***
День близился к концу. Слуга уже зажег свечи в кабинете. Владимир стоял у окна и о чем-то размышлял. Они вернулись около часа назад. Уже на пороге дома он не преминул напомнить Анне об ее обязанностях: — Надеюсь, вечером Вы не ударите в грязь лицом. Вместо глупого побега Вам куда полезнее было бы репетировать Ваше выступление. Меня крайне огорчит, если мои гости окажутся недовольны Вами. Во время этой речи Владимир резкими, отточенными движениями снимал перчатки, не пытаясь скрыть свою ярость и раздражение. Какой дворянин захочет тратить время на поиски беглой крепостной? Анна лишь взглянула на него ничего не выражающим взглядом. А затем, неожиданно для Корфа, держа в одной руке капор, она присела перед ним в изящном реверансе, смиренно преклоняя голову. Владимир застыл, не зная что ответить на этот молчаливый выпад. Анна вновь выпрямилась и безмятежным голосом поинтересовалась: — Барин, Вы позволите идти? — Извольте, — уже не таким уверенным голосом произнес он. Анна удалилась. Корф поднялся в свой кабинет. Он подошел к окну и устремил невидящий взор куда-то вдаль. Как ей это удавалось? Сколько бы лет он не пытался ставить ее на место, она всегда принимала удары с высоко поднятой головой. Так раздражающе. Так будоража. Ее гордый взгляд, стройный стан, легкая полуулыбка. Жар-Птица. Лебедь. Но нет, сегодня этому настанет конец. Он сломает ее. Он должен. Вздумала бежать? От него? Ну что ж, это не могло закончиться никак иначе. Он никогда не отпустит ее. Сегодня все увидят ее унижение. Сегодня она будет валяться у него в ногах, и больше никто и никогда не захочет услышать об Анне Платоновой. И только он всегда будет властен над ней. И более никто другой. Так всегда было, так есть и так будет. Но сегодня, наконец, и она поймет это. Владимир до хруста сжал кулаки. Его размышления прервала Варвара, с криками ворвавшаяся в кабинет: — Ох, барин! Не погубите! — Варя?! Что ты… — но Варвара не дала Корфу вставить и слова. — Ох, барин, ну дура, дура — девка! Барин! Наивная, глупая! Простите Вы ее! Кровь молодая, горячая, — Варвара заунывно причитала. — Простите, Владимир Иванович! Батюшка Вы наш! Владимир лишь закатил глаза. — Владимир Иванович, надо ее было мне остановить от побега, но не удержала я ее, — обрывисто, всхлипывая, продолжила Варя, — не уберегла девчонку, но Вы-то, барин, наш хозяин, все в Ваших руках! Умоляю Вас! — Варвара, — спокойно, но настойчиво прервал ее Корф, — все уже решено. Благородно с твоей стороны, что ты выступаешь в роли защитницы нашей бедной Аннушки, но я уже все решил. Вечером она будет танцевать танец Саломеи и точка. — Ох, барин! Да как же она танцевать-то сможет, коль раны от розог с неделю, а то и больше заживают! Боль-то какая! Анна — она ж, как цветочек, хрупкая девочка наша! Не оправится она! Иван Иванович никогда бы такого не допустил, ну, а Вы-то барин, Вы же хороший человек, я-то знаю! Владимир Иванович, опомнитесь! — Ты о чем сейчас? — голос Владимира сделался глухим и низким. Он медленно начал надвигаться на Варю, отчего та попятилась назад. — Так, как же это… барин… — от взгляда Владимира ей сделалось страшно. — Ну, чего ты замолчала? — его наигранно спокойный тон не предвещал ничего хорошего. — Как же… Владимир потерял терпение: — Говори! — Варваре показалось, что стены содрогнулись от его крика, и она тут же выпалила: — Карл Модестович сказывал, что Вы Анну-то за побег наказали! Да и дали указание выпороть ее, голубушку! Почему-то сердце пропустило удар, а воздух сделался тяжелее. Осмыслить. Понять. Маленькое тело, сгорбленное от ударов, крик — все это за секунду пронеслось в его воображении. Секунда, которая стоит всей жизни. Секунда, изменившая все. — Где Анна?! — Владимир схватил Варю за плечи. — Так повел ее Карл Модестович на конюшню! Владимир бросился вон из кабинета, в надежде остановить неизбежное.***
