Моя практика

3 мая       Как хорошо, когда есть друг.       Молчаливый, спокойный, абсолютно без претензий…       Который поймет тебя, примет таким, какой ты есть. И не будет на тебя давить.       У меня такой есть. И молчит, и понимает. И лишнего не спросит. Да и вообще, ничего и никогда не спросит, — к счастью.       И не давит на меня…       Разве что я на него безжалостно давлю.       Спасибо, что ты у меня есть, МОЙ ЛЮБИМЫЙ ДИВАНЧИК…       Привык уже я к тебе, прям не могу расстаться!       Ага, уже третью ночь — всё никак.       Не могу…       Веселись, Илюша, ты ведь уже все проблемы решил, все узлы развязал?!       Веселись!       Что, привыкаешь уже к ситуации?       Оно, конечно, на диванчике спокойно и, главное — удобно. Работа под боком, экономия времени и бензина. Да?!       А позавчера утром мне было совсем не до шуток.       Еле дождался начала рабочего дня — ждал, когда в коридоре услышу Женин голос.       Дождался…       Чего ждал-то? Что хотел увидеть в ее глазах?       Понимание? Приговор?       Да просто увидеть, почувствовать рядом…       Бросился ей навстречу с улыбкой:       — Доброе утро!       Женя при виде меня ускорилась и с такой скоростью промчалась мимо, что меня чуть не развернуло на сто восемьдесят градусов то ли воздушным потоком, то ли встречной волной. И из этого завихрения вдруг так жестко, почти со злостью прозвучало:       — Кому доброе, а кому не очень!       Женя, Женя! А что, ты думаешь, у меня оно такое уж доброе?!       Хотя… сам виноват.       Вспоминаю твой уничтожающий взгляд на меня в ту секунду и то, как стоял и смотрел тебе вслед…       Стоял, как столб, в коридоре родного отделения. Немой и неподвижный…       …Мой утренний сон прерывает заливистая трель звонка. Нет, не будильника! Он-то как раз сейчас мне абсолютно без надобности. Нащупываю на полу телефон. Ну кто бы сомневался! Лана! Интересуется, скоро ли ждать меня дома и тут же обиженно заявляет, что я уже трое суток в больнице.       — Да? Уже третий день? — делаю вид, что очень удивлен. Хотя… да, немного удивлен: как время летит!       — Вот именно! Ты что, уже счёт дням потерял? Тебе надо, как этому: Монтекристо и Робинзону — палочки на стене царапать.       А у Ланы, оказывается, неплохо развит дар ясновидения. Правда, я взамен палочек приклеиваю цветные стикеры в календаре.       — Все никак не придумаю план побега…       Да, Лана, побег планирую, но вовсе не туда, где ты меня ждешь.       А про Монтекристо с Робинзоном прямо в тему. В смысле — не просто сбежать от тебя куда подальше. Просто сбежать от тебя не удается, может, еще и фамилию поменять? И бороду отрастить?       — Скажи, зачем тебе придумывать план побега, если ты сам себя туда заточил? У вас что там, работать некому? Кто-нибудь собирается? Или просто не хотят? — чувствую, как Лана уже начинает накручивать себя.       А мне сейчас меньше всего хотелось бы телефону начинать выяснять отношения. Впрочем, и не по телефону тоже. Не хотелось бы.       Чтобы как-то погасить ситуацию, я снова начинаю бормотать про Мамина, из-за которого перепутались все графики дежурств, и что теперь мне одному приходится за всех отдуваться.       Лана просит меня хоть ненадолго встретиться и пообедать со мной где-нибудь в кафе.       — Только я не хочу светиться в твоей больнице. Ладно? — добавляет она уже совсем тихо.       Лана ПРОСИТ!       Не нападает с присущим ей напором, а просит…       И от ее голоса что-то саднит в душе.       И я злюсь на себя и понимаю, что мучаю сразу двух женщин. А эти поиски деликатного решения проблемы всё больше начинают звучать как «УБЕЙ МЕНЯ НЕЖНО».       Я соглашаюсь.       Не убить, конечно, а на встречу на нейтральной территории… Заодно хоть поем по-человечески.       — Ну давай. Правда, я не знаю, во сколько…       Лана тут же хватается за мое согласие:       — Договорились…       Рабочий день начинается для меня с приходом Беллочки и сообщением о новой пациентке. В коридоре встречаю спешащую Шмелёву. Не могу удержаться, чтобы не задать ей волнующий меня вопрос:       — Оль, Евгения Павловна ещё не освободилась? — изо всех сил стараюсь скрыть своё внутреннее беспокойство.       — Нет, ещё в смотровой.       Чтобы Ольга Михайловна ничего такого не подумала, тут же добавляю:        — Просто хотел про пациентку спросить… — и сам чувствую, что выдаю себя с головой.       Видя мое растерянное лицо, Ольга, естественно, обо всем догадывается, потому что с лёгкой иронией произносит:       — Ну да, я так и поняла…       По словам нашего анестезиолога, там обычный перелом по моей части. Собираюсь уже идти на осмотр к пациентке, но Шмелева вдруг обращается ко мне с вопросом о новом назначении Мамина. Не кажется ли мне это странным?       Кажется, Ольга Михайловна, кажется! И похоже, что не мне одному. Кого угодно ожидал видеть в этой должности, но только не нашего Вячеслава Александровича.       — Я пытался у Гиппократа выяснить подробности, но он странно улыбается и молчит. Я думаю, что сверху назначили.       Но тут к нашей беседе неожиданно подключается находящаяся неподалёку Изабелла:       — Извините! Извините, пожалуйста, что я вмешиваюсь! А вы не знаете, что с нашим Гиппократом происходит? Ну, он никого не принимает… Он бумаги по сто лет подписывает…       Ольга тут же подхватывает новую тему для разговора:       — Кстати, да! И при встрече странно улыбается и быстро убегает. Может, с департамента на него наезжают?       Благодаря Жене я в курсе, что Гиппократ болен. И, возможно, даже очень серьёзно. Но я хорошо понимаю, что в данный момент лишние разговоры об этом абсолютно не нужны.       — Я ничего такого не слышал, — обрываю беседу на эту тему. Тут же интересуюсь у Изабеллы что с пациентом.       — Ну там все готово! Пойдемте в смотровую! — наша медсестра говорит это с таким радостным воодушевлением, что, глядя на нее, меня пробивает на шутку:       — Вы так говорите, как будто там стол накрыт! И Вы меня на вечеринку приглашаете!       Увы! Ни праздничного стола, ни тем более вечеринки! Только гипс и ничего съедобного!       Работа-то на самом деле привычная, но мысль о том, что впереди у меня тяжелый разговор с Ланой, все же начинает настойчиво напоминать о себе. Впрочем, к тяжелому разговору приятное приложение в виде полноценного обеда.       Предупреждаю Изабеллу, что у меня назначена встреча в кафе неподалёку. На час-полтора. Надеюсь, этого времени мне будет достаточно, чтобы пообщаться с Ланой. А, главное, поесть. Трехдневное полуголодное существование даёт о себе знать.       Беллочка тут же делает хитрое лицо:       — Не на свидание ли, Илья Анатольевич?       — Деловое! — иначе и не скажешь.       — Ну, понятно, понятно…       Не знаю уж, что там нафантазировала себе Изабелла…       Я прошу нашу медсестру определить молоденькую пациентку в палату…       А потом в мой кабинет неожиданно заходит Женя:       — Можно?       Вид у нее немного усталый, но точно не раздраженный. Словно она там, одна, без меня, тоже не высыпается. Женя не убегает от меня, как два дня подряд. Сама пришла.       От сердца немного отлегло.       — Да, конечно!       Одним движением снимаю с шеи стетоскоп, потому что мне так хочется прижать её к себе, нежно и тихо, и я боюсь сделать ей больно.       Женя, конечно, в курсе, что я трое суток на ногах. И мне кажется, я вижу в ее глазах ласковое сочувствие и надежду:       — Ну чего? Как ты тут?       — Я? Нормально. А как ты? — подхожу поближе, вот сейчас возьму ее за руку, посмотрю ей в глаза, обниму… И скажу, что ей нечего беспокоиться из-за Ланы.       — Тоже мне вопрос, как я. Вот так. Я — дома, ты здесь в больнице. Как-то так… — в голосе её грустные интонации, и мне так стыдно, что это я огорчаю и мучаю мою Женю.       — Да, просто все эти внеплановые дежурства из-за назначения Вячеслава… — неловкость накрывает меня с головы до ног, и я отвожу глаза в сторону.       Ну зачем я повторяю, как заведенный, эту глупость?       — Просто Лана тебя ждёт дома. А ты от неё скрываешься. Вот и все просто.       Женя, ты права. Ты бесконечно права. А я тормоз, малодушный и нерешительный, сам себя не узнаю.        