Перестань быть незнакомцем

Ему четыре, и на собственноручно собранной им микросхеме красуются завитушки раковины со Стеклянного пляжа и отпечатки зубов, а он улыбается своим родителям, и повисает на люстре, и пинает старшую кузину по голени, и замышляет ужасную интригу против часов Оби. Ему четыре, и все знают Тони Старка, сынка Говарда, гордость Марии, ходячее бедствие, которое расчленяет до составляющих бифштексы в своей спальне и ловит мух морилкой. Одна-две-три-четыре. Он пересчитывает их по кончикам пальцев, шепча то слово, что преследует его повсюду– «чудо-мальчик». Ненавистное слово, потому что он ненавидит все слова с буквой «у». Ему больше нравится «р», например, «тигр», «борец» и «фракционированный». Именно в четыре он впервые модернизирует плиту и чуть не поджигает дом – благо, мужчина в сине-красно-белом вовремя поднимает его и отставляет в сторонку. *** – Невозможно, – сердито сказал Тони, – совершенно невозможно – немыслимо – чтобы Стив согласился отправиться в путешествие во времени. – Я бы поспорил, – ответил Брюс. Он говорил спокойно и невозмутимо, и Тони захотелось разнести все оборудование лаборатории на мелкие кусочки – возможно, хоть тогда этот докторишка наконец-то вспотеет. – Стив с самого начала знал, что на эксперимент могут повлиять неучтенные переменные. Исследовать четвертое измерение весьма сложно, если не сказать больше. Возможно множество вариантов, при которых все может пойти не так и не туда. И он принял этот риск. Его согласие было информированным настолько, насколько это вообще возможно. – Потому что он идиот! – заорал Тони. – Патриотичный идиот, который после слов «за родину!» сделает все, что угодно! Вплоть до того, чтобы застрять в этой треклятой временной петле! – Не принимай так близко к сердцу, – посоветовал Брюс. – Близко к сердцу? – в этот момент голосом Тони можно было дробить гранит. Он сделал глубокий вдох. Задержал дыхание. И выдохнул. – Я ничего не принимаю близко к сердцу. Я расслаблен. Я спокоен. Я хоть сейчас могу пойти и провести церемонию вручения Оскаров. Но ты… – он ткнул в Брюса пальцем, наплевав на угрозу появления Халка. Тони смог бы с этим справиться, если что. Он смог бы справиться с любой неожиданной и нестандартной ситуацией: для него они стали обыденностью после присоединения к команде Мстителей. – …ты вернешь его, – закончил он, и Брюс кивнул. – Будет проще, если кто-нибудь отправится в петлю вслед за ним. Я запущу поиски, начиная от сегодняшнего дня, но их можно ускорить, если вести одновременно и изнутри, и снаружи. – Черт. Вот так все и получается, да? Ты – Тони Старк, сперва родился, потом чуть не умер, а теперь как насчет того, чтобы побродить по неустойчивой пространственно-временной флуктуации в поисках безнадежно заплутавшего лучшего друга? – Давай уж. Согласен на все, – кивнул наконец Тони. – Только если я не словлю там дозу радиации, от которой у меня на голове десять ног вырастет. – Я видел максимум пять, – отшутился Брюс. Тони смеялся до хрипоты. *** Ему семь, и он опрокидывает на стол стакан сока, требуя дать вина. Все взрослые пьют вино, и он не понимает, почему ему нужно цедить виноградный сок, когда он умеет разбирать и собирать компьютер – вот сколько из них может это повторить? Отец, это точно, ну, может, еще Оби, но это не так уж и много. Семь – это тоже не слишком много, судя по тому, что все говорят, но семь – это счастливое, священное число. Все знают Тони Старка, чудо на двух тощих ножках, которое цепляется за рукав отца, требуя его внимания. Говард цыкает ему, а мимо окна проходит высокий блондин со щитом. *** – Ты же так ничего и не рассказал мне о себе, – сказал Стив за день до эксперимента Брюса. Тони посмотрел на него поверх своих остроугольных брендовых очков от Тома Форда. – Ну, и что же ты хочешь знать, приятель? Размер моей обуви? Количество моих наград? Или моих машин? Я как открытая книга, настоящая общественная собственность. Сделаю что угодно и расскажу о чем угодно. – Это все пустяки. – Машины не пустяки, – возразил Тони. – Они быстро ездят, привлекают женщин, а еще у них отличные кожаные сидения. Это