Наяву

Нужно быть терпеливым, следовать указаниям врачей, не поддаваться сумасшествию, и, тогда, рано или поздно, удастся вылечиться. Херли старается в это верить, лишний раз не думая о том, что в прошлый раз вылечить его так и не смогли. Возможно, ничего не получилось по его вине, а теперь он постарается не повторить старых ошибок. Он будет верить в нереальность Острова изо всех сил, и тогда тот исчезнет бесследно. Станет воспоминанием об уже отступившей болезни. * * * Джилл не знает, что им делать, и могут ли они что-то сделать — все средства связи повреждены, как будто штормом управлял кто-то разумный и намеренно выжег обе рации и сломал спутниковый телефон. Мобильные здесь, конечно же, не ловят и все что остается — ждать, пока кто-нибудь их найдет. Арчи клянется, что его жена, вместе с адвокатом, на уши поставит всех, до кого сможет добраться и, если придется, полиция океан по кружке вычерпает. Джилл в этом совсем не уверена, но ей все равно, кто их найдем первым — жена Арчи или шеф Тори. Главное — чтобы это случилось раньше, чем кого-нибудь из них укусит ядовитая змея. К счастью, на острове есть еда, а Раст и Майк не зря ходили на пейнтбол, так что, по крайней мере, от голода никто не умрет. Тори предлагает считать это все внеплановым отпуском, но Джилл не хватает оптимизма для таких вещей и она решает ограничиться банальной верой в спасение. * * * Херли не знает, сколько времени он уже в больнице. Однажды он открыл глаза и увидел над собой не небо, а потолок. Сначала он не разобрал, что происходит, испугался, вспомнил о том, как однажды Остров перебросил их всех в прошлое, но потом постепенно начал понимать. Узнавание было неприятным. Херли предпочел бы остаться на Острове, быть его хранителем, открывать правду попавшим туда и проводить их к свету, когда придет время. Отличная работа. Правда, которую открывают самому Херли, совсем не так хороша: врачи так и не смогли помочь ему в прошлый раз, все началось заново. Галлюцинации, вымышленные люди, ненастоящие места. Не было ни выигрыша в лотерею, ни Острова. Херли не хочет в это верить, но знает, что должен. Он пьет таблетки, даже те, после которых его мутит, понимая, что только так сможет вернуться вернуться домой. Его врач, доктор Лукас, обещает сделать все возможное, и Херли старается ему верить. Он готов сделать все возможное: любые таблетки, инъекции, если потребуется — хоть электрошоковая терапия. Он хочет снова почувствовать себя свободным и настоящим, наяву, а не в мире галлюцинаций, похожем не то на рекламный ролик, не то на дешевый фильм ужасов, пусть даже там чувствовать себя свободным намного легче. Херли знает, что придуманные друзья намного надежнее настоящих, но еще он знает, что они могут исчезнуть в любой момент. На них нельзя полагаться. Нельзя полагаться на тех, кто живет внутри твоей головы. Хотя Херли не говорит об этом вслух, ни на групповой, ни на индивидуальной терапии, но ему нравилось на Острове, и, возможно, если бы он не понимал, что сможет вернуться домой, только если полностью вылечится, он не стал бы даже пытаться. Остров — красивое место. Намного лучше больницы — здесь сплошные серые палаты и спутанные коридоры, ведущие в никуда. Херли надеется, что он задержится здесь не слишком надолго. Он хочет домой, хочет увидеть родных. Жаль, посещения запрещены — но, может быть, доктор Лукас разрешит их, когда Херли станет лучше. * * * В лесу кто-то есть. Джилл не знает, кто именно, но она чувствует: кто-то смотрит на них, кто-то слушает, стоит им повернуться к опушке спиной и он — или оно — подступает ближе. Иногда Джилл кажется, что она видит человеческие силуэты за деревьями, но они всегда растворяются бесследно раньше, чем она успевает подойти. Тори рассказывала, что они с Арчи видели черный дым, поднимавшийся над утесом, но когда подошли ближе — там не было никого и ничего, ни следов костра, ни обугленных веток. Джилл рассказывает обо всем Расту, но тот только смеется. — Не волнуйся, — говорит он и улыбается. Джилл хочет улыбнуться ему в ответ, но у нее ничего не получается. * * * Иногда