И всё же пытаюсь объяснить Жене своё состояние.       — Я не могу ее ВЫГНАТЬ… Это все не так просто… Ее отец много сделал для меня…       — Понимаю, понимаю…       — Знаешь, просто есть определённая черта, которую я не могу перешагнуть, иначе я буду чувствовать себя каким-то гадом! Неблагодарным!       Женя выслушивает меня внимательно, при этом постепенно меняется в лице. Слабая тень сочувствия, которая была в начале разговора, растворяется, как туман.       — Хорошо, тогда все решу я сама. И закроем на этом тему! — Женя резко разворачивается, чтобы уйти.       В последний момент успеваю взять ее за локоть и удержать:       — Жень, Жень! Я тебя прошу! Не надо ничего закрывать. Просто подожди! Женя замирает, а потом, глядя мне в глаза, задает вопросы. И каждый вопрос как хлесткая пощёчина:       — Хорошо! Сколько ждать? Чего ждать? Когда ждать? И кого ждать? О, сколько вопросов!       — Я знаю только одно — ты нужна мне! Мне хорошо с тобой! И я ведь тоже нужен тебе!       В глазах Жени смесь грусти, недовольства и досады.       — Что-то детский сад какой-то все это! — и уже почти у самой двери с насмешкой в голосе добавляет: — …на выгуле.       Женя уходит. А я остаюсь, я первый раз не поворачиваюсь, чтобы хотя бы взглядом проводить ее. Больно. И стыдно.       Как хотелось бы мне сейчас Жениного понимания.       Женя, Женя, я же не торопил тебя, когда надо было рассказать Степану о нас, а ты просила меня подождать и жалела его, больного.       И вот пришла моя очередь сделать такой шаг.       А ты снова и снова заставляешь меня оправдываться.       Не надо, не ставь меня в такое положение, просто верь мне.       Я ведь не выбираю между тобой и Ланой, а просто пытаюсь выбрать какой-то достойный и безболезненный способ разрешить эту проблему. И чем дальше, тем отчетливее вижу: нет такого способа. НЕТ!       …В кафе я немного опоздал, Лана уже ждала меня.       Никаких привычных поцелуев в щечку или стандартных «Привет-привет». В воздухе плавает неловкость.       — Извини, что опоздал! Еле вырвался!       Под изучающим взглядом Ланы сажусь за столик.       — Ничего. Я сама только что пришла.       В глазах Ланы, в ее голосе — напряжение.       — Ты себе уже что-нибудь заказала?       — Нет пока. Вот смотри. Я буду салат и десерт. Кстати, тут неплохой бизнес-ланч.       — Я бы сейчас три обеда подряд съел. Голодный, как волк. У нас на работе из еды только кофе, — машинально заглядываю в меню. Хотя по большому счёту мне уже все равно. Лишь бы принесли побыстрее Делаем заказ подошедшему официанту…       — Когда твои вечные дежурства закончатся?       Ожидаемый вопрос. Для этого я сюда и вызван, выпрошен.       Пожимаю плечами. Я, и правда, не знаю.       Вот тут бы остановиться в этой игре и честно сказать: что дежурства мои не закончатся, пока в моем доме будешь ты, Лана. Но я продолжаю эту дурацкую игру.       Изматывающую.       Лицемерную.       Игра в «Верю-Не верю-Верю»: Ах, у меня дежурства! — Ах, верю, верю, верю!       — У Славы сегодня совещание в департаменте здравоохранения. И он опять попросил меня подежурить…       Хотя Лана тоже лицемерит, когда изображает полное непонимание ситуации. Психолог ты или КАК?!. Как же ты сама не понимаешь, если мужчина прячется от тебя на работе, не звонит узнать, как дела, как настроение, просто пожелать доброго утра/дня/ночи… то о чем-то же это говорит?!       Впрочем, понимать или не понимать — это дело Ланы, меня это всё равно не оправдывает.       — У меня такое ощущение, что ты сам заваливаешь себя этой работой.       — Зачем мне это надо?       Под пристальным взглядом Ланы снимаю куртку.       Лана улыбается, но улыбка у нее какая-то слишком неестественная. И тут ошарашивает меня, но не вопросом, а утверждением:       — У тебя роман на работе. И ты не знаешь, как выйти из этой ситуации. А у меня вместо ответной улыбки только сводит скулы от незорошего предчувствия.       Как же я не люблю эти разборки, эти бои без правил. Проиграю однозначно: я в этом полный дилетант, никакого опыта.       — С чего ты это взяла?       Устраивать разборки здесь и сейчас — я не собираюсь. Неподходящее место. А какое подходящее, только честно сам себе ответь?       — Я не взяла, я знаю точно. Ты мне изменяешь.       — Лан… — тут же обрываю ее, но обсуждать свои отношения с Женей я с ней точно не буду. Какая измена? Кому — измена? Лана этого все равно не поймёт.       — Что? Ну хватит уже ходить вокруг да около. Давай поговорим начистоту. А? — по-моему, с минуты на минуту у Ланы начнется истерика.       — Хорошо. Давай поговорим! — соглашаясь я.        — Я в своё время тоже однажды увлеклась и сожалею об этом. Мы квиты. Хорошо?       Похоже, Лана искренне верит, что своим «прощением» сделала сейчас мне великодушнейший подарок!       — Причём здесь это?       Господи, не понимаю что общего между ее увлечением и моей Женей?! Мы что, на весах что-то взвешиваем?!       Лана продолжает с нарастающей громкостью, не отрываясь, глядя мне в глаза:       — Неважно. Главное, я готова тебя простить, но ты мне должен пообещать, что ты порвешь с этой своей Женей. Либо я, либо она!       Свой ультиматум она заявляет с уверенностью в своей победе, а про Женю говорит с таким высокомерием, переходящим в ненависть, что я понимаю: разговор наш окончен. Обсуждать с Ланой мою Женю? Ну уж нет! Даже имя Жени я не собираюсь сейчас вслух произносить. Не то что говорить о своих чувствах.       НЕ БУДУ, НЕ ХОЧУ!!!       Официант приносит заказ, и Лана вынуждена остановиться. Но при этом продолжает своим взглядом сверлить во мне дыры — еще немного и пробурит меня насквозь. Но голод берет свое, и я начинаю есть.       Приятного аппетита! Спасибо тебе, Лана!       Наша дальнейшая трапеза проходит в тишине. По лицу вижу, что Лана разочарована. Похоже надеялась, что я сразу воскликну: «ТЫ, конечно, ТЫ, только ТЫ!» — и потом брошусь ей на шею.       «Дорогой» психолог, если на твой вопрос тебе ответили молчанием, это не значит, что тебе НЕ ОТВЕТИЛИ.       Слегка поковыряв свой салат, Лана встаёт из-за стола с выразительным взглядом и словами:       — Не провожай, не надо!       И, уходя, великодушно дарит мне время НА ПОДУМАТЬ.       Я быстренько расплачиваюсь и мчусь в больницу…       …Спрашиваю у Беллочки, все ли в порядке в отделении. А она в свою очередь интересуется, остаюсь ли я опять на ночное дежурство.       Да, остаюсь, разумеется. Не с Ланой же мне в одной квартире ночевать. Беллочке, само собой, озвучиваю совсем другую причину:       — Ну, а что поделаешь? Не бросать же вас на произвол судьбы! Изабелла отдаёт мне карту недавно поступившего к нам с утра молодого человека.       — Вот. Олег Тишков. Хороший такой парень! Спортсмен, кстати.       Вспоминаю, что Мамин перед отъездом в департамент перепоручил его мне. А слово «спортсмен» сразу вызывает в моей голове определённые ассоциации.       — Как говорил наш профессор: «Спорт — это путь к травматизму!»       Наша медсестра слегка озадачена моей фразой:       — Ну что, вы против спорта что ли, Илья Анатольевич?       — Да нет, конечно, — спешу ее успокоить, — я же сам в теннис играю, точнее, играл. А здесь времени совсем нет.       Беллочка смотрит на меня с нескрываемым восхищением и тут же просит научить ее играть в теннис. Оказывается, это её детская мечта! А что? Почему бы и нет!       — Ну хорошо. А то я тоже закис здесь совсем с этой бесконечной работой! — с воодушевлением обещаю Беллочке, что обязательно научу.       Изабелла дарит мне в ответ свою лучезарную улыбку.       А я уже направляюсь к пациенту, на ходу просматриваю историю болезни.       Передо мной на вид крепкий молодой парень, но налицо явное истощение организма. Жалуется на слабость и головокружение.       Ага! Ну ещё бы! Судя по заключению Мамина, этот Тишков задал нехилую встряску своему организму: вегетарианство, йога, голодание…       Хотя, по словам пациента, инициатива такой шоковой терапии исходила не столько от него, сколько от его жены. А потом еще выясняется, что втихушку от нее он все-таки покупал себе шаурму на рынке.       