самый главный признак крутизны в наше время, – он ухмыльнулся. Брови Стива сошлись на лбу буквой «V», и он посмотрел на Тони, как на сложную математическую задачку, в которой неясно, где иксы, а где игреки. Тони не сомневался, что никто и никогда не называл Стива «чудо-мальчиком», и это его необъяснимо печалило – ведь Стив был настоящим чудом света, сверхновой в космической мгле. Иногда Тони хотел его так сильно, что под ребрами как вилкой кололо. – Ты никогда не рассказывал о том, как жил. До нашей встречи. – О чем? О том, как делал оружие? – безжалостно уточнил Тони. – Это все есть в интернете. Я знаю, ты умный парень, Кэп, ты уже научился гуглить. – Да, но это то же самое, что слушать радио. Во время войны мы постоянно слушали радио. О наших победах, о том, что война закончится к Рождеству. Но все это было неправдой, – Стив смотрел на Тони с какой-то печалью, все его привлекательное широкоскулое лицо выражало искреннее любопытство. Тони накрыло нежностью, как взрывом лимонки. «Бах!» – и осколки повсюду. – Правду мы сооружаем сами. Из картона и блесток, – ответил Тони. Он увидел, как Стив нахмурился, но все равно закончил фразу, потому что Стив был слишком открыт, слишком бесстрашен, слишком обнажен – всем сердцем, легкими, мускулами, всеми уязвимыми точками. Правда, не для всех. Только для Тони. Но это было его самое опасное решение, потому что когда Тони видел это сердце, эти легкие, эти мускулы, он мог думать только о выжженной афганской земле, и жажда тут же напрочь пережигала горло. – Правду мы всегда творим сами, – продолжил он. – Мы создаем ее по собственным чертежам и проектам. Это песня о любви двадцать первого века, детка. Блеск и гламур, в которых купаются лжецы. – Я знаю, что ты лжец, Тони, – сказал Стив. – И поэтому ты любишь меня, верно? – улыбка на миллион долларов, обнажившая идеальные зубы. Стив вздохнул и опустил задумчивый взгляд на свой вязаный свитер. – И поэтому я здесь. *** Ему одиннадцать, и он говорит слишком много, болтая то с воздухом, то с солнцем, то с разрушительно бесконечным небом над головой, пока переезжает из одной школы в другую, перелетает с одной авиабазы на другую, следуя за Говардом с его работой. Ему нужно учиться, потому что однажды это все станет его, но одиннадцать – слишком мало, говорит Мария. Одиннадцать – идеально, говорит Говард. И все знают Тони Старка с его невидимым другом, от которого Говард стремится избавиться всеми средствами. Он слишком взрослый для этого, говорит Говард, а детские психологи бормочут что-то про замещение и эмоциональную травму. От чего, спрашивает Говард, от слишком большого богатства, слишком большого ума? Никто не знает, почему Тони общается со своим другом-из-воздуха, невидимым другом, который и говорит почти неслышно, который кажется слегка потерянным – Стив, зовет его Тони, и друг отзывается. *** Путешествия во времени – не точная наука. Это как ночью в школьном лагере пойти пописать, когда внутри плещется шесть банок пива, а вокруг вьются комары, и от их пронзительного писка голова гудит весь день напролет. – Держись, – сказал Брюс. Тони вошел в хромированную кабинку и принялся держаться так, что сломал один ноготь. – Вау. Всего три события за всю жизнь вызвали у Тони такую реакцию: мертвая петля на американских горках, столкновение автомобиля с бетонной стеной и отключение брони, когда Железный человек камнем падал прямо на город. На этот самый город он сейчас и любовался, стоя посреди Бруклина сороковых прямо перед обшарпанной многоэтажкой, вдоль окон которой протянулись бельевые веревки. – Ты на месте? – спросил Брюс через комм. Тони прочистил горло. – О да. Да, я на месте. – Согласно данным Щ.И.Т.