Кто любит троицу

Кастиэль стоит посреди комнаты и рассказывает о заклинании Лилит, обратившем некоторых тварей в её армию, и всё очень серьёзно, Кастиэль очень встревожен, Сэм полностью сосредоточен на деле, а судьба мира лежит на чаше весов — ну как всегда. А Дин… он слышит только бла-бла-бла, как будто Кастиэль — учитель из "Чарли Брауна". Думает он только одну мысль — «Я с ним спал». Это больше, чем отвлекает. Серьёзно. Дин знает, что должен быть выше этого. Это же не невозможно — переспать с кем-то, а потом делать вид, будто ничего не было. Вообще-то многие постоянно так делают. И неловкости тоже быть не должно, это же не тайна; Сэм знает и не перестаёт об этом трещать вот уже месяц — ужасно хочется ему врезать. Хотя сложно его винить. Будь всё наоборот и переспи с ангелом Сэм, Дин бы ему этого тоже не спустил. Но серьёзно, Дин должен быть в состоянии относиться к Кастиэлю так же, как раньше — как к собрату-воину, как к раскомандовавшейся занозе в заднице, как к сверхмогущественному существу, которое пугает его до чёртиков и одновременно заставляет поверить в то, что вселенная — не такое уж и страшное место, потому что бог есть, а у него есть План. Дин должен быть в состоянии вернуться к этому отношению, но вместо этого он просто смотрит на Кастиэля и вспоминает его тяжесть поверх своего тела, его стоны и то, как они кончили одновременно, изнывая от жара и похоти; он вляпался. — Так как долго ты будешь обращать заклинание? — спрашивает Сэм. Дин заставляет себя очнуться: это важно. Это всегда важно, когда замешан Кастиэль. Он посланец Небес, в конце концов. Что уж может быть важнее. — Мы работаем над этим. — Кастиэль убирает руки в карманы плаща. — Она слишком широко раскинула свои сети, так что они не так прочны, как могли бы быть. — Ну и хорошо, — говорит Дин. Надо же что-то сказать. Но его слова звучат как-то слишком уж громко и неестественно, и Сэм сверлит его взглядом. Отлично, злится Дин. Может, просто ширинку расстегнуть, чтобы все сразу всё поняли? — Да, Дин, — отвечает Кастиэль. И Дину кажется, или ему тоже как будто немного неловко? Кастиэль открывает рот, будто собираясь что-то сказать, но хмурится и переводит неуверенный взгляд на Сэма. Дин вдруг вспоминает, что заставил его поклясться, что он никому ничего не скажет, а он и не в курсе, что Сэм уже знает. Неудивительно, что ему неловко. Сэм пятится, оглядываясь, как гадкий утёнок на вечере танцев, и запинается: — О, э… наверное… мне кое-что в машине нужно… Но Кастиэль вздыхает и опускает голову. — Неважно, Сэм, — говорит он; едва уловимое хлопанье крыльев, резкий порыв ветра — и его нет. Дин выдыхает с облегчением. Одно присутствие Кастиэля сводит его с ума. Но Сэм всё равно на него таращится. — Что? — Боже, Дин, — Сэм качает головой. — Вы как будто оба в школе и не можете решить, кто кого пригласит на выпускной. — Заткнись, — вяло огрызается Дин и отворачивается разобрать сумку. ~ ~ ~ Две ночи спустя Дин просыпается и обнаруживает, что на нём сидит ангел. Неожиданно — это слабо сказано. — Какого чёрта ты?.. — начинает было он, но Кастиэль наклоняется и затыкает его поцелуем. Дин против воли приподнимает голову и подаётся навстречу, ощущая покалывание по всему телу, от кончиков пальцев до кончиков ушей. Он всё ещё сонный, но ему хорошо, невероятно хорошо, и он сжимает волосы Кастиэля пальцами и отвечает на поцелуй. — Привет, — выдыхает он наконец минут через пять, когда перед глазами у него уже чуть ли звёзды не взрываются. Кастиэль хорошо целуется. Дин знает, потому что как-то ему пришлось его целовать, а прекратить было нельзя. — Привет, — шепчет Кастиэль — серьёзно, страстно и надломленно. Его шёпот словно протекает по ушной раковине Дина, по мозгу, позвоночнику и к паху, как мячик в пинболе. Он возбуждается мгновенно, просто невероятно быстро, и сам этому удивляется. Он косится на Сэма; тот закопался под груду одеял на другом конце номера. — Он спит, он не проснётся, — бормочет Кастиэль, и Дин вновь обращает всё внимание на него. Лунный свет так красиво освещает его лицо, словно какой-нибудь голливудский режиссёр долго подыскивал наилучший ракурс. — Так что привело? — осторожно спрашивает Дин. Как бы ему ни хотелось трахнуть Кастиэля прямо на месте, нужно соблюсти формальности, так что здорово было бы услышать его. — А ты как думаешь? — безо всякой игривости спрашивает Кастиэль и целует его шею, подбородок, лоб, нос, губы, и Дин решает, что разговоры переоценивают. Отдавшись ощущениям, он тянется к члену, почему-то возбуждённому уже настолько, что он боится, что кончит прямо сейчас. Это странно, ведь он точно не подросток и умеет держать себя в руках. С другой стороны, когда это у него была возможность подержать себя в руках с первым за всю свою жизнь парнем, которого он счёл привлекательным и который обхватывает его член