Идеальное сочетание

Душ, холодный душ, величайшее изобретение человечества. Маша обречённо стояла под его колючими струйками и экспериментировала, повышают ли настроение низкие градусы. И нужно ей было ехать на эту дурацкую конференцию? Полдня в душном автобусе, два с лишним часа в не менее душном зале, что всё тело потом горело огнём. И, к сожалению, совсем не страстным, а каким-то приставуче-липким. Да ещё и: «Мария, вы выступаете последней. Удачи!» Понятно, что все предыдущие выступления она прослушала в нервном тумане, желая мысленно стереть своё имя из списка участников. Иногда Маша злилась на саму себя из-за непринуждённого и бодрого до неприличия вида, в то время как внутри всё сжималось в тугой испуганный клубок. В общем, выступление прошло блестяще. Героическое сражение с госпожой Сахарой во рту — тоже. А в итоге… Она не заняла даже обидного третьего места. Чувствовалось даже не разочарование, нет. Полное отсутствие удовлетворения, вот что. А это куда хуже. Вода, видимо, и правда обладает собственной памятью. Иначе как объяснить то, с какой кропотливостью она растворяет и уносит всё, от чего мы просим её нас избавить. Незаметно для себя Маша уже думала о предстоящем фуршете. Оцепенение и лень сменились возбуждающим предвкушением. Вечер обещал быть интересным, и эту интригу, это сладостное время ожидания ужасно хотелось растянуть. Маша закрыла кран и просто стояла, не торопясь вытираться. Ей всегда нравилось ощущение своей кожи после душа. Такая упругая, насыщенная, идеально ровная. А соски твёрдые и большие, в свежих блестящих капельках. Один их них вдруг захотелось попробовать обхватить губами. Пребывание в этом гостиничном номере наедине с самой собой пробуждало в теле какую-то дикую, неукротимую чувственность. Откровенная, свободная и ни с того ни с сего совершенно пьяная. «Не могу дотянуться, жаль… Любопытно, как это было бы?..» Маша стала придирчиво рассматривать себя в зеркале. Она была рада, что до месячных осталось несколько дней. Ещё несколько дней, когда она может благодарить, а не проклинать судьбу за то, что ей посчастливилось родиться женщиной. Зато грудь, как обычно в эти дни, припухла и выглядела гораздо больше и соблазнительнее. Осталось подобрать платье. И неправда, что женщины часами не могут выбрать себе наряд. Лично Маше всегда хватало на это и десяти минут. Остальные полтора часа уходили на так называемую «моральную подготовку перед зеркалом», чтобы просто свыкнуться с образом и создать себе нужный настрой. Ведь успех женщины зависит не от одежды, а от той степени уверенности в себе, которую она в этой одежде испытывает. Итак, платье. Если не маленькое чёрное, значит, маленькое красное, всё логично. И красные туфли. Там будет много молодых парней, так что она должна выделяться и во всех смыслах быть на высоте. На память вдруг пришла одна из одногруппниц, которая перед выходом всегда выливала на себя полфлакона духов, чтоб, если не красотой, то запахом уж точно сразить всех наповал. Маша мысленно усмехнулась и разгладила платье сзади. Потом задумалась и медленно повторила это движение. «Интересно, что почувствует тот, кто будет со мной танцевать, не ощутив резинок от трусиков под платьем?» Ещё никогда в жизни она не чувствовала себя такой сексуальной. И, отметая все призывы разума, неожиданно для себя решила ничего не менять и пойти так. Но тут память подбросила ей картинки её знакомых с прошлых вечеринок, заставив Машу нахмуриться. Парни её возраста знакомились с девушкой довольно редко. В основном, это были люди, раза в два её старше. Сначала это нравилось, потом стало удивлять, затем начало вызывать раздражение. И, только разобравшись в себе, она, наконец, поняла, что сама подсознательно их к себе привлекала. Дело в том, что каждый из этих людей, как бы банально это ни звучало, попросту чем-то… напоминал ЕГО. Вот ведь противное свойство человеческой психики — стремление во что бы то ни стало собрать недостижимый идеал по отдельным чёрточкам. Как паззлы от разных мозаик. Как заранее проигранная борьба с признанием человеческой уникальности. Звали его Александр Павлович. Высокий представительный мужчина средних лет. Он был преподавателем в университете. Вёл у их группы