто боялся, что случайно развеет и чары. — Я так тосковал по тебе, — целуя алые губы любовницы, прошептал Уриэль. Его руки заскользили по телу распростертой под ним девушки жадно, как никогда до этого. Вздрагивающие от каждого нового толчка, что все сильнее растягивал ее лоно и отзывался болью в теле, ладони Анастасии легли на основания крыльев наставника — именно так, как он и велел ей несколько мгновений назад. Когда они встретились на следующее утро, девушка попросила отменить занятия. На вопрос наставника о том, что случилось, Анастасия пожаловалась, что занемогла, ее тело болит и весь вчерашний день она проспала. Уриэль не стал перечить; напротив, он проводил ученицу до ее опочивальни и прочитал несколько исцеляющих заклятий. Его опыт все-таки удался.***
— Кроме того, что вообще моя дочь делала в твоей темнице? — Вячеслав даже сжал кулаки от злости. — Эта волчица чуть меня не убила! — огрызнулся Герхард. Все это было столь по-человечески отвратительно… Уриэль прервал перепалку герцогов. — Тишина! — воскликнул он, для пущей убедительности воздев меч. — Слово императора. Лайам Сокол в очередной раз начал объяснять спорщикам про скорое вторжение демонов, но Уриэль слушал вполуха; за одной из колонн мелькнула женская фигурка. Точно ли это она? — Уриэль! Напомни нашим пылким герцогам о пророчестве, — приказ императора застал ангела врасплох. — Слепые Братья предсказали Затмение, — стараясь не выпускать из поля зрения гостью, заговорил Уриэль. — Сказано: «Стена Шио падет. Асхан погрузится в Хаос, и Тьма изменит облик мира». — Ангел строго глянул на стоявших перед ним герцогов: — До дня, когда демоны нападут на наш мир — и на ваши герцогства, — осталось три коротких года. — А пока мы готовимся к вторжению, два моих герцога угрожают друг другу смертью… — подхватил его упреки Лайам. Да, это была Анастасия! Уриэль постарался не выдать своей радости. Необычно спокойная в подобной ситуации — как-никак, император решал участь ее сестры, — девушка ждала, пока Лайам закончит речь. — Мой император, кажется, я знаю решение этой проблемы, — она вышла из-за колонны, после того как Вячеслав попытался было отговорить Лайама от того, чтобы наказать Ирину. Ее голос был тих и спокоен, серые глаза полны безмятежности; скромная дева, она даже не осмелилась поднять взор на своего наставника. — Мой император, здесь вторая дочь герцога Вячеслава, госпожа Анастасия, — представил подопечную Уриэль. Со страхом и неуверенностью смотрел он на ученицу, и только когда заметил, что ладонь ее спрятана в складках платья, едва успокоился. — Давайте послушаем, — согласился Лайам. Вряд ли ему действительно было любопытно, что скажет девушка, но он явно находил это забавным. Вячеслав, как и всегда, пытался возражать, но дочь не слушала его. — Я думаю, что смогу решить все наши проблемы, — ее голос по-прежнему был мягок. Того, что случится потом, ждал лишь Уриэль. В складках платья мелькнул кинжал; Вячеслав не успел понять, что происходит, когда зачарованное лезвие раскололо его доспех и вонзилось в грудь, в самое сердце. — Отойдите от нее! — крикнул Уриэль. Он в два шага преодолел расстояние между ними и схватил Анастасию; девушка хрипло закричала, точно мантикора. — Она заколдована! Стараясь не причинить ей боли, Уриэль перехватил запястья ученицы. Анастасия брыкалась и шипела — именно так, как он ей и велел. Умирающий у их ног герцог Грифона попытался было коснуться дочери, хотя бы краешка юбки, но ему не хватило сил. Уриэлю было жаль Вячеслава; он знал, каким ударом для его брата станет смерть герцога. Но уверенность в том, что Михаэль поймет эту жертву, заставляла молчать его совесть — гибель одного человека даст повод им напасть первыми и загнать тени еще глубже под землю, в Шио, где только им и полагается быть. А что до Анастасии… Она была одной из лучших людей, кого знал Уриэль. Теперь же, когда он оправдает ее перед инквизицией, она станет прекраснейшей из ангелов. Кто, как не она, мог еще добиться столь великой чести?