Радует то, что молодой мужчина полон оптимизма. Только вот сейчас, чтобы восстановить силы ему просто необходим крепкий здоровый сон.       Я снова иду на пост.       Сердце вздрагивает…       Рядом с Изабеллой — Евгения Павловна! Она тоже что-то записывает в истории болезни.       С трудом отрываю взгляд от Жени, чтобы дать Беллочке назначение для пациента:       — Беллочка! Тишкову на ночь дайте, пожалуйста, снотворное…       А глаза сами так и тянутся к ней, к Жене. Как же я уже соскучился по ее ласковой улыбке!        Как же просто — СОСКУЧИЛСЯ!!!       Беллочка тут же подхватывает мои слова:       — Ой, Евгения Павловна тоже просила для своих пациентов снотворное, — и переводит разговор в шутку:       — Какая-то у нас бессонная ночка намечается. Может, мне выпить таблеточку?       Кажется, появилась маленькая возможность переброситься парой ничего не значащих фраз и развить тему для разговора.       — Правильно, вот так и начинается зависимость, — отвечаю Изабелле, а сам пытаюсь встретиться с Женей взглядом. Услышать ее голос.       Женя подхватывает мою реплику:       — Угу. А потом наркологическая клиника. Доктор «Кап-кап». Давайте, давайте.       — Евгения Павловна, это была шутка, — обращаюсь с улыбкой к Жене. Неужели сейчас я смогу наконец поговорить с ней, хотя бы глазами, хотя бы мысленно! Так хочу увидеть в ее глазах хоть маленький огонек надежды. Сейчас для меня главное: ОНА здесь, ОНА рядом, ОНА меня слышит!       — Пей таблеточки, пей, Беллочка, и придёт к тебе белочка… — Женя поддерживает шутливый тон нашей беседы, а Изабелла тут же парирует наши шутки:       — Спасибо! Я лучше книжечку по фармакологии почитаю. Вот это в сон срывает сразу!       Климат возле поста становится всё теплее. Похоже, сегодня я засну с улыбкой и надеждой. И тут, как в самом захудалом кино — это «И ВДРУГ!!!» — У Жени звонит телефон.       — Але. Да, Степ, да. Что случилось?.. Ну хорошо, давай встретимся. А когда? — Евгения Павловна очень по-деловому поглядывает на свои часы, — Ты знаешь, я очень скоро уже домой приду. Подъезжай!       Женя говорит громко, чтобы я уж точно ничего не пропустил. На меня не смотрит, но говорит для меня. Мне кажется, впервые в жизни у меня задергалось веко! Что веко! У меня обрывается всё внутри.       Женя, ты что?! Зачем?!       Я не отрываясь смотрю на Женю, пытаясь поймать ее взгляд.       Где-то вдалеке раздается голос Беллочки.       — Илья Анатольевич, а Вы «Морфий» читали?       — Что? — Я не сразу понимаю, о чем она. В голове такая пустота, аж звенит в ушах. Что я вообще могу сейчас услышать? Самое страшное я только что услышал: Женя едет на встречу со Степаном. Домой. Туда, где еще недавно был я, где я засыпал рядом с ней и просыпался рядом с ней и шептал на ушко разные глупости и где недавно звучало: «Илюююшааа…       Я ВСЁ ПОМНЮ!       С большим трудом заставляю себя ответить Изабелле, которая продолжает что-то вспоминать про Булгакова. Но я её уже не слышу. Мой взгляд невольно устремляется на Женю. А она тем временем заканчивает со своей документацией и, кокетливо поправляя волосы, явно с вызовом для меня бросает:       — Ой, ну что! Я пошла домой! Так много дел. Так много дел… Спокойной ночи!       — До свидания, — отвечает ей Беллочка.       Женя уходит, не оглядываясь. Уходит к Степану!       К СТЕПАНУ!!!       А я цепенею.       И снова стою, как столб.       В который уже раз…       Неужели это конец?!       Мне бы бежать за ней, схватить за руку! Нет! Просто остановить и закричать: «Посмотри в мои глаза, Женя!»       А еще дотронуться до ее руки, ведь ее руки еще помнят тепло моих ладоней! Ну не возможно же так быстро все забыть и зачеркнуть!       Но я замираю, я молчу, и крик мой так и замирает, лишь болью отзывается во мне… И только полное отчаяние, и одна мысль летит вслед за ней: ЖЕНЯ, НЕ УХОДИ! ОСТАНЬСЯ! ОГЛЯНИСЬ! ПОСМОТРИ В МОИ ГЛАЗА!..       Но Женя уходит по коридору… Не оборачиваясь…       КАК БОЛЬНО!!!       Ну, что ж, Илья Анатольевич, снова любимый диванчик?