политологию, а у Маши — способы выглядеть естественно, когда от эмоций темнеет в глазах. Она никогда не смогла бы сказать, что же в нём такого исключительного. Потому что исключением был он сам. Маша уже даже не помнила, с какого момента началась эта её одержимость. С того, как он первый раз зашёл в их аудиторию, или с того, как сказал: «Здравствуйте». И теперь хотелось отдать многое за попытку узнать и понять этого невозможного человека. Постоянный страх выдать себя постепенно перерос в самоиронию. «Если бы Александр Павлович когда-нибудь узнал, что его предмет не выходит из головы одной из студенток даже в перерывах на сон, он бы, наверное, стал избегать жуткую маньячку». Хотя иногда Маше казалось, что насмешливые глаза видят её насквозь. От этого её детские ухищрения становились всё более наивными и отчаянными. Хвалил ли Машу этот человек, ругал или просто находился рядом — он никогда не вызывал в ней чего-то среднего, адекватных, уравновешенных чувств. Это всегда были крайности, проверка психики на прочность, когда эмоциональный диапазон зашкаливал с предупреждающим щелчком. Если ревность, то такая, от которой не можешь дышать; если желание, то такое, от которого подкашиваются ноги и шумит в ушах; если любовь, то… без всякого «если». В общем, его появление и присутствие в Машиной жизни стало мучительным испытанием и главным условием счастья. Взгляд, неосознанно блуждающий по комнате, наткнулся на маленький красный альбомчик. В детстве Маша коллекционировала вкладыши от жвачек. Аллергичная с рождения, она не могла покупать их, поэтому приходилось собирать ценные бумажки по улицам, меняться, а то и нагло выпрашивать у друзей. Умудрившись таким образом набрать их многие-многие сотни, Маша теперь везде таскала с собой часть коллекции в альбоме. Это было своеобразным уроком из детства, напоминанием того, что желание и цель сворачивают если не горы, то смешные жизненные препятствия точно. Маша раскрыла альбом на первой попавшейся странице. Она помнила историю каждого вкладыша в отдельности. Вот, например, этот она от разочарования хотела выбросить, едва подняв с земли. «Любовь — это идеальное сочетание силы и сладости» — странная, неинтересная фраза под не менее скучной картинкой. «Лучше бы попался, где они целуются… Или хотя бы танцуют…» Мысли невольно вернулись к предстоящему вечеру. «Танцы… Наверняка будет парочка медленных. А если он вдруг подойдёт и пригласит меня?» Тут Маша мысленно резко одёрнула себя. Она уже давно выросла не только из того состояния, когда ко всему малопонятному теряешь всякий интерес, но и из того, когда веришь вот в такого рода чудеса. Маша резко захлопнула альбом, показав ему язык. Со стороны выглядит странно, но любая ощутимая точка в конце мысленного монолога всегда очень помогает поверить в него самой. Гордо вскинув грустные глаза к зеркалу, она вдруг неожиданно для себя лукаво улыбнулась своему отражению и шепнула: «Удачи тебе». Привыкнуть к высоким туфлям удалось не сразу. Каблуки в Машином представлении всегда причудливо сочетали в себе математику с психологией. Когда каждый сантиметр подъёма над действительностью поистине окрыляет. И как после этого можно недооценивать мужчин, которые их и придумали? Тем временем она уже зашла в зал, взяла бокал шампанского и направлялась к группе знакомых ребят в дальнем углу. Почти за всеми столиками уже сидели разные компании. Музыка, шутки, смех окружали со всех сторон, постепенно отдаляя события прошедшего дня. И было в обстановке зала нечто магическое: музыка раскрепощала, полумрак придавал глазам опаляющий блеск, и даже обычное шампанское, казалось, попадало прямиком в кровь. Заиграло что-то особенно весёлое, и танцпол начал заполняться людьми. Танцующих объединял не просто ритм. Это было одно настроение на всех, одна связывающая и какая-то родственная близость. Целиком отдаваясь воле музыки, Маша уже не могла выделить себя из этой счастливой заведённой толпы. Поэтому, когда объявили медленный танец, она сначала замерла в каком-то недоумении. Повернувшись в направлении столика, Маша уже собиралась пойти отдохнуть, как сердце вдруг подпрыгнуло к самому горлу. К ней направлялся Александр Павлович. Она всегда чувствовала приближение этого