Моя практика

3 февраля       Сегодня я проснулся рано. Впрочем, выспался хорошо.       Иногда люблю просыпаться раньше этого изверга, этого домашнего тирана. Вдохнуть тишины до этих истошных призывов: вставай! бегом! никаких еще пять минут!!!       Вот сегодня — нетушки, — так и скажу, не нуждаюсь в твоих услугах, извини. Сегодня — нет. И легким щелчком лишу этого неумолимого деспота дара речи.       Что это, я уже с будильником разговариваю?! Хотя, как сказал бы мой знакомый психолог: не страшно что ТЫ с ним разговариваешь, главное, чтобы ОН с тобой не заговорил!       Заговоришь тут: один дома, один дома и снова один дома… То, что недавно казалось свободой, сегодня вдруг ощутил как одиночество.       Нет, правда, люблю просыпаться до сигнала будильника. Полчаса без суеты. Несколько минут вне графика.       Не спеша делаю себе кофе и с чашкой кофе подхожу к окну. Окна выходят на восток. И если выключить свет, можно смотреть, как небо начинает сереть. Февраль. День начинается раньше. День прибывает. А это радует.       Чашка кофе на подоконнике. Легкий аромат. Делаю глоток. Просыпаюсь окончательно. И просыпаются мысли. И ЭТА мысль: какой будет сегодня первая встреча с Женей? Вот этот первый взгляд. И я все пойму.       Понимаю, что я был на той сцене (в том спектакле: «Степа, а мне и без тебя замечательно живется!») просто статистом — это если льстить себе — а так-то скорее мебелью.       И всё же, в тот момент, когда после поцелуя она посмотрела на меня, мелькнуло в ее взгляде что-то такое, что Степану точно не предназначалось. То ли просьба о чем-то. Нет, не то. Какое-то ошеломленное удивление.       И вот это выражение я помню. И поэтому мне так интересно, как она посмотрит мне в глаза. «Извини, это не то, что ты подумал». Так я ничего такого и не подумал. Или «Ничего не помню, а, значит, ничего не было».       И всё же что-то было… в том взгляде.       На работу еще рано, но и дома не сидится. И вот я уже снова в больнице. В своём приемном отделении, которое с каждым днём становится мне таким родным и привычным.       Ого! Сегодня приехал даже на полчаса раньше начала смены. Надо же как-то реабилитировать себя самого за пару опозданий, если уж требую дисциплину с других.       Нет, если честно, дело-то не в этом… Чувствую нарастающее напряженное ожидание первого взгляда Жени. Что я увижу? Точнее, что я ХОЧУ увидеть?       Надо заняться делом. Сегодня я практически самый первый. Если не считать Марьи Васильевны, которой тоже все никак не спится. Она, как обычно, суетится со своим нехитрым скарбом: шваброй, тряпкой и ведром.       Да ещё Изабелла снова прямо с утра проявляет невероятное усердие. Стоя на посту, внимательно изучая журнал назначений, не спеша раскладывает таблетки из блистеров по маленьким стаканчикам. Понимаю, что ей очень хочется мне понравиться и услышать в ответ мою похвалу. Ну что ж, если человек старается, мне не жалко добрых слов! Хвалю её, и Беллочка, смущенно улыбаясь в ответ, снова вспыхивает лёгким румянцем.       Только вот сейчас мои мысли заняты совсем другим. И, увы, не делами больничными. Но я не хочу, чтобы об этом кто-нибудь сейчас узнал или даже просто заподозрил.       В кабинете завариваю себе ещё одну чашечку кофе. Уже вторую за сегодняшнее утро. Но взбодриться лишний раз не помешает.       Потихоньку наше приемное отделение начинает оживать. Слышу голоса приходящих врачей: Ольги Михайловны, Вячеслава Александровича. А ЕЁ все нет.       