так, словно это его святая обязанность. Дин хочет сказать что-нибудь остроумное, глубокомысленное или возбуждающее, но у него выходит лишь выдохнуть «О», когда рука Кастиэля начинает двигаться. — Расслабься, Дин, — говорит Кастиэль, и Дин уже плывёт. — Позволь мне всё сделать. И он делает: меньше чем за минуту доводит Дина до края, и тот поверить не может ни в то, как быстро всё произошло, ни в то, насколько ему хорошо, ни в то, как всё тело словно охватывает огнём, и он горит, целиком, не только в паху, он весь — одно яркое пламя, а потом приходит удовольствие, отдающее холодом, и этого слияния слишком много, чтобы он мог его осмыслить. Всё ещё дрожа, он открывает глаза и смотрит на Кастиэля в лунном свете, довольно облизывающего пальцы. Он выглядит невероятно. — Великолепен, — говорит он, а на Дина накатывает невероятная усталость, какой он не знавал прежде, и он засыпает. ~ ~ ~ На следующий день от Дина никакого толку. Совершенно. Он так устал, что едва находит в себе силы держать глаза открытыми, а в паху ощущается какое-то смутное горение, и он этого не очень понимает. Он не возбуждён, не сверхчувствителен — ничего такого, но он как будто вот-вот кончит, хотя это не так. Он пытается разобраться с этим в душе, но даже возбудиться не может, так что начинает подозревать, что подхватил какую-нибудь заразу. — Ты в порядке? — спрашивает Сэм ближе к обеду: Дин шёл за сумкой и застыл посреди номера, забыв, чего хотел. — Ага, — растерянно говорит Дин. — Просто устал. — Кошмары? — как-то очень уж небрежно спрашивает Сэм. Дин морщится. — Не знаю. Не помню, чтобы видел сны или просыпался, но ощущение такое, будто я вообще не спал. Сэм пожимает плечами. — Мне сесть за руль? Я спал как убитый. Подумав, Дин протягивает ему ключи; Сэм пристально в него всматривается. Ну да, он не начал спорить. Ну да, он редко пускает Сэма за руль. Ну да, он настолько устал. — Поеду на заднем, — говорит он. — Может, вздремну часок-другой по пути. Он спит всю дорогу до Гастингса. Там, когда Сэм уходит за едой, Дин забирается в чистую постель и снова засыпает. — Семь часов, чувак, — будит его Сэм. — Ты заболел или что? — Не знаю, — мямлит Дин и трёт глаза. — Может. Он всё ещё чувствует усталость, но странное ощущение в паху исчезло, и его хватает на то, чтобы съесть бургер и выпить немного колы. После этого он снова никакой. — Я спать, — говорит он брату. И спит. ~ ~ ~ На этот раз он просыпается от ощущения влажного рта Кастиэля на своём члене — не на губах, где он предпочёл бы его почувствовать. Вообще-то он не уверен, что это Кастиэль. Так-то он не против просыпаться таким способом, но спустя пары панических мгновений незнания, кто устроился у него под одеялом, он пытается сесть и отодвинуться от незнакомца, но тут Кастиэль говорит: — Шш. Дин расслабляется с тихим выдохом. — Боже, Кас, — шипит он, когда сердце чуть унимается. — Сэм же прямо здесь! — Он не проснётся. Здесь только мы. Дин хмурится в темноте; подступают какие-то смутные воспоминания. — Ты… был со мной вчера? Мы это уже делали? — Шш, Дин. Кастиэль тянется вверх и засовывает язык ему в рот — солёный, потный. У Дина начинает кружиться голова, но он не может не отвечать на поцелуй, это же Кастиэль. И тут Дин осознаёт, как возбуждён, и прохладный воздух остро ощущается на влажном от слюны Кастиэля члене. Выдохнув хнычущий стон, он снова толкает его вниз; это, конечно, не очень вежливо, но он внезапно ощущает дикую, невыносимую потребность, а когда Кастиэль проводит языком по его члену, он стонет так громко, как, наверное, никогда в жизни. — Нравится, верно? — властно спрашивает Кастиэль, и Дин вздрагивает, потому что он полностью заглатывает его член до самых яиц, и его рот дарит Дину всё, чего он жаждет — трение, жар, влагу; зубы задевают головку, напоминая и об опасности, а потом Кастиэль стонет, посылая по его члену вибрацию, и Дин кричит от разочарования, потому что ему нужно кончить, нужно прямо сейчас, и ему плевать, что не прошло и минуты, ему нужно кончить… …и он кончает. Его накрывает таким яростным огнём, что комната вокруг словно исчезает; он теряется во времени и немного сходит с ума. А ещё ему холодно, и он не может понять, почему, ведь ему так тепло и хорошо, так откуда же этот холодок? Кастиэль проглатывает всё, не переставая развратно стонать; Дин таращится на него, не в силах понять, откуда у него возникло странное ощущение неправильности, но потом он просто отрубается от усталости. ~ ~ ~ На этот раз он просыпается от прикосновения ладони Сэма ко лбу. — Ты горячий, — встревоженно говорит Сэм. — Как себя чувствуешь? — Унннгх, — отвечает Дин. Покрывало давит на него, как целый мир. Он так изнурён, что хочется плакать. Комната залита солнечным светом, на часах, к его изумлению, полдень, и он понимает, почему Сэм так обеспокоен. — У тебя, наверное, грипп. Сегодня