человека ещё до того, как глаза его узнавали. Будь то вечера или университетские коридоры. Каждый раз внутри что-то до боли сжималось, а бешеный пульс не давал вздохнуть. Но она ничего не могла поделать с этими приступами. И теперь тоже просто стояла и в немом оцепенении смотрела, как он уверенно подходит и протягивает ей руку. «Вот так и сходят с ума…» — мелькнула в голове паническая мысль. И отразилась в широко распахнутых глазах абсолютным неверием в реальность происходящего. А этот невыносимый человек только усмехнулся и моментально загородил собой всё, кроме музыки. Маша не знала этой песни. И лучше бы не знала английского… Это было уже слишком, слишком жестоко. Женский голос пел о том, чего она никогда не сказала бы вслух, пронзительно и беспощадно озвучивал все её самые сокровенные желания. Хотелось убежать, спрятаться, только бы не слышать этого, только бы ни за что больше не поднимать глаза. Маша беспомощно склонила пылающее лицо и зажмурилась. Как же вкусно от него пахло… Впервые в жизни она ощутила себя наркоманкой, голодной, зависимой от этих глубоких до головокружения вдохов. Потому что чувствовала, что ей никогда не надышаться, всегда будет мало, катастрофически мало. Музыка стихла, и они остановились. Маша робко и осторожно подняла голову. Счастье, казалось, было растворено в воздухе и впитывалось через кожу. В довершении всего Александр Павлович вдруг наклонился и быстро поцеловал её в губы. Словно в замедленной съёмке, она наблюдала, как приближается его лицо, а всё поле зрения заполняют смеющиеся глаза. Как это чудо умудрялось всегда так заразительно и искренне улыбаться одними глазами? Дорогу до номера она не помнила. Едва закрыв за собой дверь в номер, Маша, наконец, дала эмоциям вырваться наружу. Она смеялась, тихо, по-детски, зажав рот дрожащими ладошками. Смеялась и всхлипывала, а по щекам текли неудержимые слёзы. Потом она всё-таки поверит, заставит себя поверить в то, что это действительно было в её жизни. И не останется ночи, когда она сможет уснуть, не прокрутив в голове снова и снова именно этот первый поцелуй. Но всё это будет потом, а сейчас надо было успокоиться, умываться и ложиться спать. Хотя ужасно не хотелось. Несмотря на довольно насыщенный день, Маша совсем не устала. Напротив, чувствовала себя какой-то взбудораженной, непокорной и почти всемогущей. Ко всему этому примешивалось сильное возбуждение, но даже оно было необычным, сравнимым, разве что, с любопытством открытий. Такое же неутолимое и глубокое, нестерпимо манящее и пугающее, как самое-самое первое. Маше вдруг вспомнились свои такие давние, но совершенно новые для неё в то время и оттого невероятно яркие ощущения. Вот ей лет пять, она нашла и торопливо листает папин эротический журнал, недостаточно тщательно спрятанный мамой. То ли тяга к этому интересному, запретному, взрослому, то ли риск быть застуканной наполняет низ живота каким-то неожиданно приятным и щекотливым теплом. Ей шесть, и подружка хочет попробовать поцеловаться с ней, долго, как в фильмах, «по-взрослому». Маше страшно, стыдно и приятно. С колотящимся от удовольствия сердцем она в испуге убегает домой. А как в первом классе её сводили с ума новые Серёжкины брюки… Она мучительно краснела, не в силах оторвать взгляд от его красивой попы. А за странное желание подойти и прижаться к нему сзади хотелось мысленно настучать себя по голове. Тут же всплыло воспоминание о её первом в жизни оргазме. Как-то перед сном, сидя в кровати, Маша в маленькое зеркальце рассматривает, что же находится у неё между ног. Дышать отчего-то приходится всё чаще, но остановиться уже невозможно. И вдруг откуда-то снизу накатывает оглушающая волна этого нового, ни с чем не сравнимого по силе чувства, которому она ещё не знает названия. Его невозможно вытерпеть сидя, и она бессильно падает на подушку, уткнувшись в неё лицом. А потом лежит и ещё долго вздрагивает, медленно приходя в себя. Маша закрыла кран, и в наступившей тишине вдруг отчётливо раздался короткий стук в дверь. «Ну и видок у меня сейчас…» — возникла первая мысль. Дыхание всё никак не успокаивалось, щёки горели, а заглядывать своему отражению в глаза она вообще не решилась. «Кто бы это ни был… Хорошо хоть ещё в халат