Гляжу на часы. Опаздываете, Евгения Павловна! Уже две минуты, как рабочий день начался…       И наконец из коридора слышу ЕЁ голос. Радостные восклицания Изабеллы и Ольги по поводу встречи, какие-то «Охи» и «Ахи», комплименты. Что уж там такого сверхъестественного произошло? Вроде бы вчера только виделись. Ах, ну да, прошла целая ночь!       Сдерживаю себя, чтобы не выскочить сразу в коридор. Ладно, посижу пока в укрытии. Пусть врачи спокойно готовятся к предстоящей смене. Но вновь прибывшая по скорой тяжелая больная заставляет меня поспешить в ординаторскую, чтобы узнать, почему никто из врачей её не принимает. Да, ещё надо не забыть бы передать карту вчерашней пациентки Ольге Михайловне.       Из-за полуоткрытой двери слышу строгий и требовательный голос Королевой:       — Слава, пациентка с острой болью в спине! Если тебе некогда, я сама её осмотрю!       — Женя Пална! Что за тон? Я не позволю так с собой разговаривать! — с возмущением отвечает ей Мамин.       Слава как обычно в своем репертуаре: увильнуть от непосредственных должностных обязанностей и с деловым видом вперед, по коридору.       Да, теперь уже и я спустя какое-то время начинаю понимать, что наш Вячеслав Александрович не особо-то проявляет рвение к своей работе. Многое делает напоказ. А что больше всего меня настораживает, похоже, еще и не совсем чист на руку. Пока, правда, за эту руку его не ловил, но чует моё сердце — подозрения мои не беспочвенны. Надо что-то с этим делать!       А пока я решительно открываю дверь ординаторской и строгим тоном начальника произношу:       — А я прошу заметить, что Евгения Павловна права!       Она здесь, совсем близко, мне кажется, что я слышу ее дыхание, и я вдруг понимаю, что не могу заставить себя посмотреть ей в глаза. Ну просто подросток на первом свидании! И оттягивая этот момент, продолжаю призывать Славу на работу:       — Так что, Вячеслав, зря теряете драгоценное время!       Слава, чувствуя, что ему уже никак не отвертеться, послушно удаляется из ординаторской.       А я, между делом передавая Ольге медкарту, наконец, как бы невзначай, бросаю взгляд на стоящую чуть поодаль, у шкафа, Евгению Павловну. И… сразу же забываю, куда там ещё утром собирался смотреть и какие там вчерашние взгляды расшифровывать…       В И Д Е Н И Е!!!       Мне кажется я вижу всё сразу: стройные ноги, тонкая талия, новая прическа… На миг застываю в изумлении. Да что там! Во рту все пересыхает от такой неожиданности!       Какую-то секунду смотрим смущенно друг на друга, оба, не понимая, что вообще сейчас между нами происходит. Женя, видимо, ожидает моей ответной реакции и, увидев ее, невольно поправляет платье. А я, оторопев от такого приятного сюрприза, просто не могу прийти в себя, чтобы найти хоть какие-то слова. И снова невольно пробегаю ее взглядом, с головы до ног, чуть больше задержавшись… да что уж там — на этих красивых, стройных ногах.       Встряхиваю головой, чтобы сбросить это наваждение, и быстро ретируюсь в свой кабинет. Нужно немного успокоиться и вздохнуть полной грудью. Раз, два, три! Что я мальчик что ли шестнадцатилетний, чтобы так краснеть и смущаться при виде красивой женщины!       Но не могу про себя снова не отметить — ни разу еще я не видел Женю такой чертовски обаятельной, элегантной и такой манящей и притягательной.        Впрочем, раньше я никогда и не замечал, во что она одета и какая у нее прическа. Может быть, потому что лицезрел её в основном в медицинской одежде, которая, между прочим тоже всегда на ней очень ловко сидит.       Но КАК?! Как можно прятать всю эту красоту под спецодежду?! А сейчас… я вдруг УВИДЕЛ, какая же она красивая! Но почему именно сегодня Женя так преобразилась?! И в виски назойливо стучит только один вопрос: неужели ЭТО ДЛЯ МЕНЯ?       