останемся здесь. — Хорошо, — хмурится Дин. — Сэмми, ты… я… — Что? Дин качает головой. — Просто странное чувство. Как будто что-то снилось, но я не запомнил. Сэм садится рядом. — Ад? Или что-то другое? — Не знаю, — Дин облизывает солёные губы и решает, что ему нужно в душ. Ему жарко и в стратегических местах. — Как думаешь, поесть сможешь? — спрашивает Сэм, подождав, не скажет ли он ещё чего. — Я уже позавтракал, но могу тебе что-нибудь раздобыть. — Кофе. — Дин пытается улыбнуться так, словно у него всё в порядке. — А еда? — Я не голоден. Хватит кофе. Но к тому времени, как он выходит из душа, кофе давно остывает. Он нелепо долго пытался подрочить, но ничего не вышло: пах как горел, так и горит, но у него не стоит. А ещё ему становится больно. ~ ~ ~ К вечеру ему становится ещё хуже. Гораздо. Он мечется на кровати, температура всё растёт, от лихорадки стучат зубы, и его колотит от холода. Сэм от беспокойства переходит к тревоге, а от тревоги к панике и носится вокруг него, а Дин просто горит и потеет. По итогу ему просто хочется сбросить все одеяла, сорвать с себя одежду и во всю силу лёгких проорать, что ему жарко. Именно так чувствовал себя тот парень из «Американского оборотня в Лондоне», когда обращался. Дин ухмыляется, вспоминая, как Сэмми чуть не помер со страху, когда в этом фильме на семью напали страшные твари. Он тогда подпрыгнул и разлил сок по кровати, а Дин смеялся до слёз. — Дин, ну же, оставайся со мной, — говорит чей-то голос. Дин видит перед собой взрослого Сэма — тот прижимает к его шее, к яремной вене, прохладную ткань, и ощущение потрясающее. — Тебе было страшно, — бормочет он. — Оборотень всех этих людей поубивал. Какие они были мерзкие. — Как скажешь, Дин, — мягко соглашается Сэм. — Просто дай знать, если что понадобится? Я буду рядом. Дин под одеялом, чтобы Сэм не видел, тянется рукой к паху. Но, несмотря на всё его возбуждение, у него не стоит, и он ничего не понимает. — Не работает, — бормочет он. — Он не работает. Сэм ничего не говорит, просто смотрит. Дин не понимает, отчего он так обеспокоен. — Что случилось? — спрашивает он. — Что-то с папой? Лицо Сэма искажается. — Тебе нужно поспать. Пообещай, что постараешься поспать. Дин кивает, но его так колотит, что он не может удержать глаза закрытыми. Ему слишком жарко. Он умоляет Сэма принести ему льда, но толку никакого: Сэм заворачивает лёд в полотенце и прижимает к его груди, но его только больше колотит. — Мне так жарко, — говорит Дин, а Сэм печально кивает и говорит, что он заболел. Дин не помнит, чтобы заболевал, и спрашивает, с чего он взял, но Сэм не успевает ответить: Дин уже спит. ~ ~ ~ Когда Дин просыпается снова, свет включён, а Сэм скорчился на стуле у его кровати. Но непохоже, чтобы он просто уснул, потому что поза на вид жутко неудобная. Дин таращится на него, не понимая, а потом переводит взгляд на Кастиэля и хмурится. — Ты его вырубил. — Да. Нам нужно было остаться одним. — Я заболел, — сообщает Дин: Кастиэлю стоит знать. Но тот лишь улыбается и целует его; Дина тут же перестаёт колотить, а окутывающее его тепло никак не связано с повышенной температурой. Кастиэль стягивает галстук и плащ, пиджак и рубашку, и Дин разглядывает его обнажённую грудь, пока он расстёгивает его ремень. — У меня не стоит, — глупо говорит он. — И болит ещё. — Знаю, — усмехается Кастиэль. — Ты ждёшь меня. — Да? — Дин слабо приподнимается на постели; комната покачивается. — Я заболел, — снова говорит он. — Мы это уже делали? — Мы будем делать это всегда, Дин, — говорит Кастиэль и ловит его губы своими. Когда он отстраняется, Дин вдруг чувствует что-то странное — ещё более странное, — потому что что-то не так. Он никак не возьмёт в толк, что именно, но кожу покалывает, словно он в опасности, а дыхание вырывается из груди короткими рваными толчками. — Мы это уже делали, — слабо говорит он. — И… и… дело в тебе, да? Из-за тебя я заболел. — Умница, — хвалит Кастиэль и тянется прохладной рукой к его члену. Дин стонет. — Из-за тебя я заболел, — повторяет он, словно пытаясь в это поверить. — Ты не Кастиэль. — Я тот, кем ты хочешь, чтобы я был, — говорит сидящее на нём создание. Дин отбивается — болен он или нет, он понимает, что у него проблемы. Но тварь слишком сильна; она ловит его запястья одной рукой, словно он маленький ребёнок. — Тебе понравится, — говорит тварь, и хотя она выглядит совершенно как Кастиэль, она кто угодно, но не он; её лицо жестокое и холодное, а слова полны злобы. — Меня прислала Лилит. Она просила убедиться, что тебе понравится умирать. И это последний раз, когда тебе что-то понравится, потому что ты снова попадёшь в Ад. — Убирайся от меня! — беспомощно кричит Дин, но тварь снова целует его губами Кастиэля, и голова у него плывёт — от чар. Дин вдруг понимает, кто перед ним. Это инкуб, и он уже дважды посещал