переодеться не успела». Кое-как пригладив волосы и расправив задравшееся платье, Маша нерешительно открыла дверь. Нет, это была не галлюцинация. Вполне плотный и настоящий, на пороге стоял Александр Павлович. Можно ли привыкнуть к чудесам? В каком-нибудь волшебном мире люди вроде Маши давно бы вымерли как представители не способного к эволюции вида. Но сейчас у неё всего лишь немножко остановилось сердце, и она даже смогла вполне адекватно кивнуть в знак приветствия. — Не спишь ещё, Золушка? За вами, женщинами, следить и следить надо! И о чём только думаете? Он протянул Маше её сумочку. Весёлые искорки в глазах лишали строго произнесённые фразы всякого смысла. Как она могла оставить её там?! Но, вместо того, чтобы взять сумочку, Маша вдруг отступила вглубь комнаты, приглашая Александра Павловича войти. Она давно заметила за ним эту милую особенность — он всегда хмурился, когда удивлялся чему-то. Закрывая дверь, Маша репетировала про себя слово «спасибо». — Что-нибудь случилось? — Э-э… почему? — Интересуюсь, всё ли у тебя в порядке. Ты вдруг так неожиданно исчезла. — А… да, то есть, нет, всё нормально, я просто… просто… — Просто?.. Он откровенно смеялся над ней. Маша всегда ощущала себя голой под понимающим взглядом этого человека. Как бы она сейчас хотела, чтобы он избавил её от необходимости говорить… — Наверное, ты очень хочешь что-то мне сказать. Её мучитель решил продолжать свою пытку. Подойдя к Маше почти вплотную, он дотронулся кончиками пальцев до её подбородка, вынуждая посмотреть ему в глаза. Загнанная в угол, она повиновалась и с вызовом встретила его взгляд. Как сложно иногда высказать мысль «Ну поцелуй же меня!». Особенно когда это настоящая мольба, такая искренняя и отчаянная, как будто от этого зависит жизнь. Александр Павлович снисходительно усмехнулся, и глаза у него чуточку посерьёзнели. Он стал медленно водить пальцем по Машиным полураскрытым губам. А потом наклонился и начал целовать её. И мир перестал существовать. Внутри и снаружи была счастливая невесомость. И Маша плыла в ней, судорожно цепляясь за надёжные плечи и чувствуя только место соприкосновения их губ. И сладость. В первый момент, ощутив это, она даже резко открыла от удивления глаза. Весь его рот был… сладким! Таким сладким, что, казалось, он только что ел конфеты… Но этого точно не могло быть, и Маша, недоумевая, в каком-то исступлении снова и снова обхватывала ртом его губы и пробовала их на вкус. В детстве она, конечно, читала про «сахарные уста»… Но это были всего лишь сказки! И, как любой нормальный человек, она иронично пропускала это красное словцо, никогда не ожидая столкнуться с таким в реальности. Теперь это всегда будет для неё загадкой. «Ну не спрашивать же, в самом деле?» Вообще, сколько себя помнила, Маша всегда специфически относилась к поцелуям. Это занятие казалось ей скучным, ненужным и мокрым, а потом всегда хотелось украдкой вытереть губы. А ещё она знала, что если захочет, то всегда сможет подчинить себе рот целующего. Но сейчас Маша поняла, что её просто никогда не целовали по-настоящему. Сейчас она готова была задохнуться, но только бы не прекращать это, только бы и дальше подчиняться во всём этому прекрасному видению. А руки уже безотчётно расстёгивали пуговицы на пиджаке и рубашке. И вдруг, засомневавшись в своей смелости, Маша решилась приоткрыть глаза. И вздрогнула от неожиданности, встретив внимательный изучающий взгляд. Такой спокойный и даже пугающе строгий. «Неужели он всегда такой? Взрослый, контролирующий свои эмоции, самоуверенный? Ведь позволяет же он кому-то увидеть его совершенно другим? Я хочу знать, как он выглядит везде, как он кончает и какая на вкус его сперма, хочу услышать, как сбивается у него дыхание и что он скажет, если я назову его Сашей. Я просто хочу его, уже давно». С оставшимися пуговицами Маша справилась куда увереннее. Не прерывая поцелуя и переступив через скомканную на полу рубашку, Александр Павлович усадил её на кровать. Маша чувствовала, как властная рука медленно направляется по её бедру вверх, под платье, как его палец, не встретив никакой преграды, сразу проскальзывает в неё. Между ног так влажно и жарко, что стеснение уходит, позволяя приглашающее развести их