Снег

Непроницаемые серые облака щедро дарили раскинувшемуся под ними простору такой родной и привычный в этом суровом краю снег. Белые комочки грациозно извивались в воздухе, самозабвенно танцевали, игриво дразнили друг друга, смеялись тихим, едва уловимым шёпотом и нежно оседали на давно ожидавшую их землю. Такие подвижные и живые, снежинки вдруг замирали, и разом терялась их бойкая, беззаботная энергия. Они умирали. Но мир вокруг перерождался. Он, словно дикий зверь, менял свой невзрачный, бурый мех на белоснежную шкуру. Королева Зима вернулась в личные владения. Скайрим, её детище, робко затаил дыхание, боясь, но страстно желая протянуть ей руку. Окинув его приветливым взором, госпожа рассмеялась и вдруг взмахнула рукой, обдав холодным воздухом и вихрем новых снежинок. Зиме хотелось позабавиться. Безобидный танец снежинок сменился грозным маршем. Мягкие хлопья вооружились колючими ледяными иголками. Снегопад набирал силу, преображаясь в плотную белую стену. Крепчал насланный Зимой ветер, беспорядочно швырявший снежинки из одной стороны в другую. Он коварно смахивал со свежего снежного покрывала следы. Сойдёшь с дороги — и ты призрак, навечно затерянный в холоде. Струйка горячей крови медленно ползла по камням, разъедая мёртвые снежные хлопья. Скользнув вниз, она замерла в ложбинке, и снег тут же поглотил её, мстя за прочерченную бороздку. Ульзурфэль долго наблюдал за этой битвой тепла и холода. Раз за разом скатывались алые струйки, и мороз снова одерживал очередную победу. Огонь, расплавленный в крови, проигрывал. Дракон тоже потерпел поражение. Он изломанной грудой лежал среди кривых камней, не в силах пошевелиться. Не взлететь ему больше в небо, не объять сердца врагов ужасом, не заставить дрожать леса грозным рёвом. Ульзурфэль мог лишь безмолвно наблюдать, как из его ран вместе с кровью медленно вытекает жизнь. Съедаемый собственным позором и дикой болью, дракон желал только одного: умереть в одиночестве. Горько, как же горько ему было отступать перед человеком, в страхе бежать, тщетно спасая свою жизнь от смертного. Не стыдно погибнуть в битве с бесчисленной армией или сородичем, обдавая врага напоследок испепеляющим пламенем, но Ульзурфэля победил один-единственный человек. Неправильный человек. Таким людям просто не место на Нирне. Драконы — только они способны использовать силу Ту’ума. Именно это являлось их главным, несокрушимым преимуществом. Но даже этот дар был украден и подло использован против них. Драконорождённый… Довакин… Ульзурфэль проклинал этого заносчивого человечишку, сумевшего обратить его в бегство. Вор, он просто вор, похищающий драконьи души. Но свою Ульзурфэль ему не отдаст. Уж лучше он до костей расцарапает раны и умрёт от потери крови. Дракон устал мучиться. Ожидание смерти тяжким грузом прижимало к промёрзшей земле. Оно сводило с ума, медленно пожирая изнутри. Ульзурфэль закрыл единственный уцелевший глаз и больше не двигался, в надежде, что будет навечно погребён под снегом. Зима всё резвилась, кружась в бешеном танце средь ледяной бури. Лютый ветер пел свою замогильную песню, грозя смертью всем, кто попадётся в его объятья. Именно он, не снег, был главным врагом девочки, неведомо как затерявшейся в этом ледяном хаосе. Она, казалось, целую вечность пробивалась сквозь белую пену снегопада. Крохотные ножки всё глубже ныряли в рыхлые сугробы, и вскоре она брела уже по пояс в снегу, совершенно не чувствуя нижней части тела. Девочка пробовала кричать, но лишь сорвала голос, а ответом ей стал только надсадный вой ветра. Потом она плакала, но слёзы застыли на щеках, впиваясь в них тысячами ледяных иголок. Такие же иглы терзали её горло и лёгкие: каждый судорожный вдох отдавался острой, мучительной болью. Сцепив хрупкие бледные пальцы, девочка, словно в молитве, прижала руки к груди и изредка дышала на них, напрасно пытаясь согреть. Буря, насмехаясь, нещадно трепала её длинные волосы, а мокрый снег превращал их в смёрзшиеся ледышки. Крохотная искра надежды, тлевшая