его, а сейчас он его убьёт, потому что так устроены инкубы. Лилит подослала к нему грёбаного демона секса, и этот ублюдок притворялся Кастиэлем, чтобы Дин не сопротивлялся. Он должен был понять. Должен был знать, что Кастиэль бы так себя не повёл. Чёрт, он должен был знать. Инкуб всё ещё его целует, и Дин начинает теряться; мысли застилает похотью и желанием. Тварь сжимает его член сквозь влажную ткань, и Дин стонет, позабыв об опасности. Его снова омывает жаром. Третий раз, думает он; на третий раз он затрахает меня до смерти. Будет больно, но будет хорошо. Помоги мне бог, это будет одновременно и лучший, и худший мой секс, всё сразу… но когда я умру, что тварь сделает с Сэмом? — Вот так, — шепчет инкуб. Как бы Дин ни боролся, его глаза закатываются сами собой. — Просто расслабься… Вдруг огни начинают моргать, а тварь отпускает его. Её подкидывает, словно от удара током, отбрасывает с кровати, в центр комнаты, и у неё, обнажённой, дёргаются руки. — Лилит сказала, они меня не найдут! — вопит тварь. Её глаза полны паники и ужаса и совсем не напоминают глаза Кастиэля. — Она обещала мне безопасность! Я не могу бежать, не могу уйти… они убьют меня, они убьют меня! Дин растерян и ничего не понимает; его мозг, кажется, перегрелся. Дверь по-театральному шумно распахивается, и Дин подпрыгивает на кровати; входит Кастиэль. Дин рад, но всё равно ничего не понимает: как это он вошёл, если он уже здесь, на полу у кровати (и без одежды, какого чёрта?), почему их два? — Лилит тебя не защитить, — говорит новый Кастиэль. Кастиэль на полу падает к его ногам, умоляя: пожалуйста, не убивай меня, ангел, пожалуйста, ангел, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Новый Кастиэль не слушает; он кладёт ладонь ему на лоб, и вместо первого Кастиэля Дин видит на полу грязное серое тощее создание с красными глазами и выпирающими костями. — Нет, пожалуйста! — жалобно пищит оно, но Кастиэль гневно произносит молитву, и оно складывается, как мятая бумага, и растворяется в воздухе. Сложно поверить, что кого-то может не стать так быстро. Дина вдруг охватывает огнём. Он пытается закричать, но не может; ему слишком больно, он горит, он умирает, он не видит огня, но знает, что он здесь, потому что он пылает. Он слышит, как Кастиэль зовёт Сэма, разрушая заклинание; Сэм вскакивает так быстро, что его стул валится на пол, а потом Дин уже ничего не слышит и не чувствует кроме жара, боли и огня. ~ ~ ~ На этот раз он просыпается в ванне. Он по шею погружён в ледяную воду, вокруг плавают кубики льда, а его удерживают в ванне чьи-то руки. Он инстинктивно борется и кричит, потому что холодно так, что он сейчас концы отдаст. — Всё хорошо, Дин, всё хорошо, — говорит голос. Сэм. — Не сопротивляйся! Сэм стоит на коленях у другого края ванны и держит его за ноги. Дин изумляется тому, что он даже рукава не закатал, и они промокли. Вид у него напуганный, но решительный, лицо бледное. Дин изворачивается посмотреть, кто держит его с другой стороны, и видит какого-то незнакомого ему мужчину. Тот выглядит сосредоточенным и на удивление силён; Дин и пошевелиться не может в его хватке. — Кто… кто ты такой? — испуганно спрашивает он. — Пусти меня! — Меня зовут Кастиэль, — успокаивающе, но с нажимом говорит незнакомец. — Мы пытаемся тебе помочь. Пожалуйста, прекрати вырываться. Что-то властное в его голосе заставляет Дина обмякнуть. Ему больно дышать, и каждый вдох причиняет страдания, но он не сопротивляется, потому что Сэм здесь, а Сэм знает, что делает. Сэм всегда знает, что делает. — Что случилось? — спрашивает он. Кастиэль закрывает глаза. — Где я? — Тебя зачаровал инкуб, — быстро отвечает Сэм. — Мы пытаемся обратить заклинание. Выпустив его запястья, Кастиэль опускает руку в воду и разводит пальцы. — Exorcizo te, creatura aquæ, in nomine Dei Patris omnipotentis,— говорит он едва слышно; Дин узнаёт ритуал освящения воды. Но вода меняется ещё до произнесения этих слов — сразу после его прикосновения она теплеет, а кубики льда тают, и Дин перестаёт дрожать. Ощущения понемногу возвращаются, и при следующем взгляде на Кастиэля он его узнает. Как он мог его забыть? Ничего себе сила у этого заклинания! — Я помню, помню, что случилось, — выпаливает он. — Он подох, да? Ты можешь обратить заклинание? Кастиэль смотрит на воду, а потом на него. — Она должна была остаться холодной. — И что это значит? — требовательно спрашивает Дин. — Чары сильнее, чем я полагал. Дин сглатывает подступивший к горлу страх. Он уже и сам ощущает, как в нём снова зарождается жар — не только в паху, во всём теле. Он опускает взгляд на свои трусы — он всё ещё не возбуждён, так что смущаться нечего, но ему всё равно жутко неуютно. И не будь он в воде, пот тёк бы с него ручьями. Температура нарастает так быстро, что это может быть вызвано только сверхъестественными