а, здесь Стив и вырос. Мы точно не знаем, когда и куда его забросило, но из всех возможных комбинаций эта наиболее вероятна. – Согласен. Тони увидел свору бездомных собак и двух ребят, слонявшихся по улице – пьянея от куража, они курили, не скрываясь. Они уставились на Тони, и при одной мысли, что его сейчас попытаются ограбить школьные друзья Стива, он весь подобрался. Однако они ничего не сказали, а их глаза показались Тони бездонными чашами. Война. Все по-другому, и пусть эти мальчишки слишком юны, чтобы сражаться на фронте, зато вполне взрослые, чтобы чувствовать беспомощную ярость и развязную браваду – ружья и бомбы, а Америка запечатана в жестяную банку, не более надежную, чем банка из-под тунца. Тони прошел по улице и поднялся в здание. – Четвертый этаж, вторая дверь справа, – сказал Брюс. А ведь Тони должен был это знать, но так и не узнал. Слова Стива были обоюдоострым мечом. Тони постучал в дверь, ему открыла старушка. – Что вам? – Я ищу Стива Роджерса. Молодой такой парень, блондин, на вид худощавый и хилый, – Тони помахал рукой на уровне досывороточного роста Стива, прикинув его по старым фотографиям Щ.И.Т.а. – Не понимаю, о ком вы говорите. – Вы не из Роджерсов? – Я Маккензи, не оскорбляй меня, мальчик, – старушка захлопнула дверь. Тони попытался понять, что же делать дальше, и тут по лестнице поднялась молодая женщина с плачущим ребенком. Она выглядела уставшей и милой, но чуть истрепанной, как фотография, которую сгибали слишком много раз. Тони тут же представил себе ее историю: недавно вышла замуж, но муж ушел на фронт, а костяшки уже покраснели от стирального порошка и бесчисленных часов на фабрике, где она трудилась над снарядами, которые через шестьдесят лет будет совершенствовать Тони. – Если вы ищете Роджерсов, то они здесь больше не живут. Переехали в прошлом году. – У вас есть их новый адрес? – Нет, простите, – женщина ловко поиграла продуктовыми талонами со своей плачущей дочкой и откуда-то нашла в себе силы бросить на Тони любопытный взгляд. – А вы с ним друзья? Со Стивом, я имею в виду. – Я… – Тони пожал плечами. – Я не знаю, кто мы. – Тогда зачем вы хотите его найти? На этот вопрос ответить было проще. – Потому что он должен вернуться домой. *** Ему пятнадцать, и у него больше нет воображаемого друга – впрочем, как и настоящих. Он пьет слишком много и слишком часто, а потом его тошнит на чистенький внутренний двор Массачусетского университета. Леди и джентльмены, все знают Тони Старка, потому что в четыре утра об его бессознательное тело легко можно споткнуться на каком-нибудь ковре. Все успели выкурить с ним по сигаретке, выдыхая дым прямо ему в рот, да, это незаконно, ну и плевать, что он несовершеннолетний, ведь все ждут, так что он всегда готов. Пятнадцать, и он совершенно бесстыжий, а Стив Роджерс иногда возникает перед ним, когда получается вытащить голову из унитаза. Стив сидит на краю ванной и что-то втолковывает про армию и победы, насколько удается понять сквозь тошнотную пелену. – Кто ты? – спрашивает Тони, потому что Стив – это окончательное доказательство того, что он сходит с ума. – Почему ты продолжаешь появляться здесь? Стив смотрит на зеркало, на кафель, на линию скулы пятнадцатилетнего Тони. – Потому что ты единственный, кого я сейчас знаю, – говорит он, – и я не могу вернуться. *** Нью-Йорк, Нью-Йорк! Тони бродил по улицам, перекинув пиджак через плечо, и изображал небрежность, которой не ощущал. Стив потерялся где-то здесь, и Тони должен был его найти, но этот город был таким большим, настоящим городом мечты, что Тони слабо представлял, откуда начать. Брюс выдал ему список возможных ориентиров, и Тони решил посетить их все: кабинеты призывных пунктов, школы искусств, общественные парки, дома всех известных друзей и знакомых Стива. Он поговорил с матерью Баки Барнса, которая даже улыбнулась, вспомнив Стива, но ее улыбка медленно увяла, уступив место печали, потому что Стив уже ушел, совсем как Баки, как все парни их возраста. Они могли бы написать об этом песню, эти бруклинские парни, но никому не хотелось слушать грустных песен. Это был знакомый и, одновременно, совсем неизвестный ему город. Здания он узнавал, но улицы выглядели как-то не так, у всех встречных женщин были красные, как маки, губы, а мужчины, окутанные клубами сигаретного дыма, провожали Тони тяжелыми взглядами. Тони купил хот-дог, заправив его всеми возможными соусами, и вцепился в него зубами на углу Семьдесят второй улицы. Он ел, пока по подбородку не потекли пряные капли, а потом утер их рукавом своей рубашки за