Дорога ценою в жизнь

Отвратительный район. Отвратительный дом. Отвратительное место. Курапика тихими шагами спускается по ступеням навстречу тонущей во мраке лестничной площадке, сжимая в руке пачку дешевых сигарет. Вообще-то он редко курит, предпочитая держать себя в форме, но в такой отвратительный дождливый день просто не может устоять. Свежие воспоминания тяжким грузом давят на плечи, усиливая подкатывающую к горлу тошноту. По правде говоря, он думал, будет легче. Хорошо, что за прошедшие два дня хотя бы дрожь в руках улеглась. С дрожащими руками ему точно прямой путь не в свиту босса, а куда-нибудь на задворки ближайшего кладбища. Сквозь муть стекла прорывается бесконечный шум дождя. Курапика распахивает створку окна, убирает надоедливые прядки волос за ухо, щелкает зажигалкой. Рассеянно скользит взглядом по серому небу, по грязной обшарпанной стене многоэтажки, по взбухшей от обилия воды земле на детской площадке, примостившейся на внутреннем дворе. Хотя от площадки там давно уже осталось одно название. Едва ли можно принять клочок земли, на котором из развлекательных детских атрибутов выжили лишь качели, за полноценную игровую площадку. Ливень сильный. Курапика прижимается виском к деревянной створке и рассеянно смотрит на мальчишку, недвижно замершего на качелях. Курапика не знает его имени, но знает, что мальчишка живет где-то в соседнем подъезде вместе с немаленькой семьей. Семьей, что известна в округе навыками в области устранения нежелательных персон. Он затягивается, прикрывая уставшие глаза. Семья убийц. Где-нибудь на юге города домохозяйки от таких слухов всплеснули бы в ужасе руками, но здесь, в северном районе, едва ли кого это удивляет. Убийцы живут рядом с нищетой, пьянчуги пьют на брудершафт с наркоманами, хулиганы набивают друг другу морды, мечтая отличиться и попасть под крыло одной из знатных банд. Курапика старается не думать о том, что теперь уж точно является частью этого темного мира, куда даже самые храбрые блюстители порядка боятся сунуть нос лишний раз. Он стряхивает пепел в банку, которую кто-то оставил на загаженном подоконнике вместо пепельницы, и позволяет себе рассмотреть мальчишку пристальней. Курапика редко когда проявляет любопытство, если дело не касается его цели, но сейчас он не может отрицать того, что они с ним чем-то похожи. Мальчик, несмотря на волевое лицо и не по возрасту подтянутую фигуру, кажется таким же одиноким и потерянным, как он сам. Но он еще не встал на тропу невозврата, он еще может вынырнуть из этого болота, куда Курапика погружается по собственному желанию, однако у мальчишки нет якоря, нет путеводного света. И Курапика не удивится, если в скором времени увидит его с той же застывшей маской на лице, с которой разгуливает один из его старших братьев. Но пока еще у мальчика не мертвы глаза. Курапике тоже сейчас хочется выйти в дождь, сесть на эти сломанные качели, ощутить, как леденящие капли дождя обжигают оголенные участки кожи. Смыть с себя грязь последних дней, забыть о крови на своих руках, забыть о том, что сам отрезал себе путь назад. Ведь это то, чего он хотел. Стать сильнее, обрести власть, подняться с самых низов. Достичь такой высоты, откуда спихнуть его будет непросто. И тогда он узнает всю правду. Кто и почему. Тогда он отомстит. Месть - это плохо, учили его родные. Не держи зла. Прости обидчику его глупость. Подставь другую щеку. Улыбайся, когда тебе больно. Ненависть порождает ненависть. Курапика не знает, где искать правду, но разве понимают люди, как это дико больно, когда ты остаешься один? Когда все вокруг замирает, не слышно ни дыхания, ни шороха одежды, ни привычного смеха, только звук плещущейся в ванной воды разрывает неестественную тишину дома. Как ему жить, если все вокруг вдруг окрашено в алый, изломано, порвано в клочья, мертво? Если еще вчера повсюду царили улыбки, а теперь истерзанные тела грузят в машины, чтобы навсегда увезти прочь, а его самого равнодушным росчерком подписи отправляют в неприветливый детский дом? Курапика трет усталые глаза и швыряет окурок сигареты на дно пустой банки. Он похож на эту самую банку, наверно - такой же пустой, один лишь пепел светлых воспоминаний на дне. Усмешка сама выползает на губы, но вновь подступившая тошнота быстро стирает ее. Перед глазами ярким ворохом скачут картинки. Кровь. Нож в его руке. Два точных удара в брюхо и прочные цепи, сомкнувшиеся на чужой шее. В ход пошло то, что просто попалось под руку. Было бы гораздо проще, если бы ему дали пушку. Но это была необходимая проверка - сможет он или нет, не затрясутся ли поджилки? Курапика даже не сомневается, что таких проверок и грязной работенки впереди - целая уйма. Придется потерпеть, чтобы