причинами. — И что после освящения воды? — хмурится Сэм. — Что ты ещё можешь сделать? Кастиэль молчит, всё ещё глядя на воду. Дину уже не тепло, а невыносимо жарко. Ему плохо. Очень плохо. И он невыразимо устал. И ему больно, мышцы ноют, и он совершенно не в состоянии мыслить. — Сэмми, — слабо зовёт он. Сэм наклоняется к нему. — Где машина? — Припаркована снаружи, там, где ты её и оставил, — растерянно отвечает Сэм. Дин его растерянности не замечает. — Мне нужно её помыть, — говорит он и начинает дрожать. По поверхности воды бежит рябь. — Папа разозлится, там кровь на капоте. — Дин, она чистая, не беспокойся. — Сэм в панике смотрит на Кастиэля. — Он больше не вынесет. Ещё что-нибудь можно попробовать? — Принеси ещё льда. Мне нужно подумать, а пока пусть вода остаётся холодной. Сэм уходит, а Кастиэль поворачивает голову Дина так, что их взгляды встречаются, хотя Дину приходится немного скосоглазить. Впрочем, он всё равно не в состоянии сосредоточиться. — Дин, однажды ты мне помог, и я тебе благодарен, — напряжённо говорит Кастиэль. — Я могу сделать то же для тебя, но это словно по-другому. Будь это Божий план, я бы понял, но повторение этого дважды… Это опасно. — Я помню, кто ты, — слабо говорит Дин. — Ты ангел. — Да, Дин, — печально улыбается Кастиэль. — Я ангел. — Мне жарко. Море слишком горячее. Можно мне уже на берег? Вернувшийся Сэм высыпает в ванну столько льда, что Дин снова орёт, снова приходит в себя, как от пощёчины, снова пытается вырваться, и его снова удерживают силой. Но льда надолго не хватает: он с пугающей быстротой тает, как будто вода закипает от одного только присутствия Дина, и он старается не хныкать, когда холод уходит совсем, снова сменяясь огнём. — Да ты шутишь, — говорит Сэм. Кажется, Дин отрубался, потому что он явно пропустил какой-то важный разговор. — Я не шучу, Сэм. — Слушай, я знаю, что он для тебя сделал то же, но это безумие! Должен быть другой способ! — Хочешь сделать это сам? —спрашивает Кастиэль. Сэм распахивает глаза так широко, что Дин бы засмеялся, будь у него силы. — Что — это? — спрашивает он, пытаясь подавить дрожь (не получается). — Что не так? — Это был инкуб, — говорит Сэму Кастиэль. Дин хмурится. Если один из этих ублюдков нацелился на Сэма, он его под орех разделает. — Он использует секс как оружие. Другого способа нет. Вопрос лишь в том, сможет ли Дин это пережить. — Я всё могу пережить, — тихо говорит Дин, хотя и не понимает, о чём речь. — Я пережил Ад. Мне так жарко — можно я вылезу? Ответа нет. Он поднимает голову; Сэм и Кастиэль смотрят друг на друга так, словно решается вопрос жизни и смерти. Дин бы спросил, что не так, но у него зуб на зуб не попадает. Сэм переводит взгляд на него, и он понимает, что сейчас вырубится; хорошо бы брат не дал ему утонуть. С этой мыслью он погружается в обжигающую воду. ~ ~ ~ Дин снова просыпается. У его кровати сидит Кастиэль и обеспокоенно смотрит на него. — Что случилось? — спрашивает Дин. — Чёрт, мне так жарко. — Дин, тебе нужно мне довериться, — мягко говорит Кастиэль. — Что бы я ни сделал, ты должен мне довериться. Ты сможешь? — Где Сэм? — с подозрением спрашивает Дин. Это неправильно; его брат должен быть здесь. — Ты с ним что-то сделал? Кастиэль вздыхает и поднимает взгляд к потолку — или куда-то выше. — Он в безопасности, не беспокойся. Он не мог остаться. Здесь только ты и я. — Из-за тебя я заболел, — вспоминает Дин. — Ты меня поцеловал, и я заболел. Так не должно быть, ведь когда я тебя целовал, тебе становилось лучше. — Дин, это был не я. — Из-за тебя я заболел, — повторяет Дин. Он поцеловал Кастиэля, и тот довёл его до оргазма, и он заболел. Бессмыслица какая-то, но так и было. Кастиэль поднимается и снимает плащ, пиджак, галстук — Дина накрывает дежавю. Но дальше он досмотреть не может, потому что загорается; дышать больно, голова кружится. Он мокрый, наверное, в поту, хотя он припоминает ванну — впрочем, она могла ему и присниться. Что бы ни происходило, ему очень плохо, и из-за Кастиэля, так что когда он наклоняется над Дином, тот пытается уклониться. Но он так слаб, что едва может приподняться на локтях. — Пожалуйста, Дин, — с тревогой говорит Кастиэль. — Я пытаюсь тебе помочь. — Мне так жарко, — с отчаянием стонет Дин. — Пожалуйста, останови это. — Я попытаюсь, — обещает Кастиэль. Он нежно целует его, и Дин стонет от облегчения: его губы прохладные. Кастиэль забирается к нему на кровать, раздетый выше пояса, и ловко стягивает футболку и трусы, пробегая пальцами по груди, словно отслеживая ручейки воды и пота. Дин почти мурлычет от удовольствия. — Что делал с тобой инкуб в первый раз? — К-какой инкуб? — Я хочу сказать… — хмурится Кастиэль. — Что я делал с тобой в первый раз? Две ночи назад? — Р-рука, — улыбается Дин, дрожа. — Было хорошо. К его члену тут же тянется рука, и он напрягается, зная, что