Великий Мерлин

Эдик сидел задом наперед на стуле и, вцепившись в спинку, мерно раскачивался. До того он рвал на себе волосы, пока в лабораторию мимоходом не заглянула Майя и не пообещала сразу сделать лысым, чтобы не прилагал стольких усилий. — Вот ты, Саша, мне скажи, — Эдик требовательно уставился на Привалова: — где связь между регулировкой климата и предсказанием погоды? — М-м-м… — Саша, который последние полгода по вечерам играл с семьей в логические игры, послушно задумался и выдал: — В предсказания потребуется вводить поправочный коэффициент, учитывающий изменения климата? Длинный свист Романа, гоготанье Корнеева и взгляд раненой лани самого Эдика дали понять, что вопрос был риторическим. Проникнувшись серьезностью витающей в воздухе драмы, Привалов придвинул к себе табурет, лихо крутанул сиденье, чтобы стало повыше, уселся и спросил: — В чем проблема? Оказалось, что проблема носит имя Мерлина, который с чего-то решил, что совместная тема отделов Линейного Счастья и Универсальных Превращений относительно изменений климата в зонах рискованного земледелия каким-то боком касается отдела Предсказаний и его, Мерлина, в частности. — Он ходит и задает вопросы. Забросил свою компанию с Лысой горы, на Ученый совет не ходит — скучно там, говорит. Ко мне лезет с советами, к Жиакомо и его ребятам — тоже. — И Жиакомо его не посылает, — с уважительным ужасом добавил Корнеев, по сию пору в своей специфической манере благоговеющий перед наставником. — Сам слышал. Приглашает к себе, рассказывает об атмосферных потоках. — А по ночам ходит в библиотеку, — сообщил Ойра-Ойра тоном завзятого сплетника. — Ковер-самолет где-то стащил, летает между стеллажами, ищет что-то. В голове Привалова тут же всплыло с десяток сюжетов страшных сказок, любимых старшим сыном, которые на ночь ему рассказывала Стеллочка. — Может, его того? — осторожно начал он. — Прокляли? — Так, что никто из нас этого не заметил по ауре? — Роман посмотрел на Сашу с жалостью. — Если проклял кто-то из корифеев, то могли и не заметить, — Эдик скрежетнул ножками стула, оставляя полосы на линолеуме. — Мог же он, наконец, надоесть тому же Хунте. — Или Бальзамо попасться под плохое настроение, — подхватил Привалов, обрадованный поддержкой. — Помните, как Выбегалло с зеленой кучерявой бородой полгода ходил? Все дружно похихикали — вспомнили. И зеленую бороду, и блаженный период, когда Выбегалло присмирел настолько, что ни взрывов, ни причудливых дублей, ни завиральных идей от него не исходило. Однако Стелла, сбежавшая от него в свое время к Киврину, мрачно прогнозировала, что счастье не будет долгим, и оказалась права — активность Амвросия Амбруазовича впоследствии удвоилась. — Если увидите Выбегалло, — посерьезнел Саша, — то я для вас делаю расчёты, много расчетов! — Ах, делаешь? — ласково переспросил Корнеев, с которым у Привалова на днях был дежурный скандал на тему потерянной совести и подделки записей в журнале учета машинного времени. — Тебе — на арифмометре! — рявкнул Привалов, потом с сочувствием посмотрел на Эдика. Тот всегда очень близко к сердцу принимал всяческие рабочие помехи и мог переживать долго, с самозабвением. — Ко мне позавчера Лиля от Жиакомо забегала, предупредила, что Мерлин и ко мне грядет. Могу его теорией Колмогорова и Арнольда загрузить, как раз недавно читал статьи, что их теория — зарубежные коллеги называли её теорией хаоса — может описывать погодные явления. — Сложно слишком, заскучает и обратно к Эдику пойдет, — засомневался Роман. Амперян тихо взвыл и впился зубами в спинку стула. Неискоренимая вежливость никогда не позволит ему даже намекнуть Мерлину, что тот лишний и мешает работе, значит, придется с ним общаться, всё объяснять и убирать из ближайшего доступа всё опасное и ценное. — И чего их только держат да нянчатся?! — воскликнул в сердцах Витька. — Что Мерлина этого, что Выбегалло, что… Тут случилось то, чего следовало ожидать: к Эдику в лабораторию зашел Киврин - проведать, как идут дела у одного из любимых учеников. — Вы, В-виктор Павлович, пребываете в плену тяжкого заблуждения. Зд-дравствуйте, — он обвел необычно суровым взглядом собравшуюся компанию и тепло кивнул Эдику, вскочившему со стула. — Одно д-дело — Выбегалло, м-молодые люди, другое — Мерлин. С-совсем д-другое. Если вы полагаете, что институт — б-богадельня, вы г-глубоко неправы… Витька было вскочил, чтобы отстоять свою точку зрения, но увидел ещё одного человека на входе и тут же сел обратно. — Скорее — лечебница с отделением стационара, ты это намеревался сказать, Теодор? — в дверях лаборатории возник Хунта. Его обычно скептическая складка у губ сейчас была скорее скорбной. — Ты осуждаешь, К-кристо? — Федор Симеонович нахмурился. В воздухе легко потянуло озоном. Так легко довести его до точки кипения удавалось лишь Хунте. — Я скорблю по утерянному camarada. Или ты полагаешь, скорбь может проявляться единственно в заламывании рук? — Кристобаль Хозевич прищурился. — Он — жив. — Он был бы в таком же ужасе, что и все мы, если бы видел себя нынешнего. Мы стыдимся рассказывать юным коллегам правду, вот до какого самообмана мы дошли! Если бы я не знал, что его состояние временное, то не преминул бы оборвать столь убогое существование моего друга. Вопреки обыкновению Киврин не предложил другу выйти и продолжить беседу без свидетелей. Он стоял, молчал и то сжимал, то разжимал кулаки. Хунта улыбнулся без привычного сарказма и прошел между лабораторными столами, остановился напротив Федора Симеоновича, опустил сухую ладонь ему на плечо, и тот медленно выдохнул, потом опустился на стул и вздохнул уже шумно, без стеснения. — Время лечит, Теодоро, кому, как не нам, это знать. Расскажешь им? Мне надоели сплетни. Раздражают. Последний раз Кристобаля Хозевича раздражали два аспиранта из абсолютников, повадившиеся трансгрессировать на рабочие места через его лаборатории. Стоит ли упоминать, что больше их никто не видел? — Д-да, конечно. Поправь меня, если ошибусь. Три старших магистра и один программист как сказителя слушали Федора Симеоновича, вспоминавшего быль, случившуюся немногим более шестидесяти лет назад. Началась война, которую потом назовут Первой Мировой, и никто из магов не остался равнодушным, даже если выбрал отойти в сторону по мотивам личным или политическим. Мерлин, в старой Англии прозванный Великим, последний ученик Саваофа Бааловича, с содроганием читал новости в газетах. Число погибших англичан стремительно росло вместе с потерями по всем фронтам. Не выдержав, Мерлин отправился в Англию — и вернулся через сутки в ужасе, но снедаемый одной-единственной мыслью: вот оно, пришло то самое время, когда Артур должен проснуться и спасти свой народ. — Он всегда слишком верил в своего короля, — сухим голосом диктора заметил Хунта. Артур не просыпался: не мог или не хотел, или время ещё не пришло. Тут Федор Симеонович откашлялся и тише добавил, что во время Второй Мировой Артур по-прежнему спал, и раз так, то что же ещё ждёт его страну в будущем? — Весь мир, хотите сказать? — громко перебил Корнеев, после чего смешался и притих. — Мерлин решил, что Артура нужно разбудить и что это ему под силу, — подошел к финалу короткой истории Киврин. — Не рассчитал, ошибся и израсходовал слишком много, — заключил Кристобаль Хозевич. — Нам не удалось его остановить, — признался Киврин. — Мне не удалось, — отрезал Хунта. Во время рассказа он так стискивал челюсти, что его и без того острые скулы обозначились, как у голого черепа. — После чего стал тем, кем стал. Искусный маг — старым маразматиком, — Хунта смотрел не на магистров, а на собственные ногти. — Регресс был мгновенным. Его даже не тронуло проклятие волосатых ушей, им самим и изобретенное против лентяев. После тяжкой паузы Привалов что-то пробормотал себе под нос. — Да что ты там шепчешь? — раздраженно спросил не на шутку угнетенный рассказом Витька. — Корреляция между личной силой мага и его психофизиологией, — громче сказал Саша. — Я несколько месяцев проводил расчёты для Януса Полуэктовича. В смысле, для обоих, они вдвоем сформулировали задачу. Тогда нынешнее поведение Мерлина… Он замолчал и посмотрел в окно, что-то прикидывая. — Что? — выдохнул Хунта. — Алехандро, не томите! Мало кто решился бы заставлять ждать Кристобаля Хозевича, тем более когда он вас сверлил взглядом — за долю усилия до буквального. — Надо бы, конечно, померить показатели, их динамику и всё проверить, но, — Привалов смущенно пожал плечами, — думаю, что при теперешних темпах лет через пять он может стать прежним.