Тут же гоню от себя эту мысль, чтобы особо не обольщаться. Но КАК это можно выбросить из головы — лёгкие кудри чуть ниже плеч, обтягивающее платье и длинные стройные ноги…       Только успеваю немного прийти в себя, как слышу робкий стук в дверь. Кто там?! Какой — то странного вида пациент. И что у него?       Пытаюсь выслушать внимательно. Судя по сбивчивой речи и призыву понять его, как Мужчина Мужчину, — ищет венеролога? Могу показать в какую сторону идти…       Но, оказывается, разговор идет совсем не об этом. Он внезапно начинает нести какую-то ахинею о том, что я должен сделать ему хирургическую операцию, швов так на пять-шесть. То есть сам его порезать и сам же зашить. Пьяный, что ли? Говорит, что уже нет. Снова внимательно пытаюсь вникнуть в его слова:       — Понимаете, мне нужен шов для жены, что я не гулял где-то, а был в больнице, — опять пытается объяснить он мне.       — Мужчина, Вы в своём уме? — не понимаю я. Что вообще происходит?       — А в чем проблема? Или Вы швы накладывать не умеете? — с искренним удивлением глядя на меня, он начинает вытаскивать из кармана смятые купюры, якобы за мои услуги. Тут уже моё терпение лопается.       — Уберите деньги и покиньте мой кабинет! А дальше — и приёмное отделение! Чтоб духу Вашего здесь не было! — с этими словами решительно выпроваживаю его снова за дверь и перевожу дух.       Ну каких же только чудиков не заносит к нам сюда… нелёгкая судьба женатого мужчины!       А в коридоре снова оживление: слышу мужской голос, громкий и не совсем трезвый, требующий у Беллы телефон Министерства здравоохранения.       Выхожу посмотреть, что же такое происходит. Да, действительно, подвыпивший, неряшливо одетый мужчина возле поста Беллочки пытается устроить дебош. Пытаюсь выяснить у стоящего рядом Васи, почему в отделении находится пьяный.       Фельдшер сбивчиво объясняет мне, что это муж прибывшей к нам сегодня пациентки. Оказывается, мужчина умудрился упасть и травмировать себе нос, пока жену его забирали по скорой. В итоге, наше приемное получило такой вот неожиданный дополнительный бонус в лице буйного дебошира.       — Я так понял — первую медицинскую помощь вы ему оказали? А почему он до сих пор ещё здесь? — недоумеваю по-прежнему я. Неужели мне придется взять на себя еще и функции охраны?!       — Я вам говорю — у него жена здесь! Он родственник! — снова пытается разъяснить мне наш фельдшер.       — Поймите, Василий, это недопустимо, чтобы по отделению шлялся пьяный! — сурово говорю я, пытаясь не обращать внимания на буйные протесты так называемого родственника. А тот уже яростно бьёт себя в грудь, выкрикивая, что пришёл к своей жене и ведёт себя по-человечески.       Василий послушно обещает мне вывести мужчину во двор. Но тут на шум и громкие возгласы из смотровой выходит Женя. И с её появлением и спокойной рассудительной речью обстановка на посту сразу разряжается. Разбушевавшийся не на шутку родственник у нас на глазах сразу становится смирной овечкой.       НУ И НУ!!!       А для Евгении Павловны, похоже, это далеко не первый случай общения с такой специфической публикой. Хотя этот упрямый дебошир пытается уже найти заступника в лице Жени:       — Я пришёл, приехал, не то, что эта Ксюха—Зараза, — оправдывается перед ней пьяный.       Из его сумбурной и малопонятной речи Жене удаётся выяснить, что Ксюха — не просто Зараза, но ещё и дочь пациентки Бегунковой.       — Подождите, подождите! — очень уверенно Евгения Павловна берет бразды правления в свои руки, — Вам где велено ждать? На улице! Вот туда и идите! Беллочка, возьми, пожалуйста, телефон этой Ксюхи-Заразы. Звони и говори, что мать в больнице.       