у него там ничего не стоит, что бы он ни ощущал. Ему больно, и он не хочет, чтобы его там касались. Но Кастиэль удивительно нежен, его расслабленные пальцы щекочут кожу, и Дин закрывает глаза, потому что ему хорошо, хотя сам он ласкает себя не так. — Расслабься, Дин, — просит Кастиэль. Дин вздрагивает; это слишком знакомо, но он устал и бредит, он не в силах сопротивляться, а пальцы Кастиэля обхватывают его член, идеально сжимая. Дин возбуждается от его поглаживаний, и это такое облегчение после двух дней обжигающего жара, что он самозабвенно стонет. Кастиэль не сбивается с ритма, постепенно его наращивая, и Дин забывает обо всём на свете. Он возбуждён, а Кастиэль словно читает его мысли, потому что он точно знает, как и с какой скоростью двигать рукой. Дин вот-вот кончит… но вдруг что-то меняется, ему становится дико холодно, и он распахивает глаза. Его колотит, жар сменяется ледяным холодом, и ему больно. Он пытается оттолкнуть Кастиэля, но не может пошевелиться, и вот уже становится слишком поздно. Он кончает — но вместо экстаза на него накатывает боль, и он орёт и мечется по кровати, пронизанный ей от кончиков пальцев до макушки. Кастиэль сидит рядом и смотрит с таким страхом, будто Дин может умереть; он сворачивается в комочек и дрожит от боли и ужаса. Он не кончил. По крайней мере, он всё ещё возбуждён, и нет никакой влаги, и удовольствия тоже не было. Только смерть. — Прости, — неуверенно говорит Кастиэль. — Это не сработало. — Кому ты говоришь, — бормочет Дин, пытаясь выровнять дыхание. — Больно, Кас. Охренеть как больно. Повисает молчание. А потом Кастиэль опускает ладонь ему на плечо и перекатывает его на спину, с извиняющимся, но решительным видом вглядываясь в его лицо. — Он приходил дважды, — говорит он. — Что он делал с тобой во второй раз? — Нет, — стонет Дин, на мгновение обретая ясность мышления. — Не надо. Пожалуйста, не надо больше. — Ты не умрёшь, Дин Винчестер, — твёрдо говорит Кастиэль. — Я испробую всё, что придёт мне на ум. Повторить действия инкуба важно. Они работают поэтапно, накладывая чары раз за разом. Если я повторю его действия, возможно, я смогу тебя исцелить. Дин делает глубокий дрожащий вдох. Кастиэль прав. Это серьёзно. Он умрёт. Сейчас будет ещё хуже, он знает. Жар подступает снова, а за ним придёт смерть — горячая, холодная и ужасающая. — Рот, — он закрывает глаза. — Боже, я не хочу этого делать. — Прости, — бормочет ему на ухо Кастиэль. — Я попытаюсь сделать всё быстро. Но быстро не выходит. Дин отзывается лишь на один ритм, и от жара в паху его трясёт. Его пугает то, что сейчас произойдёт, и он не может возбудиться, как бы ни старался Кастиэль. Только когда возвращается лихорадка, ещё сильнее, чем прежде, его снова уносит, мысли уплывают, и подступает удовольствие. — Хорошо, — выдыхает он, не в силах поднять голову от подушки, чтобы посмотреть, как Кастиэль ему отсасывает. Он только комкает простыни и дышит часто и поверхностно, приближаясь к краю. Он истекает потом, но во рту у Кастиэля как будто прохладно, и это — невероятное облегчение. И вдруг он понимает, что сейчас кончит, и приходит боль. Он не может говорить, не может двигаться, тело пронизывают спазмы, и он беспомощно дёргается. Агония окутывает каждую клетку его тела, и это ужасно, отвратительно, убийственно, и когда это наконец заканчивается, он заливается слезами и лишь лежит и ловит ртом воздух. Он поверить не может, что нечто настолько чудесное, как минет от Кастиэля, может оказаться таким ужасным. Мир тает и возвращается, когда Кастиэль отчаянно его целует. Поняв, впрочем, что Дин пришёл в себя, он торопливо отстраняется, словно его застали за чем-то неподобающим. Он выглядит так же, как месяц назад. Ему больно, только на этот раз не физически. — Мне так жаль, — говорит он, убирая волосы со лба Дина. — Это не сработало. — Пожалуйста, больше этого не делай, — умоляет Дин, едва шепча. Губы покалывает там, где Кастиэль их касался. — Я не знаю, что инкуб собирался делать дальше. Могу лишь догадываться. — Я не хочу умирать от боли, — признаётся Дин, дрожа от холода. — Пожалуйста, больше ничего не делай. Дай мне просто заснуть. Кастиэль улыбается. — Ты не позволил мне сдаться, когда я попросил тебя о том же. Я не позволю тебе. Дин таращится на него, и вдруг сквозь пелену боли и чар понимает, что Кастиэль искренне о нём беспокоится. Сильно. Настолько сильно, что дело не может быть лишь в благодарности за своё спасение. Дело в чём-то большем. Это привязанность, это поддержка, это тепло, это… — Кастиэль, — тупо спрашивает он, — ты меня любишь? Тот вздрагивает — так, что даже Дин замечает. — Я люблю всех созданий божьих, — уклончиво отвечает он. Дин хочет надавить, вытянуть из него ответ, потому что это не всё, но ему снова становится жарко, и холод вытесняет огонь. Дыхание сбивается, и он стонет, не