Бусины

Не было никакого внятного перехода, просто между двумя кусочками картошки фри Брайан сказал: — Видишь ли, в чем штука. Тебе нужно учиться не только давать, но и принимать тоже. Кончить, когда тебе делают римминг — это не просто пассивно лежать. Это искусство, для овладения которым нужно много упражняться. У меня был полный рот, и я смог только кивнуть, в надежде, что мой энтузиазм был и так очевиден. Идея мне сразу понравилась. Хорошая идея. Искусство я люблю… и упражнения. Ну, если это не упражнения по фортепиано и футболу, их я ненавижу. А вот по риммингу — звучит замааанчиво. Очень даже заманчиво. Брайан макнул очередной кусочек картошки в кетчуп и запихнул в рот. Да, запихнул. Уверен, вы и не догадываетесь, какой свиньей иногда бывает Брайан Кинни, даже и без укурки. Он может быть нормальной такой, откровенной, матерой свиньей. Как и все мы, простые смертные. Когда я впервые это понял, я кроме потрясения испытал ещё и облегчение. Может, он и выглядел, как бог, но его свинство напоминало мне о том, что он все-таки человек. И мне это нравилось. Этот самый человек в данный момент помахивал рукой у меня перед лицом. — Эээй, Земля вызывает Солнышко. У тебя что, правда похмелье? Ты три рюмки выпил всего. — И, надеюсь, три стакана воды, чтобы восполнить потерю жидкости. — Майки! — возвестил Брайан, увидев стоящего у нашего стола темноволосого сплетника. — Ты как раз вовремя. Майки с подозрительным видом нахмурился. — Для чего? Брайан похлопал рукой рядом с собой, и Майкл — потому что выдрессирован, как послушный песик — послушно сел рядом со своим лучшим мечтай-трахнуть-меня другом. — Я как раз говорил Джастину, что нужно учиться не только давать, но и принимать. — Мы же о подарках на Рождество говорим? — взмолился Майкл. — Пожалуйста, скажите, что о подарках. — Мы совершенно точно говорим не о рождественских подарках, если только Санта не собирается пробраться в твой дымоход, — возразил Брайан. В присутствии Майкла он всегда превращается в школьника — класс седьмой, не больше. Буэ. Майкл захихикал. — Но, — продолжал Брайан, — можно сказать и так — мы говорим о подарках, только в более широком смысле. Об одаренности, которой у меня, как известно, предостаточно. Майкл подхалимски кивнул. — Ты — лучший рекламщик в вашем агентстве, — сказал он так, словно Брайану требовалось напомнить, как он великолепен. Видимо, требовалось. — Ну, спасибо, Майки. А в чем ещё я лучший? — Ты можешь меньше чем за час найти отличную травку и взять её в долг. — Ещё? — Ты можешь снять любого парня в «Вавилоне». Кого захочешь. — Не только в «Вавилоне», ты забыл про «Вуди» и тренажерку. Никогда не забывай тренажерку. — Ты одеваешься лучше всех на среднем западе. — Западе? Майки, Питтс находится на востоке. И быть лучше всех одетым в Библейском поясе* — так себе достижение. — Ты прекрасно играешь в боулинг. — За что спасибо моему дорогому папочке. — Ты помнишь наизусть слова всех фильмов с Брандо. — Кроме «Апокалипсис сегодня», над ним я ещё работаю. О, мне-то можно не рассказывать. Мне пришлось смотреть эту бредятину миллион раз, не меньше. Чего бы ему было не запасть на Эштона Кутчера, например. Который, кстати, пугающе на него похож. — Ты поешь и играешь на гитаре лучше Роберта Смита. — Да, а ещё? — Э… ну, ты очень хорошо играешь в бильярд. Вот уж нет. Ни хрена он не смыслит в бильярде, подумал я, но промолчал. Я же не дурак. Я хотел, чтобы мне перепало. А сидеть, надувшись, и смотреть с Деб «Я люблю Люси» — определенно не то, как я хотел провести день. — В дартс ты ещё хорошо играешь. И за столом ты можешь перепить любого… — Скорее, под столом, и не перепить, а отсосать, — Брайану наконец стало скучно слушать