стать лучшим из лучших. Вот только его сознание, его совесть, остатки его проклятой души считают иначе. Его тело лихорадит, его выворачивает уже второй день, и то, что будущий босс занят какой-то заварушкой с соперничающей бандой, это воистину благословение небес. У Курапики есть время прийти в норму и взять себя в руки. Если ему так плохо из-за убийства отбившейся от рук шестерки, тупоголового бугая, попавшего в немилость к боссу, то что же с ним будет, если придется поднимать руку на невинных людей? Курапика не знает ответ, но знает, что справится. Должен. Его шатает. Из-за тошноты он не ел уже пару дней, так что неудивительно, что Курапика обнаруживает себя сидящим у стены посреди лестничного пролета, отчаянно глотающим воздух. Вот только чья-то теплая ладонь лежит на его плече и сквозь шум в ушах Курапика различает взволнованный тон. Это так непривычно и настолько диковинно для их поганого района, где всем друг на друга плевать, что удивление пересиливает клокочущее внутри отвращение к себе, и Курапика чуть успокаивается, откидывая голову назад. Незнакомец похлопывает его по щекам, заглядывает в зрачки, и все это время Курапика не может оторвать мутного взгляда от его забавно стоящих ежиком коротких волос. Приятный запах одеколона неожиданно усмиряет тошноту, от прикосновений теплых рук стайки мурашек расползаются по шее и позвоночнику, сосредоточенный взгляд и движущиеся в явной попытке дозваться до него губы убаюкивают его. Курапика никогда и никому не доверяет. Это самое главное правило, позволяющее выжить в северном районе. Быть может, он устал, быть может, он дал слабину, быть может, этот незнакомец сейчас достанет из кармана удавку и затянет ее на его шее, потому что здесь это нормально, но сейчас Курапике все равно. Он сдается, закрывает глаза и проваливается в пучину бессознательного, едва ли ощущая, как те же самые заботливые руки обхватывают его поперек спины. *** Незнакомца зовут Леорио. - Можно просто Лео. Видимо, я твой новый сосед. И в его крохотной квартирке, по размерам ничем не отличающейся от каморки Курапики, не протолкнуться. Когда Курапика поднимается с постели, то едва не летит на пол, споткнувшись о горку сложенных у края книг. Эти стопки книг везде. На полках, на полу, на столе, на стульях, на подоконнике, в сваленных по углам неразобранных коробках. Курапика даже замечает торчащий из-под подушки стертый корешок. Помимо книг по комнате разбросана одежда, немытые чашки, канцелярские принадлежности и исписанные неразборчивым почерком тетрадки. Один взгляд на этот бардак выводит Курапику из себя. Он привык к порядку, к чистоте, к организованности, и лишь тот факт, что стоящий перед ним молодой человек искренне улыбается, предлагая ему чай, заставляет его остаться на месте, а не вылететь пулей прочь из чужого дома. Курапика ищет подвох, пока Леорио неторопливо разливает воду по кружкам, достает из буфета печенье, виновато посмеиваясь, освобождает от книг кухонный стол и два табурета, чтобы они смогли сесть. Курапика ждет требования, или просьбы, или платы за оказанную помощь. Его нервы напряжены до предела, пока он вглядывается в собеседника, предчувствуя неожиданный выпад или резкую реплику. У него снова кружится голова. - Хочешь еще прилечь? - чужая рука вновь устраивается на его плече, поддерживает, не дает обессиленно рухнуть грудой костей на стол. - У тебя истощение, физическое и, скорее всего, нервное. О причинах говорить я не возьмусь, тут может быть множество факторов. - Что? - Курапика непонимающе смотрит на Леорио, и тот чуть смущенно зарывается свободной рукой в свой ежик темных волос. - Ну, я все же на врача учусь, - он небрежно кивает подбородком на вальяжно лежащие повсюду книги. У Курапики перед глазами вертится мир, он не смог бы прочитать названия на корешках, даже если бы захотел. Вместо этого он пытается смотреть на Леорио. На открытое и приветливое лицо, на живую улыбку, на глаза, светящиеся искренней добротой. Курапика понимает, что должен уйти отсюда, прямо сейчас. Пошатываясь, он выхватывает взглядом дверь, с трудом пробирается сквозь горки книг и выставленные у двери мусорные пакеты, задерживается на пороге. Он не может уйти просто так, ничем не отплатив человеку, который вовсе не был обязан ему помогать. Леорио заботливо следует за ним по пятам, словно готовится ловить его в случае, если у Курапики подкосятся ноги. Курапика опирается на дверную раму и, уже не оборачиваясь, шипит сквозь зубы: - Уезжай из этого кошмарного района как можно скорее. Тебе не место здесь. Леорио не отвечает ему, но все то время, пока Курапика неторопливо взбирается по ступеням, ему кажется, что его спину жжет внимательный взгляд. В этот