в силах поверить, как быстро поднялась температура. Мгновения — и он уже теряет себя, начинает бредить и забываться. Когда он в следующий раз открывает глаза и видит Кастиэля, он понятия не имеет, кто перед ним. — Где Сэмми? — спрашивает он, потому что Сэм — единственное, за что можно ухватиться в этом хаосе. — Он в порядке, — говорит незнакомец. Дин смотрит на него сквозь полуприкрытые горящие веки; тот снимает брюки и забирается на кровать. — Я тебя знаю? — спрашивает он, гадая, почему это он с каким-то неизвестным в номере мотеля и почему они раздеты. Нужно встать, серьёзно, нужно встать и уйти, и найти Сэма, но он ужасно устал, а ещё ему очень жарко. Он так потеет, что простыни под ним мокрые. Он явно пробыл тут какое-то время, но не помнит этого. Неизвестный забирается на его ноги, прижимается плотью к плоти, и Дин изумлённо ловит ртом воздух. — Всё хорошо, — говорят ему. Дин видит в глазах незнакомца лишь заботу. — Ты будешь в порядке. Просто доверься мне. Ты мне доверишься? Не в силах говорить, Дин кивает. Нельзя отказать тому, что так на тебя смотрит. Дин всё ещё не знает, кто это, но понимает, что он болен, а ему хотят помочь. Он и сам многим незнакомым людям помогал, так что иногда можно верить инстинктам. Его члена касается рука, и Дин напрягается, не зная, что происходит, но и не в силах что-то сделать. Его доводят до возбуждения, хотя он и так был наготове — что странно. Его трясёт, у него болит голова, и, наверное, он время от времени отрубается, потому что каждый раз он ощущает, что на нём кто-то сидит, и удивляется, что это не женщина. Как же он запутался. — Что происходит? — спрашивает он так тихо и жалобно, что сам не узнаёт свой голос. — Не беспокойся, — говорит неизвестный, делая такое движение, что Дин вскрикивает от восторга. Сидящий на нём идеально распределил вес между членом и яйцами, и Дин в жизни такого не испытывал. Незнакомец опускается на его член, и внутри него почему-то прохладно, и это странно контрастирует с жаром остального тела; Дин плывёт от наслаждения, незнакомец двигается вверх-вниз, а Дин понимает, что плевать ему, кто это. Это всё, чего он когда-либо хотел, и всё на этом. — Пожалуйста, — умоляет он, ощущая, как по щеке и шее стекает пот. — Быстрее. Пожалуйста, быстрее. Неизвестный наклоняется над ним, сжимаясь, и крепко целует. Дин стонет от радости; он никогда не знал подобного, это само воплощение секса, это нечто животное и примитивное, и он смутно осознаёт, что тут должны быть замешаны какие-то чары, потому что человек не может такого ощущать. Всё слишком стремительно, рвано, и судя по охватившей его лихорадке, в этом нет ничего хорошего. Заглянув в глаза партнёра, он видит в них то же, но его это не пугает. — Будь сильным, — бормочет ему незнакомец. — Будь сильным ради меня, Дин. — Я… не могу… — выдыхает Дин. Он близок, и неизвестный, кажется, это понимает, потому что он приподнимается и так резко опускается, что почти выбивает из Дина оргазм. — Будь сильным, — невероятно печально говорит он. И Дин кончает. Это сверхъестественно, да; в этом нет ничего нормального. Он кричит, горло почти разрывается от этого крика боли и удовольствия, и его подбрасывает вверх, да так, что он и таинственного партнёра приподнимает, как какой-то супермен. Его словно обливает огнём, а потом ледяным холодом, а потом экстазом, таким волшебным, что теряется будто на часы. Время замедляется, и он никто, не Дин Винчестер, не сын Джона, не брат Сэма, не подопечный Кастиэля; он лишь комок нервных окончаний и рецепторов удовольствия, и все они горят, как будто внутри него четвёртое июля. Когда это подходит к концу, он открывает глаза и видит склонившегося над собой Кастиэля. В его глазах почему-то ужас, что странно, ведь всё было чудесно. — Кас, — выдыхает Дин, не понимая, почему так тяжело дышать. — О боже, Кас. Кастиэль не отвечает, только кладёт руку ему на сердце всё с тем же испуганным видом. Дин хмурится и собирается было спросить, что не так, но тут чувствует. Грудь сжимается, словно рёбра туго перевязывают, и ему становится всё сложнее вдохнуть. — Что... происходит? — сипит он. Пот на его теле застывает, а перед глазами плывут пятна. Левая рука немеет, и ему так тяжело дышать, так тяжело… — Будь сильным, Дин, — пылко требует Кас, и больше ничего нет. ~ ~ ~ На этот раз Дин открывает глаза в больничной кровати. Рядом сидит Сэм с тёмными кругами под глазами и немытой и нечёсаной копной волос. — О боже, — стонет Дин, видя, как освещается его лицо. — Чувствую себя отстойно. — Очень удивительно, — хрипло хмыкает Сэм. — У тебя был сердечный приступ. Дин хмурится. Он задумывается над этим, прислушивается к телу, узнаёт ту страшную усталость, как пару лет назад, когда его сердце поджарилось. Оглядевшись, он видит кучу мониторов и капельниц. Ему вдруг становится страшно. — Насколько