Бойся смотреть в глаза

Их старый замок все так же стоит на утесе, только живут они в нем теперь вдвоем. Все остальные остались где-то за давней гранью – Питеру уже и не вспомнить, где и когда. Стерлись года, поплыло восприятие мира, но Эдмунд рядом с ним все такой же молодой и бесчувственный, как и сотню лет назад. Как в первую, во вторую, десятую свою жизнь, он разговаривает с Питером без слов и не пускает к нему солнечный свет. Держит возле себя, за распахнутыми воротами, за дверьми без замков, пересохнув реками, обмелев морями, но оставшись прежним. Время рассудило все по справедливости – у Питера временами теперь густая тяжелая грива и мягкие лапы, а Эдмунду достались от Аслана лишь глаза – кошачьи, хитрые, не умеющие быть искренними. Даже спустя сотни лет Нарния все та же. Просто огромная земля без начала и конца, меняющаяся по их прихотям, желтая под солнцем и черная на морском дне, она больше не зовет и не ждет их. Они просто не уходят. Сгнил давно белый рог Сьюзен, забылось имя второй сестры, стертое даже из горного эха, море отступило с отливом, так и не вернувшись. Эдмунд однажды хлебнул магии настолько много, что выгнать обратно её сил уже не хватило. И Питер лишился брата, следом – страны, народа и короны, человеческого облика внутри себя. Право выбирать Эдмунд тоже забрал, оставив Питеру только свое старое детское имя напоследок – теперь его некому звать. Единственное, что, наверное, связывает их с этим миром крепче всего – долг. Перед старыми легендами, солнцу за восходы и закаты, земле за то, что все еще существует. Отдавая его, Питер обязан вершить правосудие, а Эдмунд – направлять его. Старые обычаи до сих пор живы, и вместо каменного стола с рунами теперь есть только они сами. Предателей они находят вместе, у Питера в руках – меч, а Эдмунду хватает и того, чем он является сам. И, когда после очередного беспристрастного суда Эдмунд мягко улыбается и вынимает из рук Питера меч, им обоим уже действительно все равно. На правила, на законы – остается отзвук старых времен, да и только, и Питеру все чаще кажется, что и они с братом скоро канут в Лету. Успеют, конечно, натворить еще много бед, идеально дополняя друг друга, но все же. На ржавом острие – кровь, под ногами – кто-то незнакомый и неясный, пару минут назад казавшийся человеком, зверем, врагом, посмевшим предать. В этот раз они искали его дольше обычного, настолько, что Эдмунд даже подал голос, чего не случалось за последний десяток лун. Питер, на самом-то деле, и не понял поначалу, почему брат резко замолчал на полуслове, оборвал сказку и махнул руками. Человеческая фигура треснула пополам, замирая, руки оттянул знакомый холодный металл, и Питер махнул мечом, не раздумывая. Теперь Эдмунд занят совсем другим – он бродит вокруг новой жертвы и задумчиво цокает. Трет подбородок пальцами, иногда, забывшись, целует сгибы пальцев, пощипывая кожу губами. И Питеру ничего не остается, как отойти в сторону, оставив Эдмунда наедине со своей магией. Питеру это недоступно, но он слышит тихий шепот брата, пропитывающий пространство, будто дождь – мох, которым здесь поросли все стволы деревьев. «Круг мелом обвести, найти каменья и разложить их друг за другом, белый – к белому, черный – к черному, кровь в землю, плоть – в болото, кости… кости отдать зверям, нарвать цветов и сложить их поверху» У Питера мурашки по всему телу от шеи до самых пяток даже спустя столько лет. Он уходит обратно в замок, не оборачиваясь, а Эдмунд следует за ним по пятам и шепчет. Про травы. Про листья. И Питеру бы давно запрячь коней и уехать из опустевшего замка, из проклятой страны за семеро морей, будто он действительно хочет этого. Не видеть больше брата, тьму его глаз, смерть позади него, бескровные пальцы, любовь к засушенным цветам. Но вокруг Питера уже выложены камни, белые – к белым, черные – к черным, болота подступают к замку все ближе, и остается надеяться только на Эдмунда. На то, как он вжимается лбом в его спину по ночам, на магию, которая все же иногда может разлюбить и оставить своих избранников. На тусклые короны, укрытые пылью где-то в углу тронного зала. Так и живут они в заброшенном замке на краю скалы, поросшей вековым лесом, с гнилью в ветре, с ревом эха в коридорах, с зелеными огнями у самой земли. Превратившись в легенду, они все еще дышат, но уже с присвистом. Нарния умирает, как и магия в ней, солнце на восходах светит тускло и слабо, а ночь – черна и долга. В Эдмунде столько тьмы, что ей, кажется, тесно даже в его гулкой пустоте вместо души. А Питер смертельно устал светить только для того, чтобы оттенять.