Изабелла послушно кивает, а пьяный родственник в итоге вынужден подчиниться и покинуть наше отделение.       Я удивлен! Я восхищен!       Женя тем временем уверенным жестом приглашает меня в смотровую. Теперь уже я так же послушно (и охотно) подчиняюсь Евгении Павловне.       Направляясь туда, не могу удержаться, чтобы с ней еще раз между делом не пообщаться. Мне нужно хоть чуть-чуть снова ощутить на себе её внимание.       — Вас всегда так пьяные боятся? — с улыбкой спрашиваю у нее я       И снова молниеносная Женина ирония в ответ:       — Напьетесь — посмотрим!       А я готов, Евгения Павловна! Только если выпить — так с Вами. А потом будь что будет: можно и бояться. Или не бояться. А ведь недавно обещал себе, что больше ни-ни, никаких алкогольных омутов. Ладно, пошутить что ли нельзя?! Никто же не услышит.       Хотя я, если честно, уже и не особо вникаю в смысл Жениных слов. Сейчас только важен, брошенный на меня её игривый взгляд и легкая, слегка кокетливая улыбка…       Весь остаток дня мы пытаемся поставить правильный диагноз нашей пациентке Зинаиде Бегунковой. Женщине пятидесяти лет, с очень сильными болями в пояснице. Такими сильными, что Изабелла не успевает ей ставить обезболивающее.       Оказывается, Бегункова уже три месяца назад лежала в нашем травматологическом отделении с диагнозом остеохондроз. Потом, со слов пациентки, самолечение дома.       Не могу удержаться от замечания:       — В России не две беды, а три. И самолечение — самая страшная из них.       Впрочем, вспоминаю, как у нас на курсе ходила шутка, что дороги-то у нас как раз хорошие: и грыжу позвоночную вправят, и камни из почек вытрясут.       Евгения Павловна, я, неожиданно подключается даже Вячеслав, пытаемся разобраться с клинической картиной ее заболевания. Изучаем снимки, анализы, побочные симптомы. Но наблюдаемая нами картина не укладывается ни в один диагноз.       Врачебные споры ни на минуту не утихают. Перебираем в уме все возможные варианты, ищем причины произошедшего. Но точного диагноза как не было — так и нет. В воздухе пока только витает предположения на онкологию, но тоже абсолютно ничем не подтвержденное.       А пациентке на глазах становится все хуже и хуже. Ее приехавшая дочь в коридоре с тревогой и волнением ожидает нашего вердикта.       Гиппократ по телефону вызывает нас с Женей к себе. Видимо, Слава уже доложил ему о наших трудностях. Хотя на данный момент — это как нельзя кстати. Один из предполагаемых диагнозов, а именно онкологический, как раз по профилю Шульмана.       Мы сидим с Женей в кабинете главврача напротив друг друга — глаза в глаза. И я вдруг явственно начинаю ощущать, как воздух вокруг нас накаляется все сильнее и сильнее от тех незримых искр, которые высекают наши взгляды, пересекаясь друг с другом.       Каждый из нас упорно пытается доказать свое мнение о том, в какое отделение нужно переводить пациентку Бегункову. Я настойчиво склоняюсь к онкологическому. Но Женя резко сопротивляется, говоря, что онкологии там и близко нет. Вижу, как она злится и очень возбуждена, доказывая свою точку зрения.       И снова передо мной очень твердая, волевая и уверенная в своей правоте женщина. Какая же она бывает разная! А я и сейчас снова невольно любуюсь ей. Но сдаваться все-равно не хочу и не буду! Я тоже врач! И мужчина!       Гиппократ, наблюдая за нашим противостоянием, наконец не выдерживает и призывает нас к миру. Мы должны найти компромиссное решение и сообщить об этом ему. Но даже за дверью его кабинета мы ещё никак не можем успокоиться, доказывая друг другу свою правоту.       