— Будешь знать, как барина не слушаться! — Карл Модестович резким движением толкнул Анну к деревянному столбу, попутно срывая с нее платье и оголяя спину. — Не смейте! Не трогайте меня! Помогите! — Анна пыталась сопротивляться, но безрезультатно. Карл Модестович связал ее руки вокруг столба. Анна вскрикнула от боли. — Что, туго? Привыкай! Наконец-то хозяин показал тебе твое место! И никто не придет тебе на помощь, уж я -то позаботился об этом, — Шуллер приблизился к Анне вплотную, схватил ее за растрепанные волосы и зашептал на ухо: — Сама невинность, ангел божий. Нельзя мне было отказывать, Аннушка. А теперь последует наказание за твое непослушание. Анна дернулась. — Позовите Владимира! Он не допустит этого! — закричала она в отчаянии. — Да откуда тебе знать, что не он это приказал? А?! Да я ему только услугу окажу за то, что спесь с тебя собью! А станцевать ты всегда успеешь, авось и меня на представление позовут. — Нет, нет, — она застонала. — Он не мог, только не он, нет… — но ее шепот прервался ее же собственным криком. Анна упала на колени под тяжестью удара. И больше никогда уже не будет так, как прежде. Жизнь поделена на до и после. Ногтями она вцепилась в столб, не замечая, как щепки, впиваются в кожу. Кровь на губах — в отчаянии прокусила ее, пытаясь не закричать вновь. Не доставить удовольствия. Держаться. Пытаться. Не смогла. Очередной удар. Нечеловеческий крик. Это она так кричит? Она не узнавала саму себя. Да и больше не узнает. Нет прежней нее. Все кончено. И дальше будет только беспросветная тьма. Думала, что сильная, думала, что справится, но боль сильнее нее. Для нее больше никого не существует. Она уже не сможет посмотреть в глаза ни Мише, ни Сергею Степановичу. Ее раздавили. Хотели сломать? Получилось. Браво, публика в восторге. И больше уже не будет сил подняться. Никогда. Анна затуманенным взглядом проследила за движением управляющего, который замахнулся для еще одного удара. Время замерло. — Не сметь! Миг, и Шуллер уже лежит на земле. Удар за ударом, которым, казалось, не будет конца. Барон с окровавленными кулаками в животной, слепой ярости, словно забыл об окружающем мире. Будто кошмарный сон, иллюзия, ведь это не может быть правдой. И только изнеможенный голос извне вернул Корфа к реальности: — Владимир… — он обернулся. Анна испуганным взглядом смотрела на Владимира. Корф замер. Сердце болезненно защемило. Все было так, как и в той сцене, разыгранной его воображением. Он же хотел, чтобы она пала к его ногам, ведь так? Хрупкая, в разодранном платье, побежденная, с печатью ужаса на лице и с ранениями, которые когда-нибудь заживут, чего нельзя сказать о душе. Владимир оставил Шуллера и в одно мгновение оказался у Анны. — Сейчас, — зашептал он. — Все закончилось. Потерпи. Корф снял пиджак и накинул ей на плечи. Дрожащими руками он пытался развязать ей руки. Анну тоже начало трясти. Пережитое ли потрясение, боль или Владимир Корф, стоящий перед ней на коленях и пытающийся справиться с дрожью. Слезы текли по ее лицу, но она не замечала этого. — Вот так, — Владимир, наконец, справился с веревками. — Аккуратно… — Ах! — Анна зашипела от боли. — Прости, — внезапно Владимир прикоснулся губами к ее запястью, там, где веревки оставили следы. Анне показалась, что она перестала дышать. Владимир взглянул на нее. Близко, как никогда. Прошла секунда или целая вечность. Секунда, которая стоит всей жизни. — Нужно увести тебя отсюда, — Анна слегка кивнула, по-прежнему не веря происходящему. Она хотела было подняться, но тут же Корф подхватил ее на руки. — Ах, боже… — она застонала от боли, пронзившей все тело. — Прости меня, — голос Владимира был полон отчаяния, он просто не мог сделать ничего, чтобы хоть как-то облегчить ее страдания. — Я постараюсь не давить на раны. В это же самое время в конюшню вбежали Никита, Варвара и Григорий. — Ах, батюшки святы! — ахнула Варя от увиденного зрелища. — Аннушка! — Никита хотел подбежать к Анне, но Владимир с Анной на руках сурово его прервал: — Григорий! Срочно пошли за доктором Штерном! — Нет! — прокричала Анна. Владимир удивленно посмотрел на нее. — Пожалуйста, Владимир… только не так, — зашептала она. И было в этом взгляде столько мольбы, что Корф не стал противиться. Он хотел раскрыть ее происхождение нелицеприятным способом. Теперь это кажется полным безумием. Что может быть хуже танца? Оказывается, может. Возникнет слишком много вопросов. «Я сама. Я сама всем расскажу о том, кто я есть. Дай мне шанс. Молю. Только не