майкловские восхваления. — Ты забыл упомянуть мой самый востребованный талант. Джастина мои рекламные успехи мало интересуют. — А стоило бы поинтересоваться, — возмутился Майкл, и я закатил глаза. Брайан заметил это и подмигнул мне. Я выдал ему свою самую широкую, ослепительную и прекрасную улыбку. Может, мне просто показалось... господи, да кого я обманываю, конечно, мне показалось… но выражение лица Брайана на мгновенье стало мягким и нежным. А потом он отвернулся к Майклу. — Мой величайший талант, — так торжественно, что аж слышалась барабанная дробь, произнес Брайан, — это умение кончить от одного только хорошего римминга и пары движений рукой. Никаких потираний о подушку. Только хороший, по-настоящему гейский трах языком — и больше ничего. Мой член и мои брови среагировали одинаково. Брайан способен достичь оргазма от такой малости, как римминг? Да я, помнится, еле уговорил его отпустить свою задницу немножко поиграть со мной. Я расплылся в глупейшей улыбке, вспоминая подробности этой игры. — Прекрати грезить о моей заднице, — сказал Брайан, и Майкл издал странный звук — то ли всхлипнул, то ли подавился. Что-то среднее такое. Было у меня подозрение, что он бы душу Деб продал за один только взгляд на сокровище между ягодиц Брайана. Я усмехнулся, и Брайан меня на этом словил. — Джастин. Прекрати, — он серьезно это сказал. Я покраснел и углубился в изучение остатков своего гамбургера так, словно в понедельник мне предстоит по нему экзамен. — Никто от римминга не кончает, — заявил Майкл. — И уж тем более не ты. Брайан ласково рассмеялся и обнял Майкла за плечи. — Хорошо, Майки, ты прав. Я не могу кончить от римминга. Майкл так же ласково ему улыбнулся. — Спасибо. Господи боже! Эти двое такие странные! Бедный Майкл. Он не мог вынести мысль, что кто-то касается Брайана, тем более касается его задницы, тем более, если этот кто-то — я. И потому Брайан притворялся, что ничего этого не было, хотя Майкл знал, что он ему врет. Переподвыверт какой-то. — Ешь давай, — сказал Брайан. — Нам нужно кое-куда пойти и кое-что сделать. Мой член отвлекся на охуевание от отношений Брайана с Майклом — и не в позитивном смысле! Но теперь снова приободрился. Я знал, что Брайан имел в виду. Он практически сказал: «Давай живее, я возбужден, и мне нужно срочно оттрахать твою бодрую задницу, иначе у меня яйца взорвутся». Я так торопился доесть гамбургер, что подавился и закашлялся. Брайан сел позади меня и похлопал меня по спине. — Полегче, полегче. Копытца мне тут не отбрось. И если уж тебе приспичило чем-то давиться — пусть это будет мой член. Когда я прекратил кашлять и сквозь слезы посмотрел на Майкла, он выглядел, как пнутый хозяином щеночек. Брайан встал из-за моей спины, пересел на свое место, взял Майкла за подбородок и поцеловал его в губы. Слишком основательно, я не мог не почувствовать ревность. — Увидимся в «Вуди». Удивительно, но Майки оказался в состоянии найти способ сохранить лицо, когда представилась возможность. Он вытер рот. — Уффф, ты на вкус как жирная картошка. — Пока-пока, Майки, — сказал Брайан, вставая. — Топаем, Джастин. Он вытащил двадцатку из бумажника, вручил кассиру и вышел, попрощавшись с Деб и не взглянув даже на меня. Я отодвинул тарелку и припустил за ним. Майкл хихикнул. Засранец. Будто он точно так же не бегал за Брайаном. Чья бы корова, Майки. Чья бы ебаная корова. — Ну так что? — спросил Брайан, пока мы шли к его дому, уткнувшись в воротники и сунув руки в карманы в почти совершенно напрасной попытке согреться. — Ты хочешь снова сделать мне римминг? Его дыхание вырывалось облачком в воздух хмурого утра. Я не мог ответить. Почему, спросите вы? Потому что язык проглотил, а без него фиг что скажешь. Это широко известный анатомический факт, не нуждающийся в подтверждении. Брайан рассмеялся, когда я выдавил какой-то позорно слабый звук. — Будем считать, что ты сказал «да». Я живо продемонстрировал полное свое согласие. И внезапно перестал мерзнуть. Совсем наоборот. От мыслей о римминге мне стало так жарко, что я был готов снять куртку, но мы как раз дошли до того места, куда направлялись. И вошли в лифт. Я обожал ездить с ним в лифте, потому что это значило, что он будет меня целовать. И не аккуратненько, сухими губами. А пробираясь языком до самой глотки, так, что подбородки у нас обоих будут мокрые от слюны. И я не был разочарован. Когда мы вошли в лофт, я тяжело дышал, у меня немного кружилась голова. Брайан закрыл за нами дверь. — Все по порядку, — сказал он, снимая пальто и прислоняясь спиной к двери, чтобы разуться. — Давай сначала примем душ. Если ты разделяешь мое мнение, что перед риммингом нужно быть уверенным, что твоя задница хорошо вымыта. Я зло на него уставился. Вот ненавижу, ненавижу его намеки, что задница предназначена не только для ебли. Он рассмеялся. Он всегда так делает. Это бесит. — Печально, Солнышко, — до неприличия весело произнес он. — Но в жизни полно дерьма. Я закатил глаза. — Слушай, — сказал он, меееееедленно расстегивая молнию на моей куртке. — Таковы факты. Учись с этим справляться, иначе полного удовольствия от римминга ты получить не сможешь. Чтобы оно было полным, ты должен быть вымыт настолько хорошо, чтобы тебе было комфортно. Дзынннннььь. До меня вдруг дошло. — Тебе не было комфортно прошлый раз, когда я делал тебе римминг? — Не настолько, насколько мне хотелось, — признал он. — Я не был готов к тому, что в мою задницу вгрызется голодная гиена, замаскированная под милого мальчика. А теперь в душ, живенько. Да, и покакай, если тебе нужно. — Мне не нужно, и я тебя ненавижу, — сказал я и действительно его ненавидел. — Тебе ещё меньше понравится делиться с кем-то куском пирога, который ты съел вчера. Я просто на него уставился. — Брайан, — сказал я через несколько секунд острого желания пожить на необитаемой планете. — Это СОВСЕМ не романтично. — А кто тут, блядь, романтику обещал? Ну да. Точно. Я забыл, с кем я говорю. Мне теперь уже было не так жарко и волнительно от мыслей о нашей первой с ним ночи… ну, мне было настолько жарко и волнительно, насколько могло быть при условии, что этот ублюдок даже не потрудился имя мое запомнить… Хотя я был уверен, что я тогда ооочень тщательно мылся в душе перед тем, как уйти из дома, подогреваемый надеждой, что кто-нибудь соблазнится моей задницей… — Не переживай, — сказал он. — Твоя задница была чистой, как тарелка умирающего от голода. Я расплылся в улыбке, потому что тут было сразу три повода для этого. Первое — само его сравнение. Второе — то, что он угадал мои мысли. Третье — может, имя мое его и не интересовало, но он помнил вкус моей задницы и хотел её снова... Это был самый большой комплимент, на который способен Брайан Кинни. — О, — сказал он с облегчением. — Наконец-то. Смеешься. А теперь тащи свою задницу в душ. Я потру тебе твою, а ты мне мою. — Это так же, как потереть спинку? Ты — мне, я — тебе? Брайан улыбнулся. — В сексе, по крайней мере, в хорошем сексе, всегда так: ты — мне, я — тебе. Я тоже улыбнулся. Это хорошо. Даже с какашечными лекциями. Ну, ладно… может, без них лучше. Но все равно хорошо. С кем-то другим нет, а вот Брайану я готов был простить все его дерьмо. И отсутствие такового, как в данном случае. Через пятнадцать минут мы вышли из душа, намытые и надраенные, розовые от горячей воды. Я пощупал подбородок — щетина. — Черт, уже торчит немного… Хочешь, чтобы я…? — Что, прости? — обернулся