Чувствую, что ещё немного — и этот непробиваемый бастион под именем: Королева Евгения Павловна — падет перед моим напором. Хоть пока ещё и держится из последних сил.       А еще краем глаза замечаю, как накал нашего эмоционального возбуждения в этой медицинской (и не только) баталии обращает на себя внимание даже секретарши в приёмной Шульмана. Она с нескрываемым любопытством наблюдает за нами. Пусть смотрит. Нас обоих это уже ничуть не смущает.       Наконец, уже вернувшись в отделение, Женя сдаётся и принимает мои доводы, но просит у меня ещё одну ночь, чтобы подумать над диагнозом. Я не против. Спешу сообщить о НАШЕМ решении Шульману.       По дороге что-то задерживает меня у окна процедурной. Никак не пойму что там происходит? Вижу Вячеслава, накладывающего повязку на руку пациенту. И пациент-то уж больно знакомый! Тот чудаковатый мужчина, пытавшийся еще утром всунуть мне взятку за то, чтобы я его порезал и тут же зашил. Неужели Вячеслав пошёл на это?!       Захожу в кабинет. Мужчина сидит уже с забинтованной рукой.       — Илья Анатольевич! Вам нужна процедурная? Мы заканчиваем, — наверно, вид у меня уж очень гневный, и Мамин пока не может понять, в чем дело.       — Да нет! — я приглашаю его на выход.       И уже в коридоре строго начинаю спрашивать у Вячеслава, что случилось с пациентом.       — Ничего серьёзного. Порезался. Я наложил два шва, — пытается объяснить он ситуацию.       — Порезался или Вы его порезали?! — сурово спрашиваю я у Мамина.       — Что?! — Слава делает такое лицо, будто не понимает, о чем идёт речь.       Я сразу же даю ему понять, что в курсе проблем этого мужчины. И «про порезать и зашить», и про предложенные за эту идиотскую манипуляцию деньги.       — Не знаю, что и за сколько предлагал Вам этот пациент, ко мне он пришёл уже с порезом! Спросите Изабеллу. Нет, он до этого приходил с той же самой просьбой. Я его выгнал! Потом он вернулся с уже располосованной рукой! — Вячеслав говорит довольно убедительно.       Но я, если честно, зная его слабинку к легким деньгам, не очень-то верю в этот его рассказ. Уж слишком он звучит неправдоподобно! Это ж каким надо быть придурком, чтобы себя самого порезать?       — Сейчас, конечно, сложно выяснить, как все было на самом деле. Но я хочу, чтоб вы знали, что потакание дурацким прихотям пациентов недопустимо! — говорю я ему довольно строго. Пусть поймёт, хотя бы на будущее, что я всегда буду начеку.       — Илья Анатольевич! Вы допускаете, что я беру взятки?! Это серьёзное обвинение! Обыщите меня! — с нескрываемым возмущением смотрит на меня Мамин. А я понимаю, что в моих руках, на самом деле, никаких доказательств этому нет.       — Я не это имел ввиду, Вячеслав! — пытаюсь уже как-то свернуть этот разговор и поскорее уйти от дальнейшей беседы на эту щекотливую тему.       — Да нет, Вы ЭТО имели ввиду! — в голосе его слышится неподдельная обида.       Может, и правда, обидел человека несправедливо?       Возвращаюсь в свой кабинет. Мысль о так и не поставленном диагнозе Бегунковой не дает мне покоя. Снова и снова перебираю в уме возможные варианты…       День пролетает безрезультатно. Увы, чем ближе к вечеру, тем меньше идей. Понимаю, что истина где-то рядом, но дотянуться до нее не могу.       Ладно, утренние мысли всегда более свежие! Пора домой.       Уже одевшись, проходя мимо дежурной медсестры, задаю традиционный уже вопрос:       — А… Евгения Павловна?.. — хотя сам ведь прекрасно знаю ответ.       Но не могу я уйти просто так, не попрощавшись с Женей. Еще один взгляд в конце дня. И запомнить её… До завтра…       А ноги уже сами несут меня к ординаторской…