так». Взгляд, в котором написано все. Владимир кивнул. — Я просто хочу, чтобы тебе помог врач, — тихо проговорил Владимир. — Варвара со всем справится, ведь так? — Анна обратилась к Варваре. Варя быстро закивала: — Сейчас все сделаю, Сычиха снадобья-то оставляла, — Варвара ретировалась. Корф обратился к Григорию и Никите: — А с этого, — он указал на валяющегося без сознания Карла Модестовича, — глаз не спускать. Я с ним позже расквитаюсь. Владимир направился к выходу, а Анна прижалась к нему. Не было сил сожалеть. Не было сил злиться. Что теперь будет с ней? Что будет с ним? Кто же они в итоге друг другу? Так много вопросов, так мало ответов. И жизнь, перевернувшаяся в один день. Она больше не могла о чем-либо думать, и Анна задремала, убаюканная стуком его сердца.***
За окном была ночь. Варвара обработала раны Анны и теперь пыталась заставить девушку поесть, но у Анны не было аппетита. — Ну хоть выпей травяного настоя! Он целебными свойствами обладает, и сон твой спокоен будет. — Спасибо, Варюш, ничего не нужно. — Ох, Аня, такое пережить. Тебе сил набраться надо. — Ничего страшного, Варвара. Со мной все будет хорошо. — Ладно, пойду я, Аннушка. А ты поспи, поспи! — Варвара задержала взгляд на Анне. Она сидела на кровати, согнув ноги в коленях, и смотрела в одну точку широко раскрытыми глазами. Варвара вздохнула. Видно, что она хотела сказать что-то еще, но колебалась. — Аня, — позвала она ее. Анна перевела стеклянный взгляд на Варвару. — Сергей Степанович справлялся о тебе… и князь приезжал. Барин объяснил, что тебе нездоровится. Михаил Александрович так хотел тебя увидеть, но все-таки отступил. Уехал он по делам каким-то. Анна ничего не ответила. Варвара кивнула, снова тяжело вздохнула и направилась к выходу. Уже на пороге Анна окликнула ее: — Варя! А… Владимир… где он сейчас? Варвара удивленно посмотрела на нее и задумчиво произнесла: — Так в кабинете он заперся. Никого к себе и не пускает. Видеть никого не хочет. Анна тихонько втянула воздух и убрала прядь волос за ушко. — Ох, девочка, — Варвара лишь с легкой улыбкой покачала головой и вышла из ее комнаты. Анна сжала край одеяла. Истина отчетливо замаячила на горизонте. Она так хотела узнать правду о нём. На протяжении многих лет хотела получить хоть толику тепла в ответ. Сквозь боль и слезы, но получила. Как все запутанно. Что же он хочет от нее? Ведь он хотел этого? Ее унижения? Но что же там все-таки произошло? Почему? Почему так? Анна прикрыла лицо ладошками. Легкий стук вырвал ее из задумчивости. Анна взглянула на дверь. Не дожидаясь приглашения, незваный гость вошел. Усталый, с темными кругами под глазами, его волосы были в полном беспорядке, и следы крови виднелись на рубашке. Анна не узнавала его. Никогда она не видела его таким. Даже тогда, когда умер отец. Словно все горести мира в один миг свалились на него. Он прикрыл за собой дверь, но так и не сдвинулся, оставаясь стоять на пороге. Анна, также замерев, смотрела на него. Сколько продолжалась эта молчаливая сцена? Бог его знает. Наконец, хриплым голосом он произнес: — Вы спрашивали обо мне? Варвара передала. — Но я не звала Вас. Владимир кивнул: — Я знаю. Да Варя и не хотела говорить. В последний момент передумала. Я случайно ее встретил, она и выдала, — Владимир говорил это, потупив глаза в пол, будто только для того, чтобы хоть что-то сказать. — Чего Вы хотите? — она прервала его. Владимир взглянул на нее. — Как Вы себя чувствуете? Анна не смогла не усмехнуться этому вопросу: — Все хорошо. Спасибо, что поинтересовались. Право… я… я не достойна Вашего беспокойства, — произнесла она. Владимир смерил ее тяжелым взглядом. Она знала, что вновь рискует, рискует снова спровоцировать такую привычную ссору между ними. Знала, что вот сейчас он не выдержит, вновь прикроется той самой маской безразличия. Забудет, как недалече шептал ей успокаивающие слова, как целовал руки своей крепостной. Ей показалось, что его глаза потемнели. Вот сейчас их отношения вернутся в обычное русло. Возможно, так будет надежнее. Так будет лучше для всех. Анна приготовилась. Она вздернула подбородок, готовясь к удару. — Прости меня, — он прошептал это, словно молитву. Анна