Херли кажется, что больница ничем не отличается от Острова — здесь тоже слишком много вопросов; есть те, кому можно их задать, но они не ответят. Большинство тех, с кем Херли заговаривает, только отмахиваются от него, просят подойти позже или отсылают к доктору Лукасу, которого вечно нет на месте. Выходить во двор Херли не разрешают, и он смотрит на небо из окон — на некоторых есть решетки. Над больницей почти всегда низкие облака, из-за этого все кажется серым, скучным, но иногда скука — единственное, что кажется надежным. А Херли твердо знает, что если хочешь выбраться, то нужно держаться за то, что кажется надежным, изо всех сил. Он зажмуривается, а когда открывает глаза — видит небо Острова, ослепительно-яркое. * * * Майк исчезает два дня спустя. Они дежурят у костра не только по ночам, но и весь день напролет, сменяя друг друга, на тот случай, если покажется какое-нибудь судно. Майк сменяет Раста, и тот уходит вместе с Джилл к песчаной косе, но когда они возвращаются полчаса спустя, Майка нет. Арчи и Тори тоже не знают, где он. Песок слишком сухой, на нем нет ничего, похожего на следы, а Майк не оставил ни записки, ни какого-нибудь знака. Джилл поворачивается к лесу, и ей кажется, что она снова видит там бесформенные тени. Как будто там кто-то прячется. — Мы должны прочесать лес, — она старается говорить уверенно, но собственный голос кажется ей слишком тихим, а слова — похожими на какую-то глупую фразу из телешоу. — На побережье Майка нет, значит он там. Джилл не уверена, что ее слова звучат убедительно, но их все же оказывается достаточно. Она снова поворачивается к лесу, но на этот раз там ничего нет. * * * Время от времени он снова оказывается на Острове, обычно во сне, но иногда галлюцинации приходят и наяву — он открывает глаза и видит перед собой деревья, пещеры, ярко-голубое небо, как на фотографии в рекламном буклете. Листья деревьев, растущих вокруг него, кажутся черными, как будто вырезаны из чистой тени. Он в лесу, но побережье совсем рядом, Херли слышит прилив, поворачивается на его звук и видит стоящего на опушке высокого мужчину, из-под руки вглядывающегося в чащу. Херли вдруг чувствует ярость, хотя и не понимает толком, почему. Она кажется ему чем-то незнакомым, он не сразу понимает, что это именно ярость. — Уходите! — кричит он и чувствует, как вместе с этим криком из него выходит что-то. Он освобождается. Все эти стары, как черт знает что предложения выпустить гнев вместе с криком — не такой уж бред. Теперь Херли это чувствует. Ему становится лучше. Херли вдруг понимает, что не чувствует своего тела. Ни волос, ни кожи, ни жира, ни мышц, ни костей под ними, он как будто стал призраком. Он хочет посмотреть на собственные руки, но боится их не увидеть. Возможно, он сможет справиться с этим, и его снова выпустят наружу. Он придет домой, все пойдет так же, как раньше, так, как должно идти. Никаких чудес, никаких чудовищ, никаких белых медведей, никаких бункеров и тайн, никаких дверей, ведущих в заполненное светом никуда. — Уходите, — повторяет Херли, уже тише, и вдруг мужчина поворачивается к нему. На лице — смесь непонимания и испуга. Херли успевает подумать о том, что он, наверное, на Острове недавно, поэтому они еще не виделись — эта мысль точно вспыхивает у него внутри, похожая на искру. На Острове есть люди. Новые люди. Неужели он придумал их точно так же, как предыдущих? Значит, они — часть болезни. Он знает что они могут оказаться враждебными, и готов с ними справиться, по крайней мере, готов попробовать с ними договориться или справиться. С мыслью об этом Херли подается вперед, делает шаг, не чувствуя собственных ног, даже когда наступает на ветки — и вдруг все исчезает окончательно. Он не в клинике, но и не на Острове, его нет нигде. * * * Джилл продолжает поиски, несмотря на начинающийся дождь и то, что Раст едва ли не силой пытается вернуть ее в лагерь. Ей кажется, что случится что-то ужасное, если она не найдет Майка до заката. И Джилл его находит. Майк похож на какое-то странное блюдо из сырого мяса. Она даже не сразу