поначалу в груди, уже давно погасла под злым дыханием вьюги. Девочка понимала, что уже не найдёт дороги домой. Теперь она — пленница снегопада. Но жажда жизни заставляла ребёнка брести вперёд, не позволяя сдаться на милость Зимы. Опустив голову, чтобы хоть как-то уберечься от ветра, девочка бездумно перебирала ногами, с невероятным упорством выбираясь из сугробов, затягивающих вниз, словно трясина. Тёмные неровные силуэты возникали, казалось, из ниоткуда. Они маячили впереди, как призраки, и порой совсем исчезали из виду. Девочка остановилась, вглядываясь в удушающую пелену снегопада. Радость, вспыхнувшая в груди, слабым теплом растеклась по телу и придала сил. Ребёнок ускорил шаг, морщась от хлопьев, застилающих глаза, спотыкаясь и падая ладонями в снег. Добравшись до первой тени, она остановилась, чувствуя, как от пальцев ног ползёт по оледеневшим костям сильная боль. Девочка закусила губу, сделала ещё пару шагов к маячившей перед ней фигуре и остановилась, окончательно истратив все силы. Разочарование было столь горьким, что она снова расплакалась, размазывая по щекам слёзы одубевшими пальцами. Снегопад исказил очертания силуэта, а детское воображение в слепой надежде дорисовало детали, превращая острую каменную глыбу в подобие человеческой фигуры. Ветер снова взвыл, и девочка вздрогнула, уловив в нём отголоски далёкого смеха. Сама Зима потешалась над ней. Выплеснув своё отчаянье, девочка перестала плакать так же внезапно, как начала. Она снова вгляделась в непроницаемую снежную завесу. Вблизи, то выныривая из бурана, то снова растворяясь в нём, темнело ещё несколько силуэтов. Теперь она не побежала к ним, растрачивая последние крупицы сил, а просто прижалась спиной к обледеневшему камню и упала в снег, согнув колени. Ветер стал почти не страшен, но холод тут же протянул к ней коварные щупальца. Даже медленная ходьба хоть немного согревала, давая бессмысленную, но всё же цель, которая исчезла, развеялась вьюгой, стоило ребёнку остановиться. Глаза девочки постепенно закрывались, руки, прижатые прежде к груди, медленно опускались вниз и вскоре совсем упали на мокрый снег. Липкая усталость окутала тело, конечности налились холодной тяжестью, будто окончательно превратились в лёд. Она знала, что засыпать нельзя, иначе больше не проснётся, но ей так хотелось хоть на миг прикрыть глаза, только на минуту… Болезненное покалывание вдруг пробежало по пальцам левой руки, заставив ребёнка вздрогнуть и резко открыть глаза. Что-то горячее обжигало почти потерявшую чувствительность кожу. Девочка одёрнула руку и в немом изумлении уставилась на неё. Так долго блуждая средь лютой метели, она, казалось, совершенно забыла, как выглядел этот цвет. Алый. Вовсе не зимний, чужой в этом заброшенном месте. Но именно алое пятно красовалось сейчас на маленькой детской ручке. Внимательно рассмотрев свои испачканные пальцы и даже попробовав странное вещество на вкус, девочка поняла: это кровь. Чья-то горячая кровь. Кто был здесь, совсем рядом с ней! Она тяжело поднялась, едва заставив двигаться онемевшие ноги. Вышла из-за камня, следуя за тёмной дорожкой, прочертившей снег, которая стремительно исчезала под покровом белых хлопьев. Сделав пару неуверенных шагов, девочка вдруг остановилась. Сердце на секунду замерло, а после резко отяжелело и рухнуло куда-то вниз. Словно оцепенев, она смотрела вперёд, боясь пошевелиться. Перед ней наполовину занесённый снегом, похожий на кривую скалу неподвижно лежал дракон. Край огромного кожистого крыла выступал из сугроба, что почти укрыл ящера. Кровавая полоска, извиваясь, тянулась именно к нему. Приглядевшись, девочка заметила рваную рану, рассекающую тонкую перепонку. Голова дракона тоже была укрыта слоем мокрого снега и угадывалась лишь по очертаниям изогнутых рогов. Под ней темнело ещё одно алое пятно. Но, несмотря на раны и неподвижность, существо до сих пор внушало страх. Девочка, замерев и едва дыша, всё так же глядела на поверженного дракона, пытаясь определить, жив