пять тысяч долларов. А почему бы и нет? Он Тони, мать вашу, Старк, отважный путешественник во времени, и когда он найдет Стива, то влепит ему прямо по роже, потому что это так в его духе – вызваться добровольцем для опасного эксперимента и потеряться во времени. В этом вся история жизни Стива, правда ведь? Друзья, прошу вас, аплодисменты. Тони разрешил себе представить самый худший сценарий: Стив потерялся навсегда, они никогда его не найдут, потому что Стив сидит на этом самом углу в 1959, или 1967, или в любом другом случайном году и не может знать, что только что в 1942 Тони похерил дорогущую рубашку, наплевав на это с высокой колокольни. Ведь он просто хотел вернуть Стива. – Возможно, он не стоит на одном месте, – раздался голос Брюса из комма. – Время для него гибкое. Он может прыгать туда-сюда, пытаясь вернуться к нам. – Но добраться до нас не может. – Ну, Стив ведь не ученый и не инженер. Ему недоступна та тонкая калибровка, которую делали мы. Мы мыслим спиралями, а он – прямыми линиями. Он совсем не похож на нас. «И хорошо, – подумал Тони. – Это в нем самое лучшее». Он выбросил остатки хот-дога, выпрямился и вытер руки о брюки. – Тогда побросай меня туда-сюда, Скотти (1). Давай попробуем другой год. *** Ему восемнадцать, и сердце Тони как обрывок пленки над огнем, как нитроцеллюлоза, которую все жгут, жгут и жгут. Вокруг рушатся дома, «Старк Индастриз» оказывается на грани банкротства, пока не приходит Стив и не хватает его за плечи: – Возьми себя в руки. Что ты имеешь в виду, хочет спросить Тони, потому что все знают Тони Старка, и все знают, что с гениями трудно, и взорвавшийся склад выбрасывает в ночное небо клубы дыма и пепла. – Это единственное, что я умею, – говорит Тони, и, кажется, в большинстве случаев этого достаточно. Создавать и конструировать, а вечность есть только у звезд, к которым они запускают ракеты, а Стив – совершенный незнакомец – смотрит на него глазами старика и говорит: – Ты же выше этого. – Нет, не выше, – отвечает Тони, потому что в восемнадцать он знает все, и это правда. Единственная правда на свете. *** – Что-то изменилось, – сказал Тони вслух. – У меня голова болит. Я начинаю вспоминать. – Я прямо сейчас смотрю на твою электроэнцефалограмму, – отозвался Брюс по другую сторону времени. – На ней ничего необычного. Ну, то есть ничего необычного из того, что не было бы там, когда мы начинали. – Что-то не так, – продолжал настаивать Тони. Шел 1949 год, на улицах гремели парады, пели трубы и цвели широкие улыбки, а Тони только и мог, что прижимать два пальца ко лбу. – Я прошел мимо особняка Старков, это вызвало воспоминания о моем детстве, когда я жил здесь – и там был Стив. – Он был в особняке Старков? – Нет же, он был в воспоминаниях. И не только в этих. Он… – к Тони пришло внезапное осознание. – Он был на похоронах моих родителей, – ярость накатила соленой волной, Тони сжал кулаки, но ему не на кого было злиться – не на кого, кроме себя самого. Теперь он четко вспомнил: процессия черных машин, красно-белые венки, и тут Стив Роджерс появляется из ниоткуда, кладет руку на спину Тони и говорит: «Мне жаль, мне жаль, мне так жаль». Он был там, понял Тони, погружаясь в воспоминания, как ключ – в замок зажигания. Внезапно оказалось, что другую цепочку воспоминаний – там, где машина разбилась, родители умерли, а Стива Роджерса никогда рядом не было – ему оживить трудно, она стала какой-то размытой. Оказывается, Тони не рыдал три недели спустя, сидя в своей лаборатории. Оказывается, Тони не сумел сдержать свой язык при встрече с прессой и доброжелателями, да так, что чуть удушье не заработал, и в звуконепроницаемых стенах своей лаборатории он не начал плакать навзрыд, надрывая связки до хрипоты. Он начал забывать это, новые воспоминания перебарывали старые, и, наконец, он отчетливо увидел, как на кладбище солнце заиграло в волосах Стива – единственная прекрасная деталь на обломках прежней жизни. – Капитан выбрал тебя в качестве константы, – понял Брюс. – Он перемещается во времени, пытаясь вернуться назад, и использует тебя, как контрольную точку. Умно. И чертовски страшно. Потому