Сказитель

В небольшом шатре курились травы, и в воздухе витал непривычный мне аромат. Старая орочья шаманка смотрела на меня помутневшими глазами. Ее дряблую кожу покрывали алые узоры и вязь выпуклых грубых шрамов; желтели костяные украшения, поблескивали массивные серьги, сильно оттягивающие уши. Она дышала глубоко и размеренно — едва прикрытая грудь, вероятно, некогда бывшая роскошной, медленно вздымалась и опускалась. — Говорят, — промолвила наконец шаманка, — ты собираешь истории и легенды? Ее голос, несмотря на то что ей было сложно говорить, был похож на зов природы: такой же мощный, пусть и приглушенный, и заставляющий трепетать. — Правду говорят, — ответил я. Она продолжала на меня смотреть и точно проникала в душу. Внимательно разглядев ее, пусть и издалека, в приятном полумраке шатра, я понял, что она или плохо видела, или вовсе была слепа, — ее веки лишь изредка подрагивали, и чаще всего шаманка изучала пространство перед собой, не моргая. — Интересное у тебя ремесло, человек. Нравишься ты мне — расскажу тебе самую сокровенную легенду нашего клана, — она на мгновение замолчала, точно вспомнив о чем-то, — о великом даре Отца-Неба. — Это большая честь для меня. Шаманка склонила голову в знак одобрения, и уголки ее сморщенных бледных губ чуть приподнялись. Она еще некоторое время просидела в молчании, точно ненадолго задремала, а я терпеливо ждал. Наконец шаманка пошевелилась, вновь обратила ко мне мутный взор и начала свой рассказ: — Много лет минуло с тех пор, человек, — уж и не помню, сколько сменилось сезонов. В те времена жила в клане молодая шаманка, и звали ее Вайтири. Она была умелой, пусть ей и недоставало опыта. Духи были благосклонны к ней — не раз предостерегали ее и собратьев ее от опасности, направляли их стопы, не давали сойти с пути. Старая шаманка замолчала, подрагивающими руками потянулась к покрытой неглубокими трещинами чаше, взяла ее и отпила из нее что-то, после чего указала мне на другую чашу, совсем новую, ровную и сверкающую, и, как только я пригубил травяной отвар из нее, продолжила: — Кажется, эту пору вы зовете Смеющимися Ветрами. В одну из ночей Вайтири было видение — открылись ей бушующие воды и высокий каменный пик в темной дымке, в недрах которого светилось огромное гнездо. С небес, усыпанных тысячами звезд, били ослепительные молнии, и прозвучал чей-то оглушительный голос, повелевающий ей: «Подойди». Шаманка вновь умолкла, и некоторое время я слышал лишь ее размеренное дыхание. Выделанная кожа и меха, прикрепленные к остову шатра, были настолько плотными, что звуки извне почти не проходили сквозь них. Это был ее, шаманки, маленький мир, полный видений, полумрака, курящихся трав и сокрытых от посторонних глаз ритуалов. — С тех пор Вайтири, — очнулась наконец она, — пуще прежнего следила за движением светил и расположением звезд. Сменялись сезоны, умирали соратники, рождались их преемники, и однажды, в пору Смеющихся Ветров, небо явило ей желанный сверкающий узор. Хан настаивал, чтобы шаманка осталась, но она была непреклонна — знала, что Отец-Небо не любит ждать и не поймет неуважения. Он никогда не разбрасывался словами попусту. Отец-Небо звал ее к себе. Мать-Земля благоволила, не препятствовала и заверяла, что позаботится о клане в ее отсутствие. Полог шатра приподнялся — внутрь вошли несколько шаманок и в почтении склонили головы. Одна из них держала глубокое глиняное блюдо, полное воды, другая — кусок невзрачной ткани, третья — два небольших сосуда. Старая шаманка мягко улыбнулась уголками губ и едва заметно кивнула. — Вайтири достигла Нефритового океана, — продолжила она, точно нас в шатре все еще было двое, — села в маленькую лодку и поплыла прочь от островов. Шаманка рассказывала, как Вайтири гребла веслом, как сражалась со стихией и, читая знаки, искала тропу на синей глади, я же слушал и наблюдал за орочьими девами. Они будто не замечали меня; казалось, я не имел для них никакого значения, настолько они были непринужденны и сосредоточенны. Шаманки разорвали ткань на несколько частей, смочили в воде и начали смывать алые узоры с