Меланхолия вампира

      Вампиры всегда были одиночками, как волки. Дети ночи не нуждались в семьях и поддержке, некоторые создавали кланы или сообщества, но они были основаны на религии и всегда одним человеком. То есть вампиром. Древним вампиром, если быть совсем точным. Но, так или иначе, рубеж XXI века я переступил рука об руку, плечом к плечу с "кучкой" ненавистных мне вампиров, которые как нахлебники поселились в МОЁМ новом доме.       Итак, познакомьтесь с вампиром, который, хвала небу, приносит меньше всего проблем мне, а затем всем остальным. Наверное, только поэтому я единственный, кто не позволяет вытолкнуть его из дома или просто усыпить. Николя де Ланфен, в прошлом виртуозный скрипач и друг белобрысого недоразумения, обратившего нас обоих в вампиров. Эксперимента и скуки ради! Я в этом уверен. Если описывать внешность "Ники", как с придыханием зовёт его создатель, то Николя – это рослый с немного грубоватыми чертами лица шатен лет эдак тридцати на вид. Что касается его внешнего вида, он живое, если так можно сказать о вампире, приведение моего дома. Некогда белоснежная, ныне сливочно-серая от грязи рубашка на выпуск, ибо Лестат не всегда успевает заправить её обратно, а другие жители дома попросту этим брезгуют. Далее бриджи, потёртые, кожаные бриджи прошлого, если не позапрошлого века. Чулки с него сняли, ибо затер он их до дыр. Почему? Николя невозможно обуть! Вернее, обувь на его ноги обуть возможно, но стоит отвернуться, как безумный скрипач выбрасывает новые башмаки в окно. Хотя Лестат не теряет надежды подобрать своему "Ники" идеальную пару туфель. Наивный.       Второй и самый ненавистный сожитель, не менее безумный на мой взгляд, это Лестат де Лионкур, мой создатель, компаньон и персональная головная боль. Вы когда-нибудь встречали вампира, влюблённого в Вас настолько, что не ненавидеть его просто невозможно? Вот таким является Лестат. Принц-паршивец, как выражается о нём Мариус. Я бы назвал более хлестко и менее культурно, но воспитание не позволяет. Белокурое голубоглазое элегантное создание аристократической натуры и происхождения. Большая часть моего капитала уходит на его прихоти в виде дорогой одежды, мебели, вина и ботинок для Николя, но последние лишь плата за пребывание в моём доме единственного, перед кем Лестат чувствует себя виноватым. Передо мной такой вины блондин не испытывает, что заставляет ненавидеть его ещё больше. В остальном Лестат просто щеголь, нахлебник, при каждом удобном случае, а именно, заперев Николя на день в гробу, уверяющий, что "фатально" меня любит.       Не знаю, что раздражает меня больше: его лживые признания или столь явная зависимость от Николя. Хоть Мариус и говорит, что Лестат так трепетен к нему из–за безумия, а также смерти Клодии, я всё ещё не верю, что этот вампир может быть серьёзным и ответственным. Кто угодно, только не Лестат! Мариус де Романус, наверное, самый древний из всех известных мне вампиров. Он мудрый, знаменитый, но в отличие от остальных достаточно скромный и спокойный. Про него и сказать больше нечего. Вампир во всем своём совершенстве, правда... Ну, вот опять! Старик устраивает секс-марафон со своим учеником едва ли не посреди гостиной! Тут и Камасутра не опишет всего многообразия, что мне приходилось "случайно" замечать, сидя в любимом кресле около камина!       – О, да, Мастер! Ещё, глубже! – кричит Арман, а у меня мурашки по коже от этого ужаса.       Рыжий вампир, в прошлом, далёком прошлом, Андрей Романов, после встречи с Мариусом ставший Амадео, а после его исчезновения взявший имя Арман, ходит по моему дому, в чём мать родила или в лёгком алом халатике из шелка, который немного похож на одеяние его Мастера. Сдаётся мне, Арман только ради этих марафонов так изгаляется. Бедняжка соскучился по ласкам любимого создателя за те года, почти века, что был с ним в разлуке. Если бы я любил Лестата, хотел бы я заниматься с ним подобным каждую ночь? Нет! Нет–нет–нет, возмутительно! Но...       – Эй, у вас же есть своя комната, – тихо слышится голос моего создателя, и я понимаю, что Николя в очередной раз не принял новые туфли и теперь накрепко заперт в гробу, будто это для него наказание.       – Они древние, им всё можно, – почему-то говорю я, усиленно делая вид, что занят книгой.       Тень Лестата падает на разворот книги, и я невольно отмечаю, что на страницах остаются освещенными огнем из камина поля. Вампир стал ещё тоньше. Возможно, будь я более лояльным или жалостливым, давно бы предоставил создателю возможность насытиться моей кровью. Но разве мог я простить ему смерть нашего дитя, мои страдания и скитания...       – Луи, а! Не могли бы вы с блондином, ах, оставь нас одних? Ох, Мастер, да, вот так! – постанывая, просит Арман, и я нехотя покидаю гостиную.       Лестат следует за мной, но когда я сворачиваю на лестницу второго этажа, он продолжает идти прямо. Что ему нужно на кухне? Хм, не важно. Меня его дела не волнуют. Не должны волновать. Мы друг для друга никто. Вот именно.