что мало того, что взрослый Тони постоянно думал о Стиве – теперь его голова наполнилась воспоминаниями о том, как в его четыре, в одиннадцать, в пятнадцать, в восемнадцать Стив появлялся с ним рядом, выходя из каких-нибудь дверей, как призрак. И как невероятно счастлив был Тони в редкие визиты этого странного человека – его единственного тогдашнего друга. «Ты никогда ничего о себе не рассказывал», – сказал Стив, а теперь сердце, легкие и мускулы Тони были открыты нараспашку, весь клубок его жизни размотался ниткой по полу, повсюду расплескались брызги воды, музыка и лихорадочное сожаление. Вот к чему все привело: Тони строит, а Стив прыгает и рушит все одним махом. *** Ему двадцать один, и у Тони столько денег, что он чует их запах на своих пальцах: баксы, секс и власть. И все равно он лежит ночью в своей кровати, глядя на темное небо сквозь прозрачный потолок, и ждет прихода Стива. Стив все еще приходит, хотя все реже и реже, и когда он появляется, Тони чувствует сперва радость, затем желание, потом ярость, горячую ярость двадцатиоднолетнего парня, безрассудную и бесстрашную, когда под веками полыхает алым. – Где ты, когда не здесь? – спрашивает он. Стив расправляет плечи: солдатская выправка. – Путешествую. – Куда, на Гавайи? В Дубай? Куда? Оби нанял тебя следить за мной? Скажи мне правду! – требует Тони. Он не может перестать хамить и скандалить, не может остановить слова, вылетающие изо рта, как покерные фишки, как от поворота рулетки, где Тони угадывает только в половине случаев. Стив видел его, когда он рыдал над могилой родителей – и никто не имеет над Тони больше власти, чем он. Все знают Тони Старка, но только Стив видел его в тот момент. – Ты пьян и несчастлив. Я приду в другой раз. Но Тони вылетает из кровати и, схватив Стива за руку, разворачивает к себе. Стив не сопротивляется, терпеливо ждет, и, чтоб его, разве только Тони здесь несчастлив? – Что ты ищешь? – спрашивает Тони. – Что пытаешься нарыть? Что бы там ни было, я куплю это тебе. Ему двадцать один. Тони знает: у всего есть своя цена. *** Тони не хотел знать, не хотел видеть. То, кем он был, из каких частей состоял – он не хотел больше с этим сталкиваться. К сожалению, на этот раз у него не было особого выбора. На пляже играл мальчик, играл сам по себе: подбирал ракушки и разбивал их о камни побережья. – Это самый сюрреалистичный опыт сталкерства в моей жизни, включая тот раз с клонами. – Все не так уж плохо, – откликнулся Брюс. – Это же ты. – Вот именно. Мальчик разбивал ракушки на тысячи крохотных осколков: уже тогда, сколько Тони Старк творил, столько же и разрушал. Тони шел вперед скованно, смотрел со страхом, и когда мальчик, наконец, потащился с пляжа навстречу ждущей его матери, Тони отвернулся. Он не хотел видеть, потому что это было больно, а он не умел справляться ни с детьми, ни с болью. – Стив, ублюдок, где же ты… – пробормотал Тони и перепрыгнул от четырех лет к восьми, от восьми к двенадцати. Он прошел через залы особняка Старков, увидел пять разных слоев обоев, услышал, как мать играла в викторину со своими интеллигентными друзьями, и чуть не оглох от случайного взрыва в лаборатории отца. Он вспоминал все это, свирепо скручивая в руках галстук. Он не хотел быть здесь. Смотреть в прошлое нужно умирающим, а Тони еще не собирался умирать. Он смотрел на себя в четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… годы пролетали разными прическами, усиками и бородками, взглядами Тони на себя в зеркало, скользким машинным маслом на руках и глазурью кокаина на языке. Он не хотел, чтобы Стив это видел. Для Стива ему хотелось быть безупречным, как будто Тони – барабанная дробь – Старк был разработан на заводе и вышел прямиком из коробки, весь такой ослепительный и цельный. Но было не так. Вот он, Тони по кусочкам, Тони по сегментам, мимо промелькнули все годы, изобретения и использованные презики, и как-то они не складывались в цельную картинку, пазы не сходились. Он представил себе юного Стива, Стива из своих сегментов – худенький бруклинский мальчишка, бесконечно храбрый и безнадежно сострадательный. Стив мог стесняться