Unchain me, sister

У Бена опять приступ. Рэй носится по дому, судорожно сгребая под руку все, что успеет, и бежит в его комнату, едва не выронив компрессы и миску с холодной водой. Господи, почему сегодня? Именно сегодня, когда они собирались посидеть в саду, выпить чая и съесть еще теплых печений, которые девушка испекла специально для брата? Рэй сомкнула челюсти, вталкивая несколько таблеток ибупрофена в губы мертвенно-бледного парня, и бросилась привязывать его к кровати. Бен с детства был особенным ребенком – нет, не умственно-отсталым или «не от мира сего». Он был абсолютно нормальным, если не считать его слишком неспокойную психику, удивительно сочетавшуюся с его недюжинным интеллектом. Мальчик рос чрезмерно активным, всем интересующимся ребенком, который развивался быстрее сверстников и всегда был примером для младшей Рэй. Он прекрасно фехтовал, состоял в школьном совете, щелкал все школьные тесты, как орехи, и собирался заняться научной деятельностью. Проще говоря, в семье Соло Бен был абсолютной звездой, глубоко уважаемый матерью и любимый даже не слишком заботливым отцом. Рэй никогда не жаловалась на это, зная, что она приемная, но иногда что-то внутри нее больно щипало, когда она смотрела на счастливую маму Лею, снова нахваливающую сына за оценки. Самой девушке так не везло – она не была даже отличницей, не то, что самой лучшей в школе, вечно ввязывалась во всякие переделки со своим обостренным чувством справедливости и вообще мало походила на примерную дочь. «И от кого они ее подобрали?»- шептались за спинами соседи, когда Рэй отворачивалась. И тогда она выла от боли и слез, прячась ото всех на дереве в их большом саду. Что же ей было делать, если у нее никогда не было столько способностей, сколько у Бена? Девочка грызла гранит науки сутками, но не могла продвигаться так же быстро, как старший брат. Было, правда, и то, что она умела делать хорошо – Рэй всегда отлично разбиралась в механизмах, знала физику и имела золотые руки. Однажды, услышав об этом от учителя, Бен с широкой улыбкой потрепал сестру по плечу и предложил пойти учиться на инженера. Он всегда был к ней добр. Катал на своем крутом мотоцикле, надев на маленькую девочку шлем, часто водил в кино и играл с ней в саду, занимался уроками, когда Рэй стала постарше. А еще он всегда был рядом. Всегда, когда она плакала, забравшись на высокое дерево и занозив себе ладошки, он карабкался следом, снимал ее оттуда и обнимал, прижимая рыдающую сестру к своей большой теплой груди. Он поддерживал ее во всех начинаниях и приободрял, даже если мать с отцом смотрели на это скептически. Бен почему-то всегда верил, что Рэй всего добьется. Ласково поглаживая ее по темным волосам, он нахвалил ее за доброту, усердие, веру в хорошее и готовность помочь другим. Так старший брат, к которому девушка все-таки ревновала своих родителей, стал для нее героем. А потом все это рухнуло. Бен страдал странными головными болями еще с детства – Лея говорила, что это у него от деда, Энакина. Рэй знала, что эта тема в семье под строжайшим запретом, поэтому никогда не спрашивала, наблюдая, как мама носится со стонущим от боли Беном. Это называлось «мигрень». Приступы были редкими, но в те дни брата всегда отпускали с уроков и тут же отвозили домой, давая ему отлежаться в постели пару часов. Под воздействием лекарств мигрень прекращалась, и Бен снова был готов совершать подвиги для своей семьи. Но чем старше он становился, тем чаще и сильнее мучили его приступы. Врачи говорили туманно и разводили руками – парень испробовал на себе по меньшей мере дюжину разных лекарств, которые ему мало чем помогли. Оставался Викодин. Лея отказалась от него напрочь, аргументируя тем, что это наркотическое обезболивающее, и в каком-то смысле Рэй понимала, зачем она это сделала. Только вот Леи не было каждый раз, когда Бен орал от боли и катался по полу, как безумный. Во время приступов парень действительно сходил с ума. Позже он объяснил сестре, что иногда видел реальность искаженной, с вспышкой, молниями, искривленным пространством, а когда мощная боль пронзала оба полушария мозга, Бен выл, забившись в угол своей кровати и обхватив голову руками. Временами, если ему везло и ибупрофен действовал, он впадал в забытье, по полдня проводя в постели и утыкаясь невидящим взглядом в потолок. Каждый раз, когда случался очередной приступ, Рэй приходилось бороться с собственными страхом, отвращением и мучающей ее совестью. Ей приходилось надраивать его комнату, стирать испачканную рвотой одежду, иногда даже собственноручно мыть плохо соображающего парня и одевать его в чистую пижаму, кормить и укладывать спать, как ребенка. Но никто никогда не любил ее больше, чем брат. Неужели, когда она стала нужна ему, она посмеет отказать ему в помощи? Нет. Ни за что. И Рэй проводила ночи у его постели, пока Лея была в вечных командировках и на дипломатических миссиях, а Хан уезжал «по работе». Девушка знала простую истину – им не хватает духа смотреть на изможденного больного сына, который был их достоянием. Она не будет их за это винить, потому что ей самой страшно, когда Бена трясет, как в лихорадке. Но она от него никогда, никогда не откажется, даже если ей придется выучиться на медсестру и всю жизнь сидеть рядом с ним. Правда, была и одна хорошая новость – скоро к ним должен был приехать дядя Люк, очень известный врач, который всю жизнь изучал болезнь своего отца Энакина и даже создал какое-то экспериментальное лекарство. Когда у Бена подтвердились все симптомы, мужчина согласился на мольбы Леи помочь и должен был приехать буквально на днях. Меняя влажную повязку на его лбу на более холодную, Рэй проверяет, хорошо ли она привязала брата. Это кажется дикостью – держать его на привязи, когда ему так дьявольски плохо, только по-другому нельзя. Бен уже дважды набрасывался на сестру, ослепленный болью. Он не сделал (или не успел) ничего особенного, только сжав девушку в объятиях до боли, но напугал ее до полусмерти и теперь всегда привязывался к кровати бечевкой, которую сам принес в дом и отдал в руки Рэй. Когда он приходил в себя, парень был в ужасе, что мог натворить, поэтому он был первым, кто согласился на веревку. Он до трепета боялся ей навредить. - Тшш,- тихо шепчет Рэй, проверяя, тщательно ли задернуты тяжелые темные шторы – теперь Бен страдает светобоязнью. Ее ласковые руки накрывают его теплым пледом, и брат что-то нечленораздельно мычит, не то смеясь, не то плача. Сегодняшний приступ сильный, его опять трясет. С недавних пор Рэй так страшно, как никогда еще не было. Уже полгода Бен почти не выходит из дома, а она проводит с ним все свободное время, но дело не в ее усталости от такой жизни и вечно натянутых, как струны, нервах. Все чаще брат смотрит на нее своими затуманенными от боли глазами и глухо шепчет, пытаясь дотянуться до нее связанными кистями: «Рэй… Рэй, Рэй… Рэй…» В полустоне он хрипит, что любит ее, и умоляет не оставлять. Она бы и не обратила на это внимания, усевшись рядом, как всегда, если бы не этот взгляд – лихорадочный, жуткий, слишком пристальный и… нехороший. Нехороший взгляд, от которого у Рэй все съеживается в желудке. Бен смотрит на нее с таким обожанием и жаждой, что это начинает походить на вязкую, мерзкую одержимость, и после каждого такого взгляда девушка с ужасом моет руки на протяжении получаса, пока кожа не становится морщинистой, как у старухи. Рэй очень хочется верить, что это просто болезнь. Это из-за нее у ее любимого старшего брата случается помутнение рассудка, но Бен был и остается Беном – ее личным героем, спасшим ее от демонов в ее голове. Может, когда он шепчет ей в полузабвении, ему видится вовсе и не она, а какая-то другая Рэй? Или какой-нибудь идеал, в который он был когда-то влюблен? Да-да, наверняка! Ведь не может же Бен, ее родной Бен, быть одержим своей любимой младшей сестрой, которая росла рядом с ним с тех пор, как Соло усыновили ее младенцем? Мысль о том, что болезнь просто вытолкнула демонов брата, хранимых в его душе за семью печатями, на поверхность, Рэй мгновенно отметает. Дыхание бледного молодого человека становится глубже и спокойнее - кажется, в этот раз проклятый ибупрофен исполнил свое назначение и все-таки помог Бену. Девушка снова меняет компресс на его лбу и убирает с его мокрого лица прилипшие черные волосы, нежно поглаживая белую щеку. Через час-другой он снова станет самим собой. Рэй устало улыбается брату и дает ему выпить воды, осторожно придерживая его голову мягкой ладонью. Тот скользит по ней еще мутным взглядом и тихо просит, с трудом шевеля губами: - Рэй, сестрица… Развяжи меня. Девушка ойкает – неужели опять слишком сильно затянула бечевку? Опять будут синяки на худых запястьях! Она торопливо тянется к веревке и перерезает ее, освобождая сначала одну, а затем и вторую руку Бена. И не успевает даже моргнуть, когда тот выбивает нож из ее ладоней, а потом подминает ее под себя во мгновение ока. Едва Рэй открывает рот, чтобы закричать, как Бен впивается в ее губы, терзая их языком и давая девушке только мычать от беспомощности. Откуда в этом худом, истощенном теле столько сил?! Она даже пошевелиться не может под грузом нависшего над ней брата, слишком сильно давящего на нее сверху. Зажатые его ладонью над ее головой руки как будто в тисках, даже пальцем не пошевелить. Рэй чувствует слюну Бена у себя во рту и его горячий, почти раскаленный язык, который он проталкивает еще глубже. Страшно. Вторая ладонь скользит по ее телу и останавливается на крепком бедре, сжимая его до боли впившимися в кожу костлявыми пальцами, а он все целует, целует ее, пока горло не начинает жечь от недостатка кислорода. Когда Рэй думает, что сейчас задохнется, Бен наконец отпускает ее губы, судорожно хватая ртом воздух. Он смотрит на нее с той же вязкой одержимостью, что и прежде, но теперь в его глазах нет привычного тумана – в них огонь, пылающий где-то на самом дне смоляно-черных глаз. - Н-не надо…- молит его сестра, от страха не чувствуя, как у нее на лбу выступает холодный пот. Он ее не слышит. Бен ничего не слышит, видя перед собой только маленькую улыбчивую сестру, которая всегда ходила за ним бесшумной тенью и держала его руку в своей теплой ладошке. Его добрую, верную сестру, не оставившую его даже в этом Аду, поглотившем Бена с головой. Он не видит, как Рэй плачет, когда он снова целует-кусает ее с жаром и жадно оглаживает бедро ледяной рукой. Бен чувствует только одно – как его маленькая сестренка принимает его безумие целиком. На следующее утро все, что сможет найти приехавший Люк, это перевернутая вверх дном комната племянника и его кровать с измятыми и изрезанными простынями.