Брайан. — Я не расслышал, ты сказал, у тебя уже что-то немного торчит? Засранец. — Да, так я и сказал. А ещё у меня уже яйца опустились и усы растут. Только их видно плохо из-за того, что они светлые. Он снисходительно улыбнулся, потому что знал, что бреюсь я всего два-три раза в неделю, а ему зачастую приходится по два раза в день. Он помотал головой, стряхивая воду с волос. Мне всегда нравилось, как он это делает. Я всегда вспоминаю, как впервые поцеловал его. Хотя, скорее это он поцеловал меня. — Не брейся, — ответил он наконец. — Мне нравится, когда немножко колется. Добавляет ощущений. Брайан улыбнулся, увидев, как у меня затуманились глаза и шевельнулся член. Он притянул меня к себе и целовал долго и глубоко. Может, он и вымылся целиком, но зубы, слава богу, не чистил. Я не люблю, когда пахнет мятой. Мне нравится его запах — с жареной картошкой или чем угодно. — Никакой зубной пасты, — сказал он, отстраняясь. — Никакого мыла с запахом. Слюна не должна быть со вкусом Колгейт, а задница не должна пахнуть мылом Дав. Или любым другим. И даже не заикайся про смазку с фруктовым запахом. — А как насчет запаха кофе? — поддразнил его я. Он содрогнулся с коротким “буэ”, я рассмеялся. — Кстати, о смазке, — сказал он. — Что я о ней говорил на прошлой неделе? — Что должна быть только на водной основе, — послушно ответил я. — А почему? — Потому что масла повреждают латекс. — И? — На вкус как асфальт на парковке. — Умничка. Ладно, хватит болтать, пора делом заняться. Он открыл свой «Ящик с клевыми штуками» и вытащил самую большую анальную пробку, которую мне доводилось видеть. Из жесткого пластика с пупырышками. — Я собираюсь показать тебе, как получить лучший римминг в жизни, — он поднял пробку к лицу, любуясь ей, словно вазой династии Мин. Я решительно кивнул. Звучало как полезное знание. Намного полезнее знания о политическом символизме в «Улиссе» Джеймса Джойса… Мм, нет, низковата планочка. Любое знание полезней знания о политическом символизме в «Улиссе» Джеймса Джойса. — Хватит думать об английской литературе, смажь эту детку как следует. Я испуганно на него вытаращился. Черт, как он это делал? Я даже не знал, меня это пугало или впечатляло. Все сразу, видимо. Брайан лег на кровать, перевернулся лицом вниз на темно-синих простынях, раскинул в стороны свои длинные ноги. И у меня вдруг возникло ощущение, что Джеймс Джойс никогда не жил, и дурацкий «Улисс» не был написан. Вообще ничего в мире не было до того момента, как Брайан занял идеальную позицию — ноги раздвинуты, бедра согнуты так, чтобы я мог видеть каждый миллиметр цели и её окрестностей. Его копчик. Складочку между ягодиц. Сфинктер. Кожу между ним и мошонкой. Очень красивые яйца — охренительно красивые, правда. — Сегодня, — проурчал он, как огромный кот, и напряг мышцы на заднице, отчего стали видны ямочки. Я встряхнулся, выходя из транса, и тоже забрался на кровать. На тумбочке стоял огромный, промышленных масштабов, контейнер со смазкой, и я густо смазал пробку. Но все-таки я был озадачен. — Я думал, ты мне дашь сделать тебе римминг. — Дам. — Зачем тогда пробка? — Увидишь. Готово? — Думаю, да. Он поворчал в предвкушении и раздвинул бедра чуть шире. — Может, подушку? — предложил я. — С виду тебе не очень удобно. — Это немножко неудобно, — согласился он. — Мне так нравится. Когда поза не очень удобная, ощущения от римминга для меня только острее. И задница моя, кстати, отлично выглядит в такой позе. Я кивнул, хоть он меня и не видел. Это точно, задница смотрелась потрясающе. И спина. Он приподнялся на руках, и спина прогнулась аркой. Я уже говорил, как отлично мне было все видно? — Вставь её в меня. Я увидел, как мышцы сфинктера