того, кем был, вот только он не был Тони Старком. Он никогда не шествовал по пустырю под аккомпанемент пронзительно свистящих бомб, каждая из которых падала ровнехонько на свой крестик. Стив убивал единицами, потому что должен был – а Тони убивал тысячами, потому что это у него хорошо получалось, потому что таков был его талант, потому что ему даже в голову не приходило заняться чем-то другим. *** Ему тридцать, зал для заседаний совета директоров «Старк Индастриз», кажется, уходит куда-то в бесконечность, со всеми этими портретами стариков, которых Тони не помнит, и он знает, знает, знает, что однажды станет одним из них. От этой мысли его тошнит. Эта мысль заставляет его идти на безумства: прыгать с парашютом, тащить в постель каждую Мисс Вселенная по очереди, не вылезать из лаборатории, пока не подаст на пять новых патентов. Однажды Стив возникает у захламленных шкафов и сразу же начинает рыться там – явно в поисках съестного. – Стив, – тихо окликает Тони. – Знаешь, что я думаю? О том, почему ты появляешься? Мне кажется, ты меня любишь. Стив застывает, держась за краешек коробки с хлопьями из пророщенной пшеницы – дело рук Пеппер, не иначе. – Конечно, я люблю тебя. Ты мой друг. Тони улыбается и подходит ближе, его горячее дыхание касается лица Стива. Стив напрягается всем телом и пытается избежать прикосновения, и Тони запускает пальцы ему в волосы. – О да, ты хочешь переспать со мной. Хочешь оттрахать меня прямо у этого шкафа. Хочешь, чтобы я орал под тобой. Стив отталкивает его. – Прекрати, это неправильно. Тони сжимает зубы. – Я же не слепой, знаешь, – он делает шаг вперед, но Стив быстр, невероятно быстр и легко уклоняется от Тони. – Однажды, – Стив устало улыбается, – однажды все изменится. Однажды ты поймешь. Тони вздрагивает, потому что это звучит так похоже на отца, на Оби, на всех тех, кто знает Тони Старка и кто говорит ему: «Однажды ты станешь великим человеком». Но он все еще топчется на месте, все еще чего-то ждет. *** В 1986 году Тони завернул за угол и увидел промельк светлых волос, широкие плечи, униформу Капитана Америка. – Стив, – это слетело с губ легче перышка, потому что в тот момент это было единственное имя, единственное, которое имело значение. Когда-нибудь наступит конец света, а Тони все так же будет просыпаться по утрам среди простыней, сбитых от кошмаров, в которых он убивал всех и каждого, и все так же будет произносить «Стив»: беззвучно и с надеждой. Стив не услышал. Тони побежал за ним, выкрикивая его имя, но между ними как будто пролегло несколько измерений, тонких граней, обрезавших звук и эхо. Стив продолжал идти вперед, а у Тони сбилось дыхание, он натер пятки… И Стив исчез. – Черт! Я только что его упустил. Черт, черт, черт! – Нужно было бежать быстрее, – с привычной прямотой заявил Брюс. – Я видел его прямо там, – рявкнул Тони. – Ты можешь вычислить его траекторию? Я был в десяти футах. Рассчитаешь, куда его занесло? – Нет. – Наука бесполезна, – Тони сорвал с себя комм и бросил его оземь. Позже он вернется за ним, потому что ему нужен Брюс. Нужен для того, чтобы проводить вычисления и переносить его, но, черт, он был всего в десяти футах. Вот всегда так со Стивом, казалось бы, десять футов – а на самом деле тысячи миль, улыбка Стива против желания Тони, и мост все падает и падает (2)… И не сказать, чтобы Тони считал, что Стив заслуживает лучшего, ведь Тони – эгоист. Он заберет себе все, что сможет взять, и добежит с этим до баскетбольной корзины. Одна беда – Тони не знал, как спросить. Есть ли способ выразить то, что он хочет – слова, после которых Стив не расширит глаза и не окаменеет подбородком, слова, после которых все, что Тони создавал, не рухнет и не рассыплется в прах. Вернувшись обратно, Тони поднял комм с мостовой. – Мы попробуем снова, – голос Тони был тверд и решителен. Хватит оправданий. – Тогда на счет три. Тони был готов. *** Ему тридцать шесть, и вот что Тони Старк знает о любви: это шрамы на груди, это ком в горле, это разрушительный вирус, который стирает все на своем пути. Тони бежит сломя голову и упорно отстреливается, но каждый раз, как видит