раз Леорио не порывается идти за ним, и Курапика надеется, что они друг друга поняли. Он добирается до своей квартиры, заползает в ванну и включает душ. Ему нужно срочно собраться с силами, прийти в себя, у него нет времени проявлять слабость - приказ явиться к боссу за следующим заданием может быть отдан в любой момент. Два дня спустя он чувствует себя уже лучше и, получив долгожданный звонок, облачается в безупречный черный костюм. На улице светит солнышко. Леорио улыбается и приветствует его кивком, устроившись с книгой на свободной скамейке напротив подъезда. Курапика игнорирует его, проходит дальше, но останавливается, когда под ноги ему летит футбольный мяч. - Эй, - машет ему рукой незнакомый темноволосый мальчишка, улыбаясь до ушей. - Подкиньте, пожалуйста, мяч! Курапика пинает мячик в сторону паренька, но, даже получив заслуженное «спасибо», не может сдвинуться с места. Потому что мальчишка гоняет мяч не один. Смеется, жестикулирует руками, что-то увлеченно объясняет своему другу - тому самому мальчишке из семьи убийц, которого Курапика недавно видел сидящим под дождем. И столько на бледном лице затаенного интереса, радости, восторга, столько осторожности и любопытства и неуверенности, когда он соглашается принять участие в бессмысленной для него игре, что у Курапики на секунду сбивается дыхание. Это смешно, это глупо. Курапика знает, как легко разбиваются надежды и мечты, как легко на их смену приходит отчаянье или боль, но он все равно чувствует зависть. Не злую, не жестокую, но до одури тоскливую, и она вынуждает его до боли впиться пальцами в собственное запястье и зашагать вперед. Все, кто живет в этом проклятом районе - обречены. Рано или поздно кто-нибудь сотрет улыбки с их детских лиц. Рано или поздно кто-нибудь из мальчишек возьмет в свои руки пистолет или нож, и тогда история их случайной дружбы закончится, едва начавшись. Не бывает чудес. Курапика ускоряет шаг, выкидывая из головы все посторонние мысли. Он уже выбрал дорогу, по которой пойдет. Назад пути нет. *** Леорио оказывается неожиданно настырен. Нет, он не стучится в дверь Курапики ни с утра, ни днем, ни вечером, но Курапика уже устал обнаруживать под дверью собственной квартиры загадочные подарки. То горячий чай в термосе, то блюдце с печеньем, завернутое в полиэтиленовый пакет, то книгу в тонкой обложке с перечислением основных постулатов о том, как заботиться о своем здоровье, то листочек с номером мобильного телефона, то прочую чепуху. Курапике надоедает каждый день спускаться на два пролета ниже, чтобы отнести все это добро назад к порогу его владельца. Лишь однажды он дает слабину. Проведя весь день в разъездах в компании капризной дочки босса, чью охрану неожиданно взвалили на его плечи, Курапика подхватывает термос и сдается, отвинчивая металлическую крышку. В чае чувствуется вкус клубники и яблока и еще немного корицы, и он судорожно вздыхает, устало падая на застеленную постель. Возиться с капризной девчонкой - не худший вариант продвижения по карьерной лестнице. Это лучше, чем лишать жизни людей, но уж больно выматывает. Впрочем, ему грех жаловаться. За окном медленно садится солнце, лучи золотого света неохотно прорываются сквозь плотные ряды многоэтажек. Курапика заставляет себя подняться с постели и спуститься на два этажа, чтобы вернуть проклятый термос. Он не ожидает встретить Леорио на лестнице в компании уже знакомых мальчишек, но останавливается прежде, чем его замечают. Леорио заклеивает пластырями разбитую коленку горе-футболиста. Они оба улыбаются, болтая о какой-то ерунде, пока светловолосый мальчик угрюмо наблюдает за ними, прислонившись к стене и запихнув руки в карманы. Он единственный, кто чувствует присутствие Курапики. Их взгляды встречаются и держат друг друга, но кроме напряженности в них нет ничего. Нет причины взращивать лишнюю враждебность, когда весь мир и так против тебя. Они оба понимают это. - Спасибо вам! - благодарит Леорио мальчик и поворачивается к своему спутнику. - Пойдем, Киллуа, говорил же это пустяк! Киллуа фыркает, но по его глазам, теперь направленным на друга, Курапика читает явное облегчение и еще немного - ревность в сторону Леорио, несмотря на то, что сам Леорио не стремится их задержать, а просто смотрит им вслед, довольно уперев руки в бока. Как будто заклеивание пластырем разбитой коленки действительно может приносить моральное удовлетворение. Курапика тяжело вздыхает, преодолевает последние ступени и бросает пустой термос в сторону Леорио, не заботясь, успеет ли тот его поймать. - На твоем месте я бы сто раз подумал, прежде чем связываться с этим мальчишкой. Ты видел, как его друг на тебя смотрел? - Курапика и сам не знает, почему в