шире. К первому пальцу добавляется второй. Она чувствует, как они ощутимо растягивают вход во влагалище, и сама нетерпеливо насаживается на них, двинув бёдрами. И радостно слышит резкий прервавшийся вдох у себя над ухом. Умелые пальцы исследуют её и находят внутри какое-то место, в котором, кажется, сконцентрировано всё её возбуждение. Находят и нажимают на него, заставляя Машу вскрикнуть и стиснуть его руку коленями. Александр Павлович порывисто стаскивает с неё задранное до груди платье, а сам снимает брюки и трусы. Металлический звук пряжки от ремня вдруг подбрасывает в память ассоциацию с неизбежностью и наказанием, и это заводит до предела. На секунду инстинктивно зажмурившись, Маша открывает глаза и видит его член. Красивый. Другого слова просто не подобрать. Восхитительное зрелище. Она продолжает жадно рассматривать его, такой большой и крепкий, с крупной красноватой головкой, он гордо стоит почти вертикально, чуть подрагивая от движений. В это время её берут за плечи и опрокидывают на спину. Закрыв глаза, Маша слышит его дико возбуждающее частое и шумное дыхание. Александр Павлович нависает над ней, прижимая её тело к постели. Целует каждый сантиметр шеи, прикусывает болезненно твёрдые соски, прокладывает дорожку поцелуев к низу живота. От его ласкающих рук и губ никуда не деться, они везде, требовательные и беспощадные, нежные и сводящие с ума своей страстью. Но, когда его язык, помассировав клитор, погружается в неё, Маша уже не может сдерживаться и стонет в голос. Это провокация. После такого мучительного удовольствия хочется раскрыться для этого человека ещё и ещё. Маша лежит перед ним и практически всхлипывает от ожидания большего, бесстыдно раздвинув ноги. И нисколько не стесняется своей непристойной позы. Она полностью в его власти. «А вдруг мне будет больно? Он у него такой толстый и длинный, а я не смогу даже шевельнуться в его сильных руках» — от этого понимания мышцы внутри сводит сладкой судорогой. Но Александр Павлович медлит. Он вдруг наклоняется к Машиному лицу и жарко шепчет: «Скажи, чего ты хочешь! Громко, уверенно, ну же! Попроси, чтобы я трахнул тебя! Чтобы выебал тебя, как последнюю сучку! Ну?! Я не слышу!» Чуть не плача от унижения и безысходности, Маша едва выдавливает из себя: «Трахни меня, Саша…». «Я растерзаю тебя!» — многообещающий ответ сверху. И в следующее мгновение она чувствует, как он на вдохе резко входит в неё одним рывком. Маша судорожно впивается ногтями ему в плечи. Ей не больно, но к этому ощущению максимальной заполненности надо привыкнуть. Александр Павлович начинает вбиваться в неё резкими толчками. Их порывистое дыхание ещё сильнее распаляет, и Маше хочется чувствовать его ещё глубже. Для этого она поднимает ноги и обхватывает его ими сверху за поясницу. И обнимает за шею, неистово цепляется за него, изо всех сил притягивает ближе, мешая ему двигаться, но не желая отпускать. В какой-то момент возникает ощущение, что всё тело замирает, теряя чувствительность и способность мыслить, и только живот заполняется щемящим, горячим наслаждением. До той бесповоротной отметки, когда близкий оргазм уже неминуем. Но Александр Павлович зачем-то останавливается и направляет Машину руку… Нет! От волнения она даже неверяще открывает глаза. Накатившая стеснительность сейчас совсем некстати, но от перспективы заниматься этим при ком-то становится жутко не по себе. Наедине с собой она часто мастурбировала, изучая своё тело или просто снимая напряжение. Но это всегда было непреодолимо смущающим и в крайней степени личным. Не допускающим даже мысли, что найдётся настолько близкий человек, которому можно будет позволить знать о себе абсолютно всё. Со всеми предыдущими парнями Машу никогда не покидало своеобразное чувство власти, осознание того, что при желании она в любой момент сможет физически остановить партнёра, взять ситуацию в свои руки, контролировать происходящее. Она никогда не чувствовала себя женщиной, которой позволяется быть беспомощной, слабой, беззащитной. Никогда не могла расслабиться, полностью довериться кому-то, просто отдаться эмоциям и перестать думать вообще. Всё это в её глазах лишало секс нужной остроты и привлекательности. Часто, лаская себя, Маша представляла