расслабились сами по себе, просто от предвкушения того, что случится. Я уже по опыту знал, как Брайан любит, когда что-то входит ему в задницу. Он опустил голову. Дыхание стало быстрым и коротким. Он умирал как хотел эту штуку. Ну и меня, как говорится, не нужно было просить дважды. Я сел между его ног и прижал кончик пробки ко входу. Он был сделан в форме головки члена и обильно смазан, поэтому проскользнул внутрь. Я восторженно следил, как анус растягивается, принимая в себя пробку. Но потом кожа натянулась до предела, и это, наверное, было больно. Брайан подтвердил мои подозрения прерывистыми вздохами и мучительным стоном. Я запаниковал. — Все нормально? Он застонал снова. — Лучше, чем нормально. — Не больно? — Конечно, больно. Задницы придумывали не для того, чтобы в них что-то заталкивать… особенно такое здоровенное… аххххх... бляяядь... охуеть как хорошо. Это было странновато поначалу — сам факт, что слова «больно» и «хорошо» описывают одно и то же действие (забудем про дурацкую песню Джона Кугара «Так прекрасно болит»). Но я начинал проникаться. — Глубже. Я нахмурился. — Дальше она ещё толще. Он, задыхаясь, рассмеялся. — Потому я её и выбрал. Не переживай, просто сделай. — Ты в курсе, что ты к припеву песни Бобби Макферрина приделал слоган Найк? — Солнышко? — Да? — Заткнись. Я бы рассмеялся, но зачарованно уставился на потрясающее зрелище — пробка погружалась все глубже, расширяя отверстие, и это при том, что в самой широкой части она была с банку колы. Явно недовольный моей медлительностью, Брайан поднялся на колени и толкнулся навстречу, насаживаясь на пробку до конца. Я мог только смотреть в изумлении. Кто бы мог подумать, что от растягивания задницы настолько широко можно получать наслаждение! Я подумал, не делали ли Брайану фистинг? Наверное, ему понравилось, если делали. Меня обожгло ревностью. Нравилось так, как сейчас, со мной, или сильнее? А ему явно нравилось. Брайан не просто наслаждался, он жаждал большего. Он чуть покачивался взад-вперед, взад-вперед, трахая себя этой штукой, а я вцепился в кольцо пробки, опасаясь, что он слишком сильно и глубоко толкнется, и чертова штуковина уйдет внутрь целиком. Через несколько минут он попросил меня вытащить пробку одним плавным медленным движением. Очень медленным. Я наблюдал, как пробка движется обратно из его тела, и пупырышки приподнимают краешки отверстия, показывая розовую изнанку ануса. У меня чуть закружилась голова от желания, которого я прежде не испытывал… что-то было такое в этой возможности видеть внутреннюю часть его тела… это было интимней, чем видеть его так растянутым… это… … пробка внезапно выскользнула вся. Брайан упал лицом в подушку и потянулся руками назад, разводя себе ягодицы шире. — Лизни, — потребовал он. — Просунь язык. Но только кончик. Видишь розовое? Коснись. Это сейчас самое чувствительное место всего моего гребаного тела. Я лег, чтобы сделать то, что Брайан просил. Его кожа была бархатной, нежной и горячей. И скользкой от смазки. Не зная, как он среагирует, я тихонечко обвел розовое колечко кончиком языка, а потом скользнул внутрь. Брайан всхлипнул и постарался растянуть себя ещё шире. — Вот так… — задыхался он. — Именно так... Не останавливайся… Господи боже, даже не думай, блядь, остановиться! Мог бы и не говорить. Не было силы, которая была бы способна меня остановить до того, как он кончит, и я почувствую, как от волн оргазма сокращаются его мышцы вокруг моего языка. — Нужно… дрочить... — прохрипел он. — Растягивай меня сам… не дай закрыться… блядь! Я все делал и смотрел, как ярко-розовый ободок пульсирует в такт ударам его сердца. Это было… красиво. Цвет, конвульсивные сокращения мышц, звуки, которые