***

      Я иду по тёмному коридору в свою спальню, уверенный, что свет мне не нужен. Уверенность не покидает меня ровно до тех пор, пока меня не разворачивают и не прижимают к стене тонкие, но сильные руки. Лестат? Нет, быть не может...       – Николя?       Да, это действительно он! Как он выбрался? Не мог же Лестат забыть его запереть или сделать это нарочно! Почему... Почему мне не хватает воздуха?       – Ааа! Мои руки!       Больно. Я упал? Мариус помогает подняться, а перед нами на полу корчится Николя с окровавленными руками. Его кисти... Их нет?       – Арман! – истошно вопит Лестат и бросается на рыжеволосого, в чьих руках находятся конечности второго детища моего создателя.       – Скажи спасибо, что Луи жив, этот безумец намеревался его убить!       Арман швырнул Николя оторванное и направился в нашу сторону, без сомнения, хотел поскорее оттащить от меня своего драгоценного создателя, который нежно водит ледяными пальцами по моему горлу. Парочка удаляется, а мне приходится наблюдать за тем, как Лестат пытается привязать рукавами собственной рубашки плачущему вампиру окровавленные конечности. Зрелище мерзкое, но у меня нет сил даже подняться, не то что уйти. Не могу закрыть глаза, неужели боюсь, что Николя закончит начатое?       – Больно, я знаю, – шепчет Лионкур по-французски. – Потерпи, Ники.       Мне даже не приходится спрашивать, я уже точно знаю, что Лестат самовольно не запер скрипача. Больно. На этот раз сильнее. В самом сердце.       – Может лучше дать ему закончить начатое? – хриплю я.       – Не говори так, Луи! Ники никогда бы тебя не обидел...       – Он душил меня!       – Нет...       Он плачет, я чувствую. Вижу, как Николя слизывает его кровавые слёзы будто щенок. Мерзко. Как же это мерзко! Почему он не был так же трепетен и заботлив к моей Клодии? Нашей Клодии! А ведь она была совсем крохотным ребёнком! Что? Он поёт Николя колыбельную? Отвратительно...       – Лучше бы дал ему меня убить, – шепчу, закрывая глаза.

***

      Я просыпаюсь в гробу. Странно. Кто меня сюда принёс? Лестат? Смешно. Арман? Невозможно. Мариус? Скорее всего. Открываю крышку и...       – Ты?       Николя сидит прямо передо мной на полу, покачивается, будто баюкает кого-то. У него в руках какой-то сверток? Желтый лоскут... Платье Клодии!       – Где ты его взял? – вскрикиваю, порываюсь забрать окровавленную ткань.       – Куколка, – говорит Николя по-французски, – мёртвая холодная куколка.       – Отдай его мне! – требую, понимая, что Николя всего лишь безумец.       Вампир смотрит так пронзительно своими карими глазами, что мне становится не по себе. Почему он снова не заперт в своём гробу? И где все остальные?       – Лестат спит. Кровь вкусная. Много крови. Создатель щедрый.       Его речь похожа на детский лепет. Мерзко. Как Лестат его терпит? Стараюсь прислушаться к тихим шорохам. Лионкур действительно спит, как и Мариус с Арманом. Странно, они же всегда раньше меня просыпаются. Я смотрю на часы и внутри все замирает от ужаса.       – Быть того не может... Всего час до рассвета? Как такое возможно?       – Скучно. Хочу поиграть! Нет. Крови. Дай. Дай мне своей крови, Луи!       – Нет, уходи! Не трожь меня! Прочь!       Откуда в нём столько силы? Почему он так легко прижимает меня обратно ко днищу моего гроба? Нет! Не пей мою кровь! Не могу говорить. Помогите!       – Сладкий... Лестат любит сладких мальчиков, – шепчет Ники на ухо мне.       Он пьёт мою кровь. Вампир пьет кровь вампира. Не странно ли? В ушах звенит. Тошнота подступает к горлу. Так по-человечески, наверное, уже не помню. Он зализывает место укуса. Фу! Отвратительно! Мерзко...       – Лестат так и чешет о тебе языком, – неожиданно чисто говорит Николя. –Такой замечательный и неприступный. Мерзкий Луи. Ненавижу тебя!       – Я тебя... Тоже.       – Ха-ха, ты лишь замена, Луи. Он выбрал тебя, чтобы забыть обо мне. Но я всегда буду рядом. Буду нуждаться в нём, буду любить его так, как ты никогда не сможешь его полюбить. Он забудет о тебе, как забывал обо мне.       Николя ложится рядом и закрывает крышку гроба над нами. Мерзко...

***

      – Мариус! Арман! Ники пропал!       Я слышу озабоченный голос Лестата будто через каменную стену. О нет! Так и есть! Как я оказался замурованным в стену? Николя! Уничтожу тебя!       – Луи? – слышится совсем рядом, но я не уверен.       «Выпусти меня! Скорее, Лестат!» – мысленно только и могу просить его.       – Арман, помоги мне! – говорит Мариус, но я едва его слышу.       Пух! Стена приняла удар справа от меня. Ещё раз. Ещё. Посыпалась известь. Ещё пара ударов и в стене образовалось маленькое оконце. Свет от свечей кажется таким тёплым. Неужели мне холодно? Шесть рук наперебой отламывают куски камня, расширяя просвет. И вот наконец меня вытаскивают бережно из холодного пространства между камней. Лестат...       – Луи, мой мальчик, как ты там оказался? – щебечет он, целуя мои ладони.       – Я же говорил, что Николя для него опасен, – начал было Арман, но Лестат его прерывает, зашипев словно змея.       – Николя не опасен, он просто...       – Ревнует, – заканчивает за него Мариус.       Лестату нечего сказать. Он водит пальцем по моим губам, а я не выдерживаю и прикусываю его палец. Никогда не видел во взгляде этих серо-голубых глаз столько нежности и любви. Будто мать кормит младенца.       – Мерзко.       На грани слышимости улавливаю голос Николя, и тут же забываю, так как Лестат целует меня в губы, слизывает капельки своей крови. Хочу больше, потому прикусываю его нижнюю губу, продолжаю пить его густую горячую кровь. Он улыбается, гладит меня по голове, волосам, удерживает голову.       – Я так часто мечтал, чтобы ты выпил моей крови снова, Луи...       Я почему-то прикладываю палец к его губам и возобновляю поцелуй, водя языком по острым клыкам создателя. Наша кровь перемешивается. Приятно.       – Луи, не нужно, – шепчет Лестат, отстраняясь. – Ты заставляешь себя...       – Нет, Лестат... Я впервые хочу тебя так сильно... Возьми меня...       Ревность? Страх? Обида? Не знаю. Не хочу знать. Мерзко? Уже нет.