очередной раз решает дать совет будущему недо-врачу. То, что Леорио ждут впереди тяжелые испытания - в том случае, конечно, если кто-нибудь из местной шушеры не убьет его раньше - он не сомневается. Скорее всего, Леорио свернет с выбранной тропы, как только ему не повезет воочию увидеть уродство смерти. Он слишком мягкий, слишком добрый, слишком заботливый, чтобы быть готовым сталкиваться с подобным ежедневно. Поставив термос на ступеньку рядом, Леорио вдруг хмурится, окидывая его пристальным взглядом, и складывает руки на груди. - Послушай, безымянный сосед, за кого ты меня в действительности принимаешь? - совершенно серьезно спрашивает Леорио, и Курапика чувствует, как от неожиданных ноток твердости в его голосе по спине расползается стая мурашек. Он долго рассматривает ровную линию плеч, уверенную позу, в которой Леорио возвышается над ним, непривычное спокойствие, плескающееся в чужих глазах, и ему вдруг хочется первым отвести взгляд. Он ошибся? Сглупил? Забыл про маски? Нет, вряд ли. Просто Леорио слишком хорошо прятал эту часть себя. - Курапика, - выдыхает он до того, как успевает передумать. Нет, он не собирается заводить более тесное знакомство, но признает то, что, возможно, молодой человек не так прост и наивен, каким кажется с момента их первой встречи. О своем поступке он жалеет уже секунду спустя, когда Леорио вдруг фамильярно перекидывает руку через его плечо и дьявольски улыбается. Курапика уже давно отвык от чужих прикосновений и может терпеть их разве что в драке. Он вообще отвык подпускать к себе людей. Ему хочется уйти к себе в ту же секунду, но у Леорио такое заговорщицкое выражение лица, что любопытство пересиливает любые порывы. - Будем знакомы, Курапика, - Леорио похлопывает его по спине, а потом вдруг опускает губы к его уху и деловито шепчет. - Ты, кстати, такой красавчик, наверняка, знаешь, где тут можно подцепить хорошую телочку, нет? У Курапики снова стучит в висках. Он молча поднимает со ступеньки термос, отдает его Леорио во второй раз, и если при этом он упирается крышкой термоса в чужое плечо намного сильнее, чем следовало - так, что это больше походит на грубый тычок - то это целиком и полностью вина Леорио. *** Осенние дни тянутся, принося с собой то бесконечные серые ливни, то обилие желтых и алых красок потихоньку тускнеющей природы. Но даже когда зима, вступив в права, укрывает землю белой периной, знакомые фигуры мальчишек все также счастливо носятся по внутреннему двору. Курапика усмехается, понимая насколько Гону, чье имя он случайно узнает от вездесущего Леорио, на самом деле повезло. В северном районе дети не играют на улице даже под присмотром родителей, потому что это чревато. Но в компании Киллуа Гону ничего не грозит. Никто не посмеет поднять руку на одного из младших отпрысков более чем опасной семьи. Впрочем, долго ли продлится равнодушие родственников к выходкам своего чада, остается только гадать. Возможно поэтому с течением времени Киллуа выглядит все более хмурым и напряженным. Курапика догадывается по его лицу, что он не хочет подставлять друга, но и отказаться от этой дружбы он пока что явно не в силах. Курапика запрокидывает голову и затягивается, держа сигарету между пальцев. Дочку босса наконец-то отдали под ответственность другого человека, а ему самому определили место в круге приближенных к боссу лиц. Кажется, он прошел все проверки, но теперь у него столько работы, что иногда по вечерам он еле доползает до собственной квартиры. Но самое ужасное, что с каждым днем эта работа становится все грязней и грязней. Курапика догадывается, что скоро ему снова придется убивать людей. И то, что в следующий раз в его руках будет пушка, едва ли можно назвать утешением. И еще этот чертов Леорио, словно чуя, как ему плохо в душе, нахально лезет в его жизнь, окружает нежеланной заботой, как будто то, что Курапика сказал ему тогда свое имя, стерло все существующие между ними барьеры. Но сколько бы Курапика его не гнал, сколько бы он не огрызался, Леорио никогда не обижается, никогда не уходит, только травит свои глупые шутки, помогает ему добраться до постели и заваривает ему вкусный чай. А Курапика раздражается каждый раз, как видит на своем столе забытую книгу по медицине. Это превращается в своеобразную рутину, и Курапика в отчаянии теряется в ней, понимая, что должен пресечь это общение. Он становится слишком похож на Киллуа. Но если у мальчишки еще есть шанс изменить свою судьбу, то Курапика уже давно выбрал свое будущее. Ему нельзя быть зависимым от человеческого тепла, ему нельзя радоваться искреннему вниманию, ему нельзя-нельзя-нельзя проявлять такую позорную слабость. Ему нельзя все, что может отвлечь его от цели. Но