Дорогая Эль.

Кто я? Чем закончится моя история? Плывущее за край горизонта солнце холодно как мои онемевшие пальцы. «Дорогая Эль, что ты делаешь?» — задал бы вопрос отец, находясь в этом мире. «Я все еще кормлю памятью собаку — старость.» — ответила бы я, стыдливо опуская взгляд в пол. Единственный человек мог пристыдить меня, взглянуть так, что бежали мурашки по коже. Я стояла прислонившись к стене, чтобы найти опору, чтобы не упасть в глазах этого человека еще ниже. Что изменилось сейчас? Юношеский максимализм изжил свое? В 23 года пора бы стать действительно взрослой? Трудно поверить и признать себя ту, которая кричала о знании и понимании мира, в котором приходилось существовать. Расскажи, папа, каково быть раненым в любви? Расскажи, что значит любовь! Если бы тогда, в 17 лет кто — то подошел ко мне и дал оплеуху, схватил за волосы и окунул в тазик с ледяной водой? Не было бы этих шрамов на моем сердце. «Никогда не ищи любви». Твои слова будто кинжалом пронзили мои легкие. И сколько бы не прошло времени я не смогу полноценно дышать. — Знаешь, Том, я думаю, что была не самым желанным ребенком, — сигарета в моих руках тлела так же, как и мечты 8 лет назад. Тело Тома подрагивало от очередной порции алкоголя. Он изгадил своим запахом и слюной всю постель, кутаясь в старые, рваные рубашки своей матери. Несколько лет назад ее посадили за распространение героина и прочего дешевого дерьма, которым баловались школьники. Трудно поверить, что когда — то я и входила в число этих сопливых подростков, которые раскуривали косяк и пускали его по кругу, пытаясь словить кайф. Но что мы получали на самом деле? Жуткую боль в желудке и рвоту наутро. Мы думали, что это круто, прятаться на чердаке и в обстановке совершенной секретности выпускать из легких дым друг другу в лицо. Там, на чердаке, мы чувствовали себя по — настоящему взрослыми. Это то, чего так не хватает подросткам. В тот момент, когда ты уже ощущаешь себя достаточно зрелым, чтобы «рулить» событиями в жизни, но родители перекрывают кислород в этом деле: ищешь иной способ самовыражения. — Я всегда знала, что ты чертов мерзавец, — Том дернулся, заставляя меня обернуться и взглянуть в его синие, темные глаза, — Надеюсь ты не будешь лезть ко мне с поцелуями и почтишь уважением память о Алексе? Да? «Ты веришь в то, что говоришь сейчас?» Да, папа, сейчас верю. Впервые за 23 года я полностью уверена в том, что чувствую, а так же, в тех словах, которые сами, непроизвольно слетают с уст. Может, Том сегодня вскружит мне голову танцем под джазовую музыку? Отец, ты ведь ненавидишь джаз?! — Я чертовски привлекательный мерзавец! Эль, дорогая, когда ты забудешь о том кошмаре? Демонстративно откидываясь на подушку, он делает вид, что засыпает, шумно выдыхая. Том, милый, ты можешь обмануть меня, но не себя. Весть об изнасиловании ранила тебя еще сильнее, чем отца, который выгнал дочь из дома, не пережив позора. Впрочем, спустя несколько месяцев он спился и повесился. В тот самый день, когда его не стало, мы с тобой сидели и пили виски, играя в карты. Ты помнишь? Конечно. А помнишь ли ты, с чего все началось? Помнишь, как воровал для меня ту дрянь, что продавала твоя мамаша?! Помнишь, как однажды она разбила тебе голову ночным светильником? Может, ты все-таки сделаешь усилие над собой и вспомнишь, как 19 апреля судорожно набирал номер скорой помощи, до синяков сжимая мое запястье. Господи, если Ты существуешь, помоги мне. Человек сам себе и лучший друг и злейший враг. Среди ночи, утопая в табачном дыму ты вспомнишь все, захлебываясь слезами. Ты будешь молить Господа дать тебе лучшую жизнь и сам же, получив ее, превратишь в сущий кошмар. А может, будешь просить отобрать уже существующую? Я боюсь. Я боюсь саму себя. Никто не причинит мне больше боли. Так ведь, Алекс? Интересно, помнишь ли ты мое имя? А твой ребенок когда — нибудь узнает, что сын насильника? Ох, как я могла забыть?! Для тебя ведь это было вовсе не изнасилование. И даже не избиение. Это моя любовь сломала ребро. Только жаль, что не проткнула легкое. Позор. Боль. Где мое забвение? То самое, о котором пишут в книгах! Почему я не могу найти его уже вот 8 лет, пытаясь забыться в алкоголе?! Я любила тебя. До того самого момента любила. Мог ли ты оценить это тогда? Можешь ли ты сейчас назвать цену той любви? Алекс, ты моя первая любовь. И навсегда последняя. Я докуриваю тебя, словно сигарету, которую сейчас держу в руках. И вроде бы, все. Вот он — конец. Но я все еще не могу выкинуть окурок.. — Эль, ты, — голос Тома заставляет меня вздрогнуть, выронив остатки сигары, — ты любишь меня? Ты знаешь, что я не отвечу. Сколько можно лгать друг другу? Сколько можно рвать сердце на части, вспоминая о том, кто втоптал тебя в грязь?! О том, кто насильно, потому что ему захотелось, навсегда сделал тебя своей?! Девочка, одумайся. Он сделал это с тобой именно в том месте, где ты чувствовала себя наиболее защищенной. Тот самый чердак, где всегда было так много людей, так много родных лиц. Они просто спрятались. Они наблюдали. Они не сделали даже шага, чтобы помочь. Что ты можешь знать о настоящем предательстве? Любимый человек, который опозорил тебя. Люди, которые оказались трусливыми суками. Я ненавижу вас всех. И тебя, Алекс, в первую очередь.