Стива, не понимает, что делать дальше. Все знают Тони Старка, а Тони Старк знает, что любовь надо запереть на карантин и вводить только в виде прививок. Потому что к любви нужно выработать иммунитет, а глаза Стива такие голубые, что Тони больше не может в них смотреть. – Я все рассчитал, – говорит Тони в тридцать шесть. – Ты из будущего. И даже не спорь – я рассмотрел все возможные варианты, и это единственный, который имеет смысл. – Ты прав, – говорит Стив, сидя рядом с ним на причале. Вода холодит босые ступни Тони, который прячется здесь от Пеппер, от Роуди, от всех и всяческих встреч в своем расписании. От Стива он прячется тоже, но Стив всегда умудряется найти его. – Каким я стану? – Ты действительно хочешь знать? – Стив отвечает вопросом на вопрос. – Нет, это испортит весь сюрприз. Но вдруг я облысею? – он смотрит на очертания Нью-Йоркских небоскребов на фоне неба. Манхэттен поднимается из воды, как статуя русалочки. – Тебе нечего бояться, – негромко говорит Стив. – Я уже так долго брожу незнамо когда. Что прежде, что теперь мне многое приходилось оставлять за спиной – и все было хорошо. Я нашел небезразличных мне людей. Так что и в этот раз все будет хорошо. – Ты так в этом уверен, – удивляется Тони. – Потому что я тебя знаю, – говорит Стив. – Знаю, что ты поймешь, как спасти меня. *** Тони начал оставлять письма. Он прошелся от четырех до сорока, засовывая письма за оконные рамы, в шкафы – всюду, куда, как он думал, Стив мог бы заглянуть. «Для С. Роджерса», – писал он на сложенной бумажке, а внутри было так: «Стив, как же ты меня бесишь, ты что, не знаешь, что, потерявшись, надо стоять на одном месте. Я ПЫТАЮСЬ НАЙТИ ТЕБЯ, так перестань усложнять мне дело. Когда прочтешь это, давай встретимся в 1996 году, в саду особняка Старков, у уродливого фонтана с безголовой статуей». Он не подписывался. Стив поймет, от кого письмо. – Исходя из банальной статистики, большая часть этих писем пропадет в первый же день, – предупредил Брюс. – Ты оставляешь их в людных местах. Уборщицы выбросят, наверное, процентов восемьдесят, с учетом того, что ты их не подписываешь. – Нам нужно, чтобы всего одно письмо дошло до цели, и мы окажемся в нужном месте и в нужное время. Запястье сводило судорогой от всей этой писанины: Тони остановился в том времени, где еще не был изобретен копир. Это была такая варварская эпоха, что у Тони руки зудели от желания снять конструкторские шоры с глаз инженеров. В играх со временем крылся огромный соблазн – вот бы прогнуть все под свои взгляды – но Брюс постоянно висел над душой, да и сам Тони смотрел достаточно фильмов-катастроф, чтобы понимать, что не стоит шутить с временными потоками и воскрешенными по ДНК динозаврами. «Я знаю, что ты поймешь, как спасти меня», – вспомнил он слова Стива и представил тепло его рук на плечах, его улыбку в тысячу ватт. Любовь, подумал Тони, это синоним всего, что он написал в своих письмах, пусть даже Стив этого так и не поймет. – Теперь нам остается только ждать. *** Ему сорок, окно распахнуто навстречу чересчур влажной летней ночи, и Тони спит, раскинувшись на водяном матрасе. Ему снятся перенастройка Джарвиса и синие татуировки. В полпервого он разлепляет глаза: на краю кровати сидит Стив и читает какую-то бумажку. – Эй, – сонно бормочет Тони. – Мой любимый путешественник во времени. Когда ты пришел? – Привет. Только что, – говорит Стив и улыбается. Наклонившись, он целует Тони в макушку, и все знают Тони Старка, гения-миллиардера-плейбоя-филантропа, но никто не знает, как Тони вздрагивает. Это только между ними. – Я тоже, – шепчет Стив. – Что? Стив убирает бумажку и встает. – Не волнуйся об этом, – говорит он все с той же счастливой улыбкой. – Увидимся позже. *** Тони завернул за угол и увидел безголовую статую, столь же уродливую, как помнилось с детства, и деревья все в цвету, а еще Стива, который стоял там, как всегда настороже, как всегда готовый ко всему. Воздух вылетел из легких, и Тони охватила такая радость, какой он еще никогда не испытывал, потому что Стив оказался здесь, наконец-то. Стив это сделал. Тони потерял Стива, но теперь Стив