проходят дни, крепчает мороз, рисуя витиеватые узоры на прозрачных стеклах, и Курапика все больше увязает в другом человеке. В непринужденных беседах, в осторожных прикосновениях, в глупых шутках, в задорной улыбке, в тех серьезных и взволнованных взглядах, которые Леорио бросает на него, когда думает, что Курапика не видит. Это особая игра, пожалуй, опасная для них обоих, правила которой понятны только им двоим, но на свою беду Курапика не может перестать в нее играть. Никто не заботился о нем после смерти семьи. Никто не пытался понять его. Никто не интересовался им вопреки той грани, что Курапика всегда проводил между собой и остальными людьми. Никто никогда не был одновременно так добр и жесток. Никто не стремился спасти его, потому что любой, кому было до этого дело, быстро понимал, что он не хочет быть спасенным. Никто, кроме Леорио. Курапика засыпает с этой мыслью и просыпается с ней же. Он злится на себя, злится на Леорио, так некстати заявившегося в его жизнь, он злится на чертову судьбу, но может лишь сжимать крепче пушку и следовать за свитой босса на очередные разборки. Он настолько поглощен своей скрытой злостью, что не сразу понимает, что от него требуется. Что дом, в который они пришли, совсем не похож на укрытие соперников. Что босс сегодня разглагольствует совсем на другие темы. Он нутром чувствует, что его удача подошла к концу. Молодая женщина. Двое детей. Дети настолько напуганы, что боятся даже плакать, только обессиленно скулят, прижимаясь к груди матери, которая едва в сознании. Ее лицо разбито, на виске запеклась кровь. Вместо ночной сорочки - жалкие рваные лохмотья, синяки на бедрах вносят ясность, от которой к горлу Курапики подкатывает тошнота. Босс не ведает жалости, если это не касается его собственной семьи. Участь женщины, а может быть и ее детей, предрешена. Курапика даже не удивляется, когда именно ему отдают приказ расправиться с жертвой. Он как никогда спокоен, кивает, снимая пистолет с предохранителя. Люди вокруг него торопятся выйти прочь. Босс не желает, чтобы на него попали брызги крови, а у многих членов свиты есть собственные семьи - им не по душе смотреть на подобную жестокость, хотя присутствуют среди них уроды и с такими пристрастиями. Но все же чаще они льют кровь, чтобы показать свою силу, а не из прихоти. Однако сегодня явно не такой день. Он приставляет дуло пистолета ко лбу женщины, с замиранием сердца понимая, что из всего сборища он остался в комнате один. Женщина не умоляет, не просит, не кричит, не плачет, просто устало прикрывает глаза детям, что-то тихо и успокаивающе нашептывая им - точно также, как шептал ему что-то Леорио, когда Курапика задремал у него в гостях и позже проснулся от кошмара, но Леорио не заметил тогда его пробуждения. У женщины такие же усталые глаза, как у Курапики. Наверно, она знает, почему ее жизнь должна оборваться именно сейчас. Наверно, это был ее выбор - остаться рядом с человеком, родить ему наследников, осознавая, кто он и к чему ее выбор может привести. Наверно, все, о чем она сожалеет - это то, что умрет на глазах у собственных детей. В комнате холодно. За окном бушует метель. Курапика знает, что не может выйти отсюда, не спустив курок. Вернее, может - лишиться того доверия, которого так долго добивался. Но кто-то все равно войдет сюда вместо него и завершит начатое дело. Он срывает плед с дивана и кивает подбородком в сторону детей. Женщина понимает его без слов, просит детей зажмурить глаза, обнять друг друга и не высовываться из-под пледа. Курапика позволяет ей отвести их в другую комнату и усадить на кровать. Он наблюдает за тем, как она целует их в последний раз, и обещает ей вызвать полицию, как только уйдет. Курапика смотрит в ее спокойные глаза, когда спускает курок. Кто-то из свиты босса заглядывает проверить труп и присвистывает, глядя на то, как расползается по ковру кровавая лужа. С прихожей доносится гомон и смех. Курапика понимает, что им плевать на детей, но это не приносит облегчения. Его хлопают по плечам, он незаметно набирает номер полиции и выбрасывает запасной мобильный прочь, потом садится в машину. Ему не о чем волноваться - телефон зарегистрирован не на него, а его руки надежно скрыты в перчатках. Никто никогда не узнает о том, что он совершил. Только он будет помнить. *** Курапика не осознает, как добирается до дома. Ночь выдается длинной - босса мотает по городу, с одной встречи на другую. Но когда Курапика остается один, в воспоминании тут же всплывает лицо женщины, и дрожь медленно заполняет тело. Он знает, что будет хуже. Его рвет прямо у подъезда. Ноги подкашиваются так, что он едва не приземляется в собственную лужу блевоты. Ступени наверх, залитые полумраком, кажутся настоящим адом, но в доме уже больше полугода не работают лифты. Однако самое ужасное ждет его впереди. Опираясь на стену, Курапика поднимается наверх - туда, откуда ему навстречу неожиданно шагает Леорио. Курапика знает, что у Леорио вошло в привычку ждать его по вечерам, расположившись посреди лестничной площадки, мимо которой Курапика никак не может незаметно проскочить. Но Курапика и мысли никогда не допускал, что Леорио способен прождать его всю ночь напролет - за окнами еще не рассвело, но утро уже на подходе. Он не готов. Он не готов открыто смотреть в эти глаза, помня о том, что натворил. Он не имеет на это права и не имеет права на то тепло, что Леорио так беззастенчиво дарил ему все это время. Курапика смотрит на его приближающийся силуэт, и его медленно заполняет паника. Он желает сбежать отсюда, но у него нет на это сил. - Не подходи, - просит он, разглядывая высохшие брызги крови на своей рубашке. Леорио тоже видит их. Леорио всегда чересчур внимателен, когда Курапика этого не хочет. Звук шагов не стихает. Курапика вжимается в стену, закрывает глаза, впиваясь зубами в уже и так искусанные губы. - Не трогай меня, - умоляет он, горбит плечи, но Леорио молча обнимает его, прижимает к себе, и Курапика, задыхаясь, бесконечно долго слушает равномерное биение чужого сердца. Натянутая струна внутри него рвется, слезы катятся по щекам. Не жалея сил, он бьет Леорио кулаком по груди - от безысходности, от злости на чужое упрямство, от ненависти к самому себе - раз, два, три, но Леорио лишь запускает ладонь в его растрепанные волосы и гладит его по голове. Спустя некоторое время Курапика позволяет Леорио отвести себя наверх, он позволяет снять с себя одежду, не чувствуя ни капли смущения - сейчас внутри он слишком пустой, слишком мертвый, чтобы переживать по такому глупому поводу. Он послушно принимает душ, послушно дрожит под заботливыми прикосновениями, послушно чистит зубы, послушно пробирается через груду книг в чужую постель. Он не возражает, когда Леорио ложится вместе с ним и укладывает его спиной к своей груди. Ему все равно, что они оба обнажены. Курапика просто чувствует, что его больше нет. Он закончился, когда нажал пальцем на проклятый курок. Он не помнит, как засыпает, не помнит, что ему снится. Он распахивает глаза, когда чувствует чужие губы на своих губах. Табло электронных часов, которые Леорио всегда водружает поверх стопки книг у постели, показывает четыре дня. Шторы на окнах прикрыты, едва пропуская дневной свет, однако Курапика слышит завывание так и не стихшей метели. Но в руках Леорио, под пуховым одеялом, ему все равно тепло. Он ни о чем не думает, отвечая на поцелуй. Мягкое давление губ, несмелое касание языков, ласковые укусы. Леорио медленно спускается ладонями по его плечам, проводит руками по груди, скользит на бедра, касается пальцами чувствительной внутренней стороны, затем возвращается назад тем же путем. И так до бесконечности, не разрывая поцелуя. Курапика зарывается пальцами в ежик темных волос, не позволяя себе вспоминать, позволяя себе только чувствовать. Чувствовать Леорио. Слушать его дыхание. Принимать его поцелуи. Дышать им. Они ворочаются на постели, касаясь друг друга. Медленно, тягуче, лениво. Леорио спускается дорожкой теплых поцелуев по его шее, дразнит подушечками пальцев его соски, усиливает хватку на его бедрах, вынуждая Курапику тихо постанывать, откинув голову на подушку. Леорио целует его живот, коленки, снова припадает к его губам, вжимает его тело в постель, устраивается между его ног. Жар заполняет тело. Невозможно отрицать это возбуждение, но Курапике не стыдно, он хочет этого. Хочет отдать остатки себя другому человеку. Леорио. Потому что знает, что только Леорио будет по силам их сохранить. Они выгибаются навстречу друг другу, трутся друг о друга, помогая ласкать себя руками - безумно медленно, бесстыдно правильно, болезненно сладко. Леорио жадно пьет его стоны, но щедрость, с которой он дарит его порочному телу и его греховной душе незаслуженные ласки, слишком бесценна. Курапика теряется во времени, в пространстве. Удовольствие бежит по венам, прошивает клеточки тела, разрушая его и собирая воедино. Он кончает с чужим именем на устах, впиваясь ногтями в мокрую от пота широкую спину. Леорио держит его, греет его, вдыхает в него новую жизнь. Прижимается лбом к его виску, целует его лицо, успокаивающе водит рукой по бедру, не разжимая объятий, словно хочет сказать «все хорошо, я буду рядом». Они долго молчат. Курапика успевает задремать, опустив голову на плечо Леорио. Леорио будит его поцелуями в шею, когда уже темно. Курапика подставляется под поцелуи, проводит руками по чужой груди, но резкий звонок в дверь вынуждает их вернуться к реальности. Леорио хмурится, поднимаясь с постели и натягивая на себя смятые джинсы и рубашку. Курапика остается лежать один в темноте. Он не прислушивается к тихой беседе Леорио и незваного гостя, однако любопытство пересиливает, когда Курапика узнает знакомые нотки голоса. Он подбирается к двери, стараясь не навернуться на раскинутые повсюду вещи, и незаметно выглядывает в холл. Так и есть. Мальчишка, Гон, понуро стоит, и Курапика впервые видит на обычно радостном лице такое хмурое выражение. - Это может быть опасно, - говорит Леорио, но, вопреки серьезному тону, его ладонь ободряюще ложится на мальчишеское плечо. - Нет гарантии, что вас не найдут. Но если все же решитесь, то… стойте до конца. Гон уходит. Курапика с удивлением отмечает полыхающую решимость в его не по годам взрослом взгляде. Леорио улыбается, завидев Курапику в проеме двери, и Курапика, вспомнив о том, что стоит в чем мать родила, чувствует, как краска приливает к щекам. Но Леорио ловит его в объятья раньше, чем он успевает вернуться в постель и спрятаться под одеялом. Они так и застывают на границе из света и тьмы - из холла из-за спины Леорио льется холодный, электрический свет, а позади Курапики царит непроглядный ночной мрак комнаты. - Пожалуйста, выслушай меня, - просит шепотом Леорио. - Скорее всего, тебе не понравится то, что я предложу. Курапика отчаянно не хочет слышать этих слов, но он не может отказать Леорио. Не сейчас. Он еле заметно кивает, ощущая, как усталость вновь наваливается на его плечи. - У меня есть дом… на другом конце страны. Он в деревне, рядом живут очень отзывчивые люди - мои знакомые. Они могли бы помочь тебе устроиться без документов, там от документов и связи все равно никакого проку. Тебя никто там не найдет. Я могу купить тебе билет… хоть сейчас. - Леорио… - Курапика порывается вывернуться из чужих объятий, но Леорио держит его слишком крепко. - Подожди, послушай же ты меня, - Леорио наклоняется к нему, чтобы взять его лицо в свои ладони. - Я не знаю, зачем ты идешь по той тропе, которую выбрал для себя, но я вижу, что это не то, чего ты хочешь. Ты не такой, Курапика. Прошу тебя, не ставь на себе крест. Слишком поздно, - думает Курапика, закрывая глаза и позволяя чужим губами вовлечь себя в очередной поцелуй. Леорио судорожно выдыхает, когда Курапика отстраняется, но искорки света в его взгляде тускнеют, и он не зовет Курапику назад, когда тот надевает свои вещи и выходит прочь из его квартиры. Курапика чувствует, как ледяные цепи обвивают его бешено стучащее сердце. Но, даже понимая, что никто кроме Леорио не сможет их растопить, Курапика знает, что то, что между ними было сегодня - было в первый и в последний раз. *** Буквы расплываются перед глазами. Курапика яростно вчитывается в строчки и не может поверить. Пять лет. Пять лет ада, крови на его руках, бессмысленных убийств. Пять лет пустоты в душе. Пять лет горьких воспоминаний о том, что могло бы быть, но в чем он себе отказал. Пять лет жизни, положенной на то, чтобы отомстить. И вот, наконец, результат, вот они - имена виновных, имена ублюдков, имена тех, кто невольно толкнул его на эту стезю. Он швыряет документы, которые не могут врать, на стол и до боли тянет себя за волосы. Нашел, наконец-то нашел! Добрался до запрещенных архивов нераскрытых дел полиции, поднял все свои теневые связи, вытряс правду из трусливых свидетелей, перепугал половину города. И вот она - истина, которую он так жаждал. Убит при задержании. Скончался от рака легких. Убит в перестрелке. Осужден пожизненно, найден мертвым в тюремной камере. Покончил с собой. Скончался от передозировки. Они все мертвы. Те, кто в ту далекую ночь, пока Курапика гостил у соседского мальчишки, ворвались в его дом, измучили, изрезали, надругались над его семьей. Они все уже давно мертвы. Судьба сама отомстила им - шальными пулями, сломанной психикой, смертельными болезнями, нерадушными сокамерниками. К моменту смерти последнего из них Курапика опоздал лет эдак всего… на пять. Курапика безумно смеется над иронией судьбы, но слез нет. Он разучился плакать с той памятной ночи, когда Леорио держал его в своих объятиях. Он подходит к бару, вытаскивает оттуда бутылку виски, отвинчивает крышку и делает несколько больших глотков. Виски жжет горло, но Курапика едва ли чувствует его вкус. Он вытирает губы, достает из кобуры пистолет, с которым в последние годы почти сроднился. Долго смотрит на него, но нет - откладывает в сторону. Никогда не поздно пустить себе пулю в лоб, а вот пожить еще немного, вспомнить перед смертью заплаканные лица жертв, погибших от его руки лишь ради того, чтоб в конечном итоге он обнаружил, что все