рядом какое-то животное, крупное, опасное. Видимо, так воображение реализовывало подсознательную тягу к неординарности, силе, грубости. Своеобразная проекция максимального раскрепощения и откровенности перед неговорящим существом. А иногда перед глазами наоборот вставал неопытный новичок. И Маша мысленно смотрела на себя его глазами, приходя в восторг от открывающихся перспектив. Она всегда страдала от неуверенности в себе, а это здорово помогало. А сейчас, пристально глядя в такие спокойные, умные и пронзительно честные глаза, Маша вдруг отчётливо поняла, что самое возбуждающее в мире чувство, которое только можно испытывать к человеку, это… доверие. Безрассудное, безусловное и безграничное. Как будто рухнул какой-то внутренний несокрушимый барьер. Всепоглощающая благодарность, сумасшедшее облегчение смели и затопили все сомнения. И руки уже сами уверенно и смело следовали привычным для неё одной и доводящим до экстаза движениям. А в голове стучала мысль: «Теперь он всегда будет для меня первым. Первым и единственным, кто действительно меня познал. My sole… Именно так я и запишу его у себя в телефоне». Неотвратимо приближалось то состояние, когда беспредельно нарастающее удовольствие становится нестерпимым. Вот почему стоны наслаждения так напоминают страдание. Умелые руки скользнули ей под ягодицы, мягко принуждая выгнуться вверх. Подчинившись этому непонятному порыву, Маша уже не могла остановиться. Оказалось, что в таком положении все испытываемые ощущения усиливаются в несколько раз. Движения своих пальцев между ног становились всё более хаотичными. Она шатко балансировала на грани, постепенно теряя всякую связь с действительностью. Усиливающееся напряжение мышц вызывало неконтролируемую дрожь во всём теле. А короткие поступательные движения тазом на этой, казалось, небесной высоте отдавались в низу живота опаляющими вспышками и жаром приливающей крови. Но сильные мужские руки не позволяли опустить бёдра и уйти от этой сладкой пытки. Уже почти задыхаясь от импульсивных беспорядочных движений, в какую-то минуту Маша ясно осознала, что её сейчас накроет. Максимально высоко вскинув бёдра, она яростно задвигала рукой, чувствуя, что больше просто не выдержит. Но она ошибалась, потому что нахлынувшее на неё безумие не могло сравниться ни с одним чувством, испытанным ею когда-либо в жизни. Всё вокруг исчезло. Осталось только оно — это ощущение дикого, глубинного, дистиллированного счастья в ослепляющей пустоте. Маша ещё никогда не делила оргазм с кем-то, и новое чувство причастности к этому другого человека практически роднили её с ним. А ещё она никогда не кричала в этот момент. Крик освобождает людей от переизбытка ощущений, выступая своего рода защитным механизмом от чрезмерного напряжения. А Маша не жалела себя. Она была готова потерять сознание, лишь бы прочувствовать всё-всё, сжимая эмоции в себе. В этом плане она была страшной мазохисткой. Не в силах больше владеть своим неуправляемым от наслаждения телом, Маша сдалась на милость бушующих нервных окончаний. Её бёдра резко опустились на мокрую простынь, а сама она согнулась пополам от душившего удовольствия. Ноги в этом судорожном порыве стиснули ласкающие пальцы. И теперь любое движение ими в области клитора заставляло опять и опять сжиматься, содрогаясь всем телом. Когда напряжение начинает немного отпускать, в ослабевшем теле появляется незабываемое ощущение нового рождения, когда вновь обретаемые способности дышать, видеть и слышать постепенно возвращают в реальный мир. А чувствительность влажной разгорячённой кожи повышается до предела. Преодолев желание понежиться так ещё долго, Маша медленно открыла ещё не успевшие наполниться смыслом глаза. Александр Павлович заинтересованно рассматривал её сверху, потом взял за руки и потянул на себя. Сам он лёг на спину, устроив Машу у себя между разведённых ног. Только сейчас она заметила, что его член до сих пор стоит, наполненный силой и энергией. Головка аппетитно блестела, приковывая к себе взгляд… «Как он может так долго держаться? Это просто немыслимо». Маша неожиданно почувствовала вдохновляющее уважение, но не к Александру Павловичу, а непосредственно к этому участку своевольной несгибаемой плоти. Она