нашелся. Тони вальяжно подошел поближе. – Ты знаешь, сколько времени я потратил, гоняясь за тобой? – было первым, что он сказал. – Вообще-то, да. Еще как знаю, – Стив ухмыльнулся, но Тони… Тони по-прежнему изображал из себя крутого игрока в покер и прижимал карты к груди. – Ради тебя мне пришлось побывать там, где еще не было интернета, – заявил Тони. – Ты родился до интернета. Не пытайся выставить это смертельным испытанием. – Это и было смертельным испытанием, – настаивал Тони, – и ты возместишь мои тяготы, Роджерс, всем, чем только сможешь. Ты крупно задолжал. Твоя задница принадлежит мне. Стив вскинул брови, и у Тони мурашки по коже побежали, потому что он все вспомнил, все прежние-новые появления Стива, когда он выглядывал из приоткрытых дверей и бежал вслед по улицам, залитым дождем. – Тони, – Стиву было не занимать терпения, – все это мило и замечательно, но я хочу вернуться, наконец, домой. Мы можем и потом поговорить о том, сколько я тебе должен. – Брюс там все донастраивает. Это займет пару минут. – У меня прыгать во времени получалось быстрее, – заметил Стив. – О да, ты в этом стал настоящий мастер. Но сколько времени ушло на то, чтобы сделать это правильно… – Пожалуй, что немало, – Стив принял задумчивый вид, и у Тони закололо в кончиках пальцев. Стив позвал его по имени, и тогда Тони понял, что что-то изменилось – как комар зазвенел в воздухе, но на этот раз не из-за перемещения во времени, а из-за предвкушения. – Тони, – повторил Стив. Тони хотелось слушать и слушать, как он это произносит, хотелось отпечатать в памяти идеальный рот Стива и изгиб его улыбки. – Что? – хрипло переспросил он. Стив сделал шаг вперед. Тони вспомнил свои тридцать, когда он сделал грязное предложение Стиву. Он тогда отказал, и частично Тони ждал повторения того случая. Так что он вздрогнул, когда Стив тронул его предплечье, скользнул по руке вверх и обхватил подбородок. – Мы же друзья, верно? – спросил Стив. – Ну… если бы ты спросил меня десять минут назад, я бы определенно ответил «да». Но теперь… Кое-что мешает. – Отлично, – Стив подался вперед и поцеловал его. Он был неуверенным и осторожным, и Тони осознал, что, несмотря ни на что, Стив все еще сомневался. Стив был отважным, бесстрашным и рисковым парнем, но пока еще не знал, что в Тони сомневаться не надо, что Тони – его единственная точка опоры в этом диком, безумном мире. Тони поцеловал его в ответ и точно прочувствовал, когда до Стива наконец-то дошло: поцелуй стал страстным, глубоким и даже немного отчаянным. Руки Стива уверенно обосновались на спине Тони, Тони зарылся пальцами в волосы Стива, и они целовались, целовались и целовались, впечатываясь друг в друга, целовались, пока Брюс не запустил свои алгоритмы, и сад не ушел вертикально вверх. Они продолжили целоваться, даже когда плюхнулись в свое время и полетели кувырком. Локоть Тони вдавился куда-то под ребра Стиву, а Стив свалился на стол: грубо и неловко, но зато наконец-то дома. *** Новое воспоминание, свежее и ослепительное: как впиваются в кожу пальцы Стива, оставляя синяки. Тони прижимается к нему на постели, тесно обхватив ногами. Потом сверкает зубами и, как бы поддразнивая, спрашивает: – Ну, и какой же Тони хуже? Давай, мне можно не врать. – Никакой, – Стив заново начинает пересчитывать позвонки на спине Тони. – Ты уходишь от ответа, – жалуется Тони, но Стив так целует его в основание шеи, что никак не получается перестать улыбаться. – Все они стали тобой. А я, как бы это сказать, несколько пристрастен, когда дело касается тебя. – Даже сейчас? Стив виновато опускает голову, и он так великолепен и прекрасен, что Тони этим просто оглушен. Он не знает ни правил, ни границ, ни пределов того, что сейчас происходит между ними, и на мгновение ему становится страшно – но потом он глубоко вздыхает и вспоминает. Все знают Тони Старка, а Тони может так и не узнать правил, вообще никогда, но, черт, как оказывается, он может сам создать, а потом разрушить их. Одно за другим, переворачивая с ног на голову все законы пространства и времени, и теперь впереди простирается прекрасное будущее, и только это важно.