его потуги были напрасны - это, как ни крути, святое. Курапика покидает свой кабинет, распускает переглядывающуюся охрану - они никогда не смеют ослушаться его приказов. Он выходит в лабиринт ночного города, ослабляет галстук, расстегивает дорогой пиджак, за долгие годы ставший уже второй кожей. Виски действует эффективно - огни города горят ярче, смех прохожих звенит громче, шум машин превращается в грозный рык. Курапика не знает, куда идет. В голове месиво из воспоминаний, в ушах, сливаясь с уличным гамом, стоят крики убитых им людей, из-за плеча на него чрезмерно спокойно смотрит та самая женщина, ставшая его первой невинной жертвой. Он задыхается, спотыкаясь на ровном месте, воздуха отчаянно не хватает. У сердца рваный ритм, будто оно тоже устало биться. Знакомые цепи горечи жмут грудь, леденящим огненным всполохом проходятся по телу. Курапика падает на асфальт, не чувствуя ничего кроме одуряющего давления этих цепей. Кто-то кричит, тормошит его за плечо, какая-то добрая душа спрашивает, не плохо ли ему. Ему не плохо, ему уже не больно. Он не хочет жить. Курапика закрывает глаза. Мерный писк аппаратов. Тело, словно налитое свинцом. Кислородная маска на лице. В палате темно, но свет от уличного фонаря скромно пробирается сквозь раскрытые жалюзи. Курапика с досадой думает, что все же не умер. Он не сразу замечает, что кто-то держит его за руку. Большой палец чужой руки ласково проходится по его костяшкам и пальцам. У Курапики нет сил повернуть голову, но незнакомец вдруг придвигает стул к его постели, и Курапике кажется, что он таки скончался, только каким-то непонятным образом вдруг попал в рай. За прошедшие пять лет Леорио возмужал. Плечи стали еще шире, черты лица стали еще резче, глаза смотрят еще уверенней, хотя на голове по-прежнему забавный колючий ежик волос. Белый врачебный халат спускается с его плеч, и Курапика про себя довольно вздыхает - Леорио справился, достиг своей мечты. - Тебя привезли с остановкой сердца, знаешь, - шепчет Леорио, сжимает его ладонь чуть сильнее. - До этого дня я еще никогда не ценил так то, что стал врачом. Не стоило меня откачивать, - рассеянно думает Курапика, глядя на него. Он не знает, что сказать. Да и сил, если и хватит, то на пару слов, не больше. Леорио поднимает его ладонь, прижимает к своим губам. Курапика чувствует, как медленно и неизбежно внутри него закручивается вихрь давно позабытых эмоций. - Тише, тебе нельзя волноваться, - говорит Леорио, ощущая его дрожь, но все равно продолжает целовать его пальцы, будто сам не в силах сдерживаться. - Рассказать тебе что-нибудь? Про Гона и Киллуа хочешь узнать? Они сбежали тогда. Видя растерянное выражение лица Курапики, Леорио улыбается. - Я встретил их случайно в прошлом году, когда ездил в отпуск. Они живут вместе и счастливы, и, кажется, их невинная дружба переросла в нечто большее, хотя, возможно, я надумал. Курапика позволяет векам скрыть внезапно заслезившиеся глаза. Видит Бог, мальчишки заслужили. Не то, что он. Почему-почему-почему он ушел тогда? Почему отказался от собственного счастья? Ради чего? Теперь ему нет прощения, нет пути назад. Он никогда не сможет забыть то, что натворил. Никогда не сможет это исправить. Как Леорио может прикасаться к нему? Неужели ему не противно? Он ведь должен понимать… - Курапика, - голос Леорио снова опускается до шепота. - Может, тебе это покажется глупым. Я знаю, что пять лет это не шутка. Но я также знаю, что никогда не прощу себе, если не спрошу тебя еще раз. Ты не хочешь уехать? Не позволишь мне купить тебе билет на поезд? Леорио смотрит на него бесконечно долго, гладит его по руке. Эта тишина настолько мучительна для них обоих, что Курапика боится ее разрывать. Осознание того, что Леорио не отказался от него за все прошедшие годы, приносит лишь боль. Ведь ждал же, учился, работал, шел к мечте, но всегда помнил его. Курапика знает, что должен сказать «нет», должен отпустить, потому что он ничего не может дать Леорио. Он не достоин такого человека, не достоин того света, той заботы, той любви, что Леорио добровольно ему отдает. Курапика никогда не расплатится с ним за все, не извинится, эти пять лет всегда будут стоять между ними незримой стеной. Но когда Леорио ненадолго снимает с него кислородную маску, чтобы услышать его ответ, вопреки всем своим страхам, всем своим мыслям, всем своим решениям, Курапика вдруг понимает, что его губы шепчут: - Хочу, купи. И когда Леорио на секунду закрывает глаза, а потом мягко целует его в лоб, и Курапика вдруг слышит обещание - всего три слова, но они звучат куда лучше обыкновенного «я люблю тебя» - он больше не может сдерживать слез, он хочет снова поверить в чудо, как в детстве: - Я куплю два.