Часть 1
19 марта 2016 г. в 18:13
Примечания:
Я долго думала, что мне нравится больше всего в этой паре, а потом решила посчитать, сколько раз, находясь рядом с Филиппом, Шевалье удержался от того, чтобы не коснуться его так или иначе…
Ну и это бесценное выражение лица, которое появляется при словах Филиппа "не прикасайся ко мне"...
Это похоже на одержимость. Эта вот иссушающая тяга, название которой еще не придумали. Это не любовь, не страсть и даже не похоть. Это страшнее, смертельней. И это неизлечимо.
Касаться. Ласкать. Чувствовать. Снова и снова. Всегда. Везде.
Пальцами, губами, телом. Скул, шелковых волос, кожи шеи. Снова и снова. Используя любой повод, любую причину.
Обнимать. Владеть. Дышать воздухом, которым дышит он. Снова и снова. Невозможно разжать руки и отпустить.
Это сводит с ума, не поддается контролю. Это не то желание, от которого мутится рассудок и тяжелеет дыхание, а все мысли устремляются туда, где меж раздвинутых бедер будет так сладко и остро. Это потребность, жажда, голод, который не утихает никогда.
Обидные слова – пустой звук. Насмешка – всего лишь маска. Он ведет себя так, как должен, чтобы оставаться рядом всегда, цеплять смехом, остротой, вызовом. Так нужно. Так должно. Не лгут только пальцы, руки, губы. Забрать в объятия, слиться, мечтая стать с ним одним.
Он сумасшедший, он знает об этом. С их самого первого взгляда, первого поцелуя. Тонкие пальцы, чувственные губы, нежная линия скул. Как можно от них отказаться? Это выше его сил. Не после того, как чуть не потерял по собственной глупости.
Сладкий, нежный, любить его – сражаться с самим собой снова и снова. Язвить, когда хочется говорить о любви, смеяться, скрывая собственную жажду в близости. О, он отлично знает, к чему ведет привязчивость и как быстро могут надоесть признания. Это недопустимо. Но это невыносимо. Быть вдали – не жить. Не касаться – все равно что не дышать.
Он не помнит прежних любовников и любовниц. Их лица стерлись из памяти. Чужая страсть пуста и бесцветна. Полыхнет на миг и погаснет, не оставив в памяти и сердце ни следа. Только он, всегда только он. Игривый, злой, обиженный, тоскующий, плачущий, смеющийся или томный – только он. Он…
…Свечи в комнате давно погасли, ночь отступила, но до рассвета было еще далеко. Филипп крепко спал, измотанный любовью, раскинувшийся на постели во всей своей красоте. Утром у Шевалье будут уставшие глаза и сонный вид, но сейчас ему было не до сна. Он… рисовал.
Долгими касаниями, быстрыми мазками прослеживал кончиками пальцев изгибы и впадинки совершенного тела. Замирал на родинках, невесомо касался губами губ, не в силах отстраниться. Его одержимость. Его погибель.
Когда-нибудь он потеряет контроль. Когда-нибудь стук чужого сердца под его ладонью станет нужнее, чем воздух. И тогда его не станет. Но до той поры он будет брать, все что сможет, все, что ему позволят. Это медленная агония. Но он счастлив.
«Каждый день, когда я не трону тебя… Не прикоснусь к тебе… станет днем смерти и скорби». (с)