почувствовала, как сердце забилось чаще. — За что Вы просите прощения? Если я правильно поняла, то Вы ничего не сделали, — ее голос предательски задрожал. — Вот именно. Я ничего не сделал для тебя… ради тебя. — Но Вы и не должны. Почему Вы так говорите? Вы не обязаны… — Обязан, я обязан тебе всем. Анна закачала головой, зажмурилась и прикрыла уши руками. Она не могла понять, что происходит. Слишком много противоречивого. Слишком… Теплые руки накрыли ее, призывая выслушать. Она открыла глаза. Он уже здесь. Рядом. Всегда рядом. — Зачем ты так говоришь, Владимир? Я тебя не понимаю. Я вообще не понимаю, что происходит… — Я сам не понимаю. Мне… мне важно, чтобы ты знала, я бы никогда не сделал такого. Никогда бы не приказал. Ты имеешь полное право не верить в это, ведь после всего того, что я сделал, как я требовал, чтобы ты танцевала… Боже… словами не исправить совершенного. Все мои оправдания звучат нелепо, но я никогда не хотел, чтобы кто-нибудь когда-нибудь тебя хоть пальцем тронул. Я бы никогда не допустил такого. Но сегодня… я опоздал. — Ты столько раз говорил мне о том, что мне нужно знать свое место, столько раз говорил, что я не достойна… — Слова… глупые, ничтожные слова… Он держал ее руки в своих, пытаясь сказать ей что-то важное, но из-за сумбура в его мыслях, он не мог ясно это сформулировать. Произошедшее сегодня повергло его в шок. Такого он не ожидал, не представлял, что так легко можно потерять ту, которая всегда была рядом и, казалось, никогда никуда не денется. Но он опоздал. О чем он думал? Как можно было ей приказать танцевать? Как можно было допустить все это? Чувство вины накрыло, словно грозовая туча на безоблачном небе. Чувство вины не только за сегодняшний день, но и за целую жизнь. Раскаяние. Боль. Он целовал ее руки, что-то шепча. Всю жизнь терпеть унижения и оскорбления. Всю жизнь искать правду. За что? За что он так ненавидит ее? Всю жизнь искать хоть частичку искренности в его глазах. Для того, чтобы в один миг правда накрыла их обоих. — Я знала, что это был не ты. Я просто знала… Он обнял ее. Такие теплые и родные объятия. Несмотря на всю его холодность, он всегда вызывал у нее ассоциации с домом. Она уткнулась в его шею, зарываясь пальцами в его волосы и давая волю слезам. Боль от потери дядюшки, вся злость и непонимание, обида, напряжение, ужас от произошедшего — все это выливалось в ее рыданиях. Владимир лишь крепче прижал ее к себе. Ее вечное напряжение в его присутствии лопнуло, словно мыльный пузырь. Почему ты молчал? Почему скрывал? Такой чужой, но одновременно родной. Почему ей так хорошо в его объятиях? Почему важно услышать от него эти долгожданные слова раскаяния? Почему она верит ему без сомнения? Почему дрожь пробегает по телу от его губ, случайно касающихся ее шеи? Почему она чувствует опьяняющее чувство счастья, несмотря ни на что? Почему так не хочется разрывать объятия? Почему ее страх перед ним так волнующе будоражит? И почему весь мир свелся к существованию только этой маленькой комнаты? — Владимир… — Прости меня, прости… Прости… — он начал покрывать ее лицо легкими поцелуями, собирая слезы. Анна задыхалась от его прикосновений, от его голоса, от его взгляда. Никто и никогда так не смотрел на нее. И она потеряла себя в нем. Никогда не думала, что можно так легко сдаться на милость Владимиру Корфу. Он вновь притянул ее к себе. — Прости, но я просто не могу тебя потерять, — прошептал он. — Я буду бороться за тебя и сделаю все от меня зависящее, чтобы ты осталась со мной. Я не достоин тебя, но будь я проклят, если отпущу тебя. Можешь считать меня эгоистом, ненавидеть, презирать меня, но я сделаю все, чтобы искупить свою вину. Только ты придаешь всему смысл. Вся моя жизнь принадлежит Вам. Только бы Ты была рядом. Пугающе. Откровенно. Искренне. Уничтожающе. Анна лишь прикрыла глаза и крепче прижалась к нему, не в силах что-либо произнести. И было только ощущение безграничной усталости и опустошения… И чувство, которого она не понимала, которому пока не могла дать название, которого боялась, которое заставляло забыть обо всем другом, которого она не знала ранее, но которое испытывает сейчас, рядом с ним. И только с ним.