тела наставницы. Мало того что мне доверили старую легенду их клана, так я еще, по всей видимости, присутствовал при каком-то ритуале. Я разрывался между рассказом и попытками понять, что именно происходит. Старая шаманка по-прежнему то умолкала, то продолжала говорить, и казалось, что голос ее становится все тише, но увереннее. — И открылись ей бушующие воды и высокий каменный пик в темной дымке. С небес, усыпанных тысячами звезд, били ослепительные молнии. Вайтири не без труда причалила и вытащила лодку на узкую ленту берега. Опираясь на весло, точно на посох, она пошла наверх, и путь этот занял три дня. Три дня и две ночи ее омывал холодный дождь, будто до того соленых брызг было мало, пробирал до костей неукротимый ветер, и острые камни рвали ее стопы, но сил и терпения у нее было не занимать. К тому времени шаманки уже успели смыть алые узоры и неоднократно поменять воду в блюде. Начисто протерев кожу наставницы, они дождались, пока влага испарится, после чего одна из них открыла темный сосуд и вылила на ладонь немного ароматного масла. Я, сам того не заметив, затаил дыхание. Они к чему-то готовили старую шаманку. — Наверху было сокрыто массивное гнездо, а недалеко от него стояла огромная птица грома. По ее перьям струились молнии, а глаза пылали голубым светом. Завидев Вайтири, воплощение Отца-Неба лишь слегка взмахнуло крыльями, и закружились неистовые вихри. Шаманка только и успела, что воткнуть весло в небольшую расщелину, но устояла. Не раз и не два еще птица взмахивала крыльями и страшно кричала. «Ты проверяешь меня, Отец-Небо, — прохрипела тогда Вайтири. — Я принимаю твой вызов. Узри же, что я достойная дочь своего клана!» Мне на мгновение показалось, что старая шаманка вздрогнула, точно встала на место той, о которой рассказывала. Ее лицо преисполнилось решимости, кожа чуть светилась от неизвестного мне масла. С нами в шатре осталась лишь одна ее подопечная, другие безмолвно поклонились наставнице и вышли, забрав с собой блюдо с водой и тряпки. Орочья дева открыла светлый сосуд и вылила на ладонь голубую жижу. Она обмакнула в нее палец и начала неторопливо вырисовывать на теле старой шаманки новые знаки. Я мог только гадать, что они обозначают. — Вайтири устояла перед неистовыми вихрями, но Отцу-Небу этого было мало — птица закричала еще страшнее, и с ее перьев начали срываться молния за молнией. Они с неистовой скоростью летели в шаманку, но по неведомой причине ни одна из них не достигала цели. Вайтири была напугана, как никогда, но даже и не думала о побеге и продолжала стоять невзирая на усталость и боль. Она хрипела и скрипела зубами, но не отступала — пусть Отец-Небо узрит, что она его истинная дочь. Смертоносные змеи впивались в весло и уходили в каменную твердь. Птица не унималась, точно была разгневана донельзя и вознамерилась обратить шаманку в пепел, но Вайтири знала, что истинной целью было испытание — испытание ветрами и молниями, испытание болью и страхом, испытание ее души и тела. Орочья дева закончила выводить неведомые узоры на наставнице, аккуратно закрыла сосуд, поклонилась и вышла из шатра. Старая шаманка глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Она точно собиралась с силами, чтобы закончить свой рассказ. — Понял Отец-Небо, что не взять Вайтири ни ветрами, ни молниями, и птица бросилась в ее сторону. К тому времени шаманка уже упала на колени и силилась не отпустить весло. Она коснулась тверди свободной почерневшей рукой, и все ее мысли устремились к Матери-Земле — та незамедлительно встала перед своей дочерью. Спокойная, величавая, сотканная из камней, грязи, коряг и мха, великодушная заступница отвела яростные удары громадной птицы и рассыпалась в пыль. Последняя искристая змея ударила в посох, и Вайтири повалилась на землю. Старая шаманка поднялась на ноги, и только тогда я заметил, что невзирая на старость у нее невероятно прямой стан. Плечи были гордо расправлены, от тела, пусть и одряхлевшего, веяло мощью — сила духа и сила плоти сплелись в ней воедино, сплавились в невероятно твердую породу. Она извлекла из грубого, узкого и вытянутого сундука ало-белый посох с зеленым, срезанным по бокам ромбом наверху и оперлась на него. — Когда Вайтири очнулась, вокруг простиралась темнота. Мир был полон звуков, запахов и ощущений, но не было в нем более света и цвета — то была расплата за дерзость. Простое весло обратилось в резной посох — то был великий и щедрый дар Отца-Неба за смелость и стойкость. Шаманка кивнула мне: — Что ж… пришло время умирать, человек. На секунду меня самого точно пронзило молнией, дыхание сбилось, а сердце затрепетало, но я быстро понял — это было сказано не обо мне, и успокоился. Она говорила о себе, о том, что ее жизнь подошла к концу и ей настало время возвращаться в обитель Отца-Неба, — вот зачем орочьи девы смыли с нее алые знаки и покрыли ее тело вязью голубых, символизирующих, вероятно, небеса. — Я думал, что дети Орды погибают в боях или от старости, но не уходят добровольно. Шаманка мягко улыбнулась, точно мать несмышленому ребенку. — Я просто знаю, человек, когда умру. Еще до твоего прихода я видела, что ты погостишь в нашем клане, и тогда же узрела собственную смерть. — Выходит я… стал вестником смерти? — изумился я. — Нет, ты — лишь подтверждение того, что время не стоит на месте, а пропасть между людьми и орками не такая уж и непреодолимая. Шаманка уже было собралась выйти из шатра, но я вспомнил об одной вещице, что лежала у меня в дорожной сумке. Правда, теперь я был более чем уверен в том, что она в самом деле слепая, но отчего-то лихорадочно отомкнул застежку и вытащил пожелтевшие бумаги, завернутые в выделанную кожу. Письмена на них я так и не смог разобрать — они были слишком корявыми и необычными, верх небрежности и несуразности. — Постойте! — окрикнул я ее; она обернулась и обратила ко мне мутный взор. — Я хотел спросить еще… хотел спросить, что это? Я не смог разобрать ни единого символа, ни единого рисунка. Тут же меня охватил стыд за то, что я, вероятно, несдержан и нетерпелив и нарушаю ход обряда, но шаманка была столь добра ко мне, что я отчего-то преисполнился смелости. Она бережно приняла сверток, погладила рукой кожу, развернула его, аккуратно провела ладонью по пергаменту и принюхалась. — Тебе нужны гоблины, человек, — наконец произнесла шаманка. — Это невероятная находка. Но будь осторожен — тебя ждет непростой путь, полный неожиданностей и опасностей. Один неверный шаг, и нить твоей жизни оборвется. Подумай, стоит ли ради этих бумаг глядеть в лицо смерти. — Благодарю! Но… но как… как вам это удалось? Ведь ваши глаза не видят. — Глаза — лишь малая толика зрения, человек. А теперь прощай. С этими словами она вышла из шатра, а я последовал за ней. На выходе меня остановили орочьи воины. Один из них положил мне свою здоровенную руку на плечо и отрицательно покачал головой — дальше идти мне было нельзя, но увиденное перевернуло многое в моей жизни. Я смотрел, как старая шаманка передает посох молодой и та с почтением принимает его. Небеса нахмурились, собрались грозовые облака — я слышал приближающиеся звуки грома. Орки выкрикивали какие-то слова и стучали оземь кто чем мог — дубинами, ногами, массивными древками. Они чествовали уходящую старую шаманку, которая двигалась в сторону почерневших туч. Жизнь и смерть для детей Орды — великие дары Отца-Неба и Матери-Земли. Все они выходят из земли и в конце пути возвращаются к небу. Облака разверзлись, и из-за них показался огромный дракон, сотканный из черных лоскутов и серебристо-белых молний. Он застыл на месте и лишь размахивал своими струящимися, непрерывно меняющимися крыльями. — Илат?! — ахнул я от изумления. Но вскоре морок развеялся. Или, наоборот, появился — этого я понять так и не смог, но силуэт дракона размылся, и я увидел невероятную птицу грома. Старая шаманка остановилась и воздела руки — из ее тела вылетела сверкающая молния и устремилась к небесам, после чего долгожительница повалилась за землю. К ней поспешила ее преемница. — Прощай, Вайтири, славная дочь Отца-Неба! — сорвалось с моих губ. Я склонил голову вместе с орками и закрыл глаза. Тот день красной нитью впился в пеструю ткань моей жизни.