издавал Брайан, и то, как он дрочил себе жесткими короткими движениями. — Язык... — выдохнул он. Брайан еле выдавил это слово, но я, к счастью, понял, чего он хочет, склонился над ним и принялся снова дразнить языком нежную плоть. Я ласкал его, кружил по краешку ободка... Брайан начал дрожать. — Бусы… Вот в этот раз я не так быстро сообразил, о чем он просит. Потом дошло — анальные бусы. Голова закружилась снова, потому что я знал, что будет, и как это будет выглядеть… Бусы вошли очень легко, серебряные шарики один за другим исчезали в его теле, пока снаружи не осталась только веревочка. Повинуясь требованию Брайана, я принялся вылизывать его, ритмично потягивая за веревочку, пока не почувствовал, как его тело замирает на тонкой грани оргазма. — Тяни… — простонал он. — О, господи... Медленно, одну за другой, я вытягивал бусины обратно, после каждой останавливаясь, чтобы обвести языком колечко нежной кожи. Внезапно для меня, но уж наверняка не случайно, он кончил именно на последней бусине. Судорожные сокращения мышц вытолкнули её мне в ладонь. Брайан выкрикнул, задыхаясь, команду продолжать лизать, пока его тело сотрясали конвульсии. Господи боже! Через минуту Брайан кончил снова, когда я перевернул его на спину, вставил пробку обратно и заглотил его член так глубоко, как никогда до этого не делал. Глубже, чем следовало, наверное, но мне было не важно. Я во всей своей чертовой жизни не видел ничего более возбуждающего. Когда я перестал кашлять и вытер слезы, то посмотрел на Брайана. С раскрасневшимся лицом, волосами не просто влажными от пота, а мокрыми, он выглядел ошеломленным, с трудом удерживающим себя в сознании. Он хватал ртом воздух, веки прикрытых глаз подрагивали. — Я… — слабо прошептал он. Я протянул руку и погладил его по щеке. — Ты... — уже чуть тверже сказал он. А потом повернул голову и поцеловал мою ладонь. И я понял — это единственный ответ, который я получу, если спрошу его о подробностях. И его было достаточно. Более чем. Потому что — блин! — я выбил десять из десяти! Я просиял. Он слабо улыбнулся. — Хорошо? — спросил я. Голос у меня был хриплый, и горло саднило, но мне было пофиг. Брайан кивнул. — Да, — выдавил он. — Да, это было хорошо. Он повернулся снова поцеловать мою ладонь, и тут я опять зашелся в кашле. — Ты понимаешь, что мне второй раз за день чуть не пришлось применить прием Геймлиха**? — спросил он. Получилось только кивнуть. Мог бы я говорить, сказал бы, что его член лучше самого отличного бургера от «шефа» Боба, намного лучше. И если уж давиться насмерть — я выбираю член Брайана. — Ну вот, — сказал Брайан. — Вот так нужно получать римминг. Надеюсь, ты делал записи по ходу процесса. Я рассмеялся, потому что записи мне не требовались. Все отпечаталось в моей памяти навеки. И он это знал. — Ну и хорошо, потому что теперь твоя очередь, — сказал он, и теперь уже засмеялся только он, а у меня челюсть отвисла, и тонкая струйка слюны потекла из уголка рта. Брайан сел. — Мне только нужно пару минут передышки и стакан воды со льдом и лимоном. Нехуденький такой намек мне прогуляться на кухню. Нужно ли говорить, что второй мне не понадобился. Побыть милым стоило, независимо от сложности задачи. Неприятным побочным эффектом моего похода на кухню оказалось то, что к моему возвращению Брайан задремал. Я улыбнулся и поцеловал его в щеку. Мне придется подождать своей очереди, но, судя по счастливому лицу Брайана, это определенно будет стоить любого ожидания. *Библейский пояс - штаты на юге и среднем западе, где очень развита религиозность. ** прием Геймлиха - первая помощь подавившемуся. Нужно не стучать по спине, а обхватить человека со спины и резко нажать ему на живот.