ли он. Ульзурфэль чувствовал, как его сознание медленно погружается в долгожданный мёртвый сон, как угасает его внутренний огонь, как отступает противная, жгучая боль. Но что-то нарушило тихую смерть ящера. Словно тонкая игла вдруг кольнула в основание черепа, заставляя насторожиться. Казалось, сама буря завыла иначе, предупреждая о присутствии чужака. Ульзурфэль прерывисто вдохнул колючий воздух, чувствуя, как испарились в носу опалённые снежинки. Раздражающе-тревожный запах человека пробился в его сознание, и дракон с усилием поднял веко, на миг ослепнув от окружающей его белизны. Ящер медленно обвёл взглядом открывшееся безжизненное пространство и внезапно встретился глазами с человеком. К своему стыду, Ульзурфэль почувствовал, как всё внутри на миг сжалось от холодного страха. Но, приглядевшись к застывшему перед ним смертному, он с облегчением не узнал в нём довакина. — Кир?[1] — со слабым удивлением проклокотал дракон, заметив, что существо перед ним слишком мало для взрослого. Ребёнок резко дёрнулся, услышав его низкий, глубокий голос, в котором звучало бульканье заполнившей глотку крови. Уставившись на ящера большими испуганными глазами, человечек съёжился, втянув голову в плечи, однако не шелохнулся то ли от оцепенения, то ли от безмерной усталости. Ульзурфэль, не мигая, разглядывал ребёнка, тщетно пытаясь избавиться от мутной пелены, застилающей слезившийся глаз. Но даже по расплывающимся контурам он заметил, что человек сильно замёрз, обдуваемый злым дыханием Зимы. Глядя на это потерянное, беспомощное существо, едва начавшее и уже вынужденное заканчивать дорогу жизни, дракон вдруг почувствовал сожаление. Только его огонь должен был погаснуть в этой вьюге, только его душа сегодня покинет Нирн. Он не хотел с кем-то разделять смерть. Его жар почти погас, но, может, его будет достаточно для такой букашки? — Мэйз Ва Зу,[2] — надломившимся голосом прохрипел ящер и чуть пошевелился, сбрасывая с себя снежное одеяло. Заметив, что ребёнок попятился, Ульзурфэль как можно миролюбивее произнёс: — Ни Ру.[3] Ящер знал, что человек не понимает чуждого ему языка дова. Поэтому, зажмурившись от тягучей боли, он медленно приподнял изорванное крыло и снова взглянул на ребёнка, надеясь на его сообразительность. Тот словно примёрз к месту, лишь глаза лихорадочно перебегали от драконьей морды к тёмному крылу, роняющему на снег шипящие капли крови. Ульзурфэль не мог разглядеть выражение лица человека, а если б мог — всё равно не понял его. Бесконечно долгим и неуловимо быстрым был этот безмолвный обмен взглядами. Дракон из последних сил удерживал ноющее крыло на весу. Наконец ребёнок боязливо приблизился к громадному ящеру, с опаской поглядывая на торчащие из-под верхней губы клыки. Ульзурфэль терпеливо ждал, прикрыв потускневший янтарный глаз. Из его пасти, просачиваясь между зубами, тонко струилась дымящаяся на морозе кровь. Опустившись на колени, ребёнок неуверенно заполз под дрожащее от напряжения крыло, всё так же не отводя взгляда от драконьей головы. Как только человечек перестал копошиться, Ульзурфэль шумно выдохнул, подняв целый ворох снежинок, и осторожно накрыл его сверху, защитив от вьюги. Ящер не знал, выживет ли это хилое существо, вырастет ли, станет ли ненавидеть драконов так же люто, как те людей, будет ли копаться в земле или однажды отсечёт голову его сородичу… Дракон чувствовал лишь одно: это место — только его могила. Теперь Ульзурфэль мог спокойно отдаться убаюкивающей предсмертной песне ветра. Буря металась и неистовствовала, надрываясь в страшном вое, словно желала сровнять с землёй неприступные горы Скайрима. Зима швыряла снег во все известные и неизвестные направления, билась в слепой ярости от колючей злобы, насылая мороз на землю и парализуя льдом воду. Но даже она не могла погасить дрожащую искру жизни, укрытую от неё павшим сыном Пламени. Ребёнок, прижавшийся к жёсткой драконьей чешуе, продолжал жить. Вопреки Зиме, Судьбе и Смерти. Огонь умер, но всё-таки победил.