склонилась над ним и, не отрывая взгляда от волнующей картинки, облизала губы. Впервые выражение «У меня от него слюнки текут» вдруг предстало в таком возбуждающе прямом смысле. Нестерпимо захотелось изучить эту красоту в мельчайших деталях, срочно попробовать на вкус, исследуя любопытным ртом каждый сантиметр. Маша осторожно поцеловала головку, затем нежно обхватила её губами, кружа языком вокруг маленькой дырочки. Потом медленно провела мокрыми губами вниз по всей длине. Теперь, добравшись до яичек, она стала старательно вылизывать их, иногда поочерёдно мягко вбирая в горячий рот. От этих действий напряжение в плоти, казалось, стало ещё сильнее. Захотелось обязательно ощутить эту твёрдость руками. Маша обильно облизала одну ладонь, сомкнула её у основания члена и стала скользить по нему вверх и вниз, ощущая под пальцами рельефные венки. Ориентируясь на слух, Маша отмечала, что именно заставляет Александра Павловича резко задерживать дыхание. Его открытая кожа пахла так вкусно и сладко, что хотелось просто съесть его всего. А ещё лучше — взять этот непокорный член в рот и вобрать его в себя так далеко, как только получится. Маша попробовала сделать ртом несколько неглубоких движений. Хотелось гораздо большего, но длина завораживала и пугала, и она не решалась. Затылка тихонько коснулись его руки и начали подталкивать её, задавая нужный ритм. Они становились всё более и более настойчивыми, а затем с силой наклонили её голову вниз. Член проник в горло так глубоко, как раньше казалось просто нереальным. Маша замерла и задержала дыхание, привыкая к новому ощущению. Потом отстранилась, кашляя и задыхаясь. Но, отдышавшись, через несколько привычных движений уже сама заинтересованно повторила эту попытку. За сегодняшний вечер Маша поняла, что, чем глубже в ней находится этот человек, тем больше ей его не хватает. А от минета она вообще получала какое-то осязаемое животное удовольствие. И, казалось, могла заниматься этим бесконечно, не чувствуя усталости, подрагивания мокрых ресниц и напряжения в руках, на которые она опиралась. Предупреждающие руки тронули её за плечи, призывая отстраниться. Но Маша лишь ускорила ритм, иногда насаживаясь на член ртом так глубоко, что почти могла достать языком до основания. В какой-то момент Александр Павлович ощутимо напрягся под её руками, задержав дыхание. И в следующее мгновение член у Маши во рту дёрнулся, наполняя его приятной теплотой. Она с удовольствием проглотила эту жидкость, тщательно высосав всё до последней капельки. И заинтересованно заметила, что его сперма сладковатая на вкус. «Как он может быть таким вкусным просто везде?!» Это никак не укладывалось в голове… Откинувшись на спину, Маша ощутила в теле горячую сонную тяжесть. И щемящую нежность к этому удивительному, необыкновенному человеку. Такую острую и сильную, от которой намокали ресницы и щипало в носу. Приподнявшись на постели, она посмотрела на Александра Павловича. Он уже спал, широко раскинув руки. И умиляющее хмурился во сне. Маша не удивилась — она сама бы моментально уснула сейчас, едва закрыв глаза. Но никак не могла себе этого позволить, чтобы не упустить возможность просто посмотреть на него. Посмотреть прямо и открыто, а не украдкой, боясь выдать себя, изучать его лицо долго и пристально, не опасаясь его ответного смущающего внимания. Всматриваться в него жадно, без свидетелей, пытаясь запомнить каждую сводящую с ума мелочь. Если бы она умела красиво рисовать, то обязательно нарисовала бы его портрет, дрожащей рукой осторожно выводя любимые черты. А на полу рядом с кроватью валялся и привлекал к себе внимание тот самый вкладыш, видимо, случайно выпавший из альбома. Маша тотчас узнала его даже с такого расстояния. «Любовь — это идеальное сочетание силы и сладости». И только сейчас, спустя столько лет, она, наконец, поняла, какой глубокий и неожиданный смысл можно вложить в эту короткую фразу. Разве тогда, в глубоком детстве, Маша могла представить себе именно такое счастье? Когда их встреча только закладывалась причудливым изгибом линии жизни на её детской ладошке… Александр Павлович… Сильный и сладкий… Идеальное сочетание таких уникальных проявлений в одном человеке. Её самом любимом человеке.