сильный? — Ты будешь в порядке, — Сэм изображает улыбку. — Было плохо, но никаких хронических последствий. Ты здесь уже два дня. Помнишь, что случилось? Дин старательно пытается вспомнить, а когда это у него выходит, роняет голову на подушку и закрывает глаза. — Ненавижу инкуб, — рычит он. — Инкубов, — поправляет Сэм. Дин отвечает ему таким свирепым взглядом, что он сглатывает. — Прости. — Ненавижу, — повторяет Дин. — Как бы они ни назывались. Ему хочется пить; Сэм подносит ему воду с соломинкой. Она свежая и прохладная и напоминает прежние ощущения и лихорадку, и его передёргивает. — А что Кас? — спрашивает он. — Перенёс тебя сюда, потом меня. Больше я его не видел. — Ясно, — Дин снова пьёт через соломинку и вздыхает, ненавидя не дающую подняться с кровати слабость. Он явно застрял тут на пару дней и успеет проникнуть чувствами к каждой долгой минуте. — Так, — жизнерадостно говорит спустя пару минут Сэм, — вы с Касом, значит, сложили два и два? Дин морщится. — Не смешно, Сэм. — Ну, малость смешно. По-моему, вселенная пытается вам что-то сказать. Дин собирается было сказать Это не шутки, Сэм, он был в агонии, и я должен был его спасти, а я умирал, и он должен был меня спасти, и ему было больно, и мне было больно, а боль — это не смешно. Но у Сэма такие красные и замученные глаза, и он явно пытается его подбодрить, дразня, так что Дин решает его не осаживать. — Угу, — говорит он наконец. — Пожалуй, у вселенной на нас зуб. — Слушай, э, Дин… — кашляет Сэм, неловко ёрзая на стуле. — Что? — удивляется Дин. Сэм с силой выдыхает и смотрит ему в глаза. — Дин, я знаю, что неделями над этим подшучивал… но ты должен знать, что я против ничего не имею. В смысле, я понимаю. Понимаю и не хочу, чтобы тебе было неловко или типа того. — Ты по-английски вообще говоришь? Или я опять под чарами? Ни хрена не понял. Лицо Сэма чуть искажается, словно от смущения. — Ты и Кастиэль. Я знаю, что ты к нему чувствуешь. Дин таращится на него, пока молчание не затягивается. — И что же я чувствую, а, доктор? Сэм пожимает плечами. — Инкуб знал, что. Они принимают облик того, кого ты желаешь, кем ты одержим. Он прочёл твои мысли и превратился в Каса. Не нужно быть психиатром, чтобы всё понять. Дин разевает рот. Он и забыл, что инкубы так могут — не то чтобы у него было время об этом подумать. Инкубы всегда изображают твоего идеального партнёра, и его инкубом оказался Кастиэль. Дрань господня. — Это… совпадение, — запинается он. — Кас последний, с кем я спал, вот он и принял его облик. И всё тут. Боже, Сэм, ты правда считаешь, что я запал бы на ангела? — Да. Анна. — Она была женщиной! — Ну а Кастиэль нет. Это важно? Дин открывает и закрывает рот, а потом роняет голову на подушку и закрывает глаза. — У меня только что был сердечный приступ, — заявляет он. — Оставь умирающего в покое. Пшёл вон. — Ладно. Просто знай, что я понимаю. Вот и всё. — Это пойми, — рычит Дин, показывая ему палец. Сэм уходит, а спустя пару часов возвращается с картошкой фри. Дин его прощает. ~ ~ ~ После очередного пробуждения Дина он видит сидящего на краю его кровати серьёзного Кастиэля. Дин моргает. Кастиэль — тень в полумраке; ночь, свет не горит, единственный его источник — мониторы, отражающие его сердцебиение. — Ладно, — говорит Дин. — Кто ты на этот раз, ангел или инкуб? — Кастиэль. Дин вздыхает и трёт глаза. — Поверить не могу, что это случилось, приятель. В смысле, не могу поверить, что это случилось снова. Сначала прихвостень Аластора, теперь Лилит. Как будто у кого-то большие планы, а мы всё время подворачиваемся ему под руку. — Может, так и есть. Они могут попытаться снова. Дин хмыкает. — Сэмми лучше быть поосторожнее. Не хотелось бы, чтобы тебе пришлось его трахать. Или, ещё хуже, мне. Кастиэль не отвечает, просто смотрит на него, и Дин вспоминает, что забыл кое-что сказать. — Спасибо. — Обращайся, — отвечает Кастиэль, и его голос звучит так, словно он улыбается. — Кажется, мы сравняли счёт? — Если ты его ведёшь. — О, ещё как веду. Дин бездумно поднимает руку, собираясь сжать предплечье Кастиэля или шутливо хлопнуть его по плечу, но Кастиэль тоже поднимает руку и переплетает их пальцы, прижимаясь ладонь к ладони. Неожиданно, но как будто… правильно. — Ты не ответил на мой вопрос, — вдруг говорит Дин. Монитор начинает пикать чуть чаще. — Ты меня любишь? Кастиэль не отвечает, лишь крепче сжимает его ладонь, и Дин с облегчением выдыхает. Пиканье на мониторе и не думает замедляться. — Хорошо, — говорит он. — Тогда счёт точно равный. Кастиэль всё ещё не отвечает, продолжая сжимать его ладонь, а потом он исчезает, и рука Дина падает на кровать. Со стороны дверей доносится какой-то звук, и Дин, повернувшись, видит там Сэма со стаканчиком кофе. — Так, — говорит Сэм, — когда ты сказал, что ангелы не в твоём вкусе, ты имел в виду всех остальных, да?