понимает, что это — тело, все тело целиком. Лежащий на поляне Майк смят, скомкан как бумажный лист, шея свернута, голова запрокинута так, что затылок прикасается к спине, в приоткрытый рот затекла дождевая вода, сломанные кости прорвали кожу и мясо, обескровленное, бледное, губчатое, кажущееся похожим на выгоревшую резину. Раны и широко распахнутые глаза облеплены жирными черными мухами, а какие-то жуки с темными спинками ползают по пропитанной кровью земле, как будто старательно разравнивают ее или пытаются окраситься в красный кровью Майка. Они выглядят еще отвратительнее, чем труп, или Джилл так кажется, она не может на них смотреть, но Майка видеть тоже больше не хочет. Согнувшись пополам, Джилл выблевывает съеденные на завтрак галеты. Она пятится, стараясь больше не смотреть на Майка. Когда Джилл, наконец, решается повернуться к нему спиной, ей кажется, что она видит, как что-то шевелится в кронах деревьев, но она не решается присмотреться внимательнее. * * * Херли никогда раньше не думал о собственной материальности, она казалась ему чем-то самим собой разумеющимся, но теперь он не может отделаться от воспоминаний об этом ощущении: он исчез, но все еще был на Острове, и все еще был здесь, в клинике. Он ощупывает самого себя, чтобы снова ощутить собственное тело, начиная с кончиков пальцев, выше по рукам, до плеч, потом прикасается к шее, ведет руку вверх, зарываясь ею в волосы. Он чувствует собственное тело, его тяжесть и стабильность. В больнице он — настоящий, и это — самое главное. Херли не знает, напугали ли его то странное ощущение, тогда, на острове, или же оно было даже по своему-то приятным. И о не знает, стоит ли задумываться о нем, или от этого станет только хуже. Доктор Лукас не отвечает на эти вопросы — он вообще почти не отвечает на вопросы, и Херли приходится решать самому. От некоторых таблеток у него кружится, и, закрыв глаза, Херли чувствует себя почти бестелесным, он как будто медленно взлетает вверх по спирали, но это — совсем другое, всего лишь странное ощущение, существующее только в темноте. Иногда он боится оказаться на Острове, когда откроет глаза. Иногда именно там он и оказывается. * * * Они хоронят Майка на поляне, завернув в кусок парусины вместо савана. * * * Они боятся уходить в лес, а значит приходится оставаться на побережье. Раст говорит, что так у них больше шансов быть замеченными, но теперь его оптимизма не хватает на них всех. Теперь они знают, что на острове есть нечто опасное, способное убивать, и оно может наброситься на любого из них. Раст и Тори время от времени все же уходят в лес, им нужно охотиться, припасов, которые были на корабле, им не хватит. Они уходят, и Джилл с Арчи остаются в лагере вдвоем. Джилл хочется примотать себя к Арчи веревкой, взять его за руку и никогда не отпускать, но его это выводит из себя. Время от времени Арчи нужно побыть одному, он объясняет это тысячей способов: он художник, у него подавленное состояние, он не может долго оставаться рядом с другими людьми. Поэтому он уходит. И он исчезает, точно так же как Майк. * * * Он снова на острове, снова в чаще леса. Херли обхватывает голову руками и пытается вспомнить больницу, почувствовать ее реальность. Он закрывал глаза, пытаясь вспомнить лицо доктора Лукаса, кого-нибудь из пациентов или одной из симпатичных медсестер, которые улыбаются, отдавая ему прозрачные пластиковые стаканчики с разноцветными таблетками. Но, открыв глаза, Херли снова видит остров, который снова выглядит слишком реальным, и это его пугает. — Уходи, — произносит он, как будто рядом есть кто-то, кто способен услышать его. Херли не знает, может ли Остров слышать, но повторяет еще несколько раз: — Уходи, уходи, уходи. Он думает о больнице снова — серые коридоры, серые палаты, люди, которые не смотрят ему в глаза, отворачиваясь, вместо того, чтобы отвечать на вопросы — и, постепенно, остров становится менее реальным. Он точно осыпается. Деревья все еще здесь, над головой — по-прежнему яркое небо, а не потолок, но Херли больше не чувствует запахов, почти не слышит звуков, теперь Остров кажется больше похожим на открытку, картинку с интернет-баннера или постера туристического бюро. Херли медленно идет через лес, снова не видя, не чувствуя самого себя. Он не глядя прикасается к стволу одного из деревьев, но чувствует только пустоту. Он снова видит человека у опушки, тоже мужчину — высокого, худого, длинные волосы собраны в хвост; он, кажется, похож на мистера Стоуна, одного из пациентов клиники, но Херли не может сказать точно, его лицо постоянно расплывается, как отражение в мутном зеркале. — Уходи, — снова произносит Херли вслух, но стоящий прямо перед ним мужчина точно не слышит. Он как будто где-то еще, далеко отсюда, на своем собственном Острове. Херли подступает ближе, и, наконец заметивший его, мужчина замирает, глядя прямо перед собой, его глаза широко распахнуты, рот чуть приоткрыт. — Вы все, уходите отсюда, — на этот раз Херли говорит спокойно. Он не чувствует ярости, скорее досаду. Все вокруг него — нереально. Просто лишь порождение его собственного разума, его болезнь. И Херли должен с ней справиться. Он пытается сделать глубокий вдох, но не чувствует воздуха. — Уходите, — говорит Херли, но собственный голос кажется ему слишком тихим, — уходите, вы все даже не настоящие. Он хватает мужчину за плечи, не чувствуя собственного прикосновения к нему, встряхивает и снова чувствует, как сам начинает рассыпаться, теряя физическую форму вместе со способностью чувствовать. * * * Труп Арчи совсем не похож на труп Майка, но почему-то Джилл кажется, что его убило то же самое существо. Не животное — животные съедают тех, кого убивают. Не человек — у человека не хватит на такое сил. Рот Арчи разорван, нижняя челюсть болтается, язык вывалился, свисает наружу, похожий на огромного уродливого червя или впившуюся в глотку, распухшую от выпитой крови пиявку — Тори и Раст явно попытались это как-то исправить, сделать труп менее пугающим, но у них ничего не вышло, челюсть не держится на месте, рот снова и снова распахивается, превращаясь в уродливую рану, полную все тех же черных жуков. У них больше нет достаточно большого куска парусины, поэтому мертвого Арчи они просто бросают в яму, вырытую рядом с могилой Майка, на этот раз ни у кого не находится подходящих слов для прощания. Джилл вдруг понимает, что надеется: жена Арчи их не ищет или, по крайней мере, не найдет. Она — не самый приятный человек, но даже она не заслуживает найти мужа в таком состоянии. А когда Джилл смотрит на лес, ей кажется, что тот смотрит на нее в ответ, но она больше не заговаривает об этом с другими. Она уверена, что Раст чувствует то же самое. * * * Иногда не верить в Остров очень сложно. Он как будто отпечатался внутри головы Херли, и тот все никак не может его стереть. Он глотает таблетки, чувствуя горечь во рту, и снова закрывает глаза. И оказывается на Острове. Или представляет себе, что оказывается там — возможно, это одно и то же. Здесь слишком много звуков, запахов, но хуже всего — яркие краски, в клинике почти все серое. Может быть, именно поэтому Херли так отчаянно цепляется за фантазию об Острове — она слишком хороша, чтобы можно было просто от нее отказаться. Поющие птицы, запахи растений — листья, цветы, все такое настоящее. На Острове есть припасы «Дхармы Инишииатив», а кроме них еще фрукты и ягоды; за время жизни — если это можно назвать «жизнью», в чем Херли не совсем уверен — там они смогли выяснить, которые из них точно съедобны. То думая о ягодах, то пытаясь заставить себя прогнать эти мысли, Херли идет через лес и, вдруг, снова видит кого-то незнакомого. На этот раз он встречает не мужчину, а женщину. Небольшого роста, широкоплечая, смуглокожая, она оборачивается, услышав приближение Херли, и тот видит, что она прижимает к груди пистолет. Сначала он замечает страх в ее глазах — странный страх, в нем нет того недоверия, с которым обычно смотрят на незнакомцев. А потом на смену испугу приходит решительная ярость. Херли не нравятся люди, которые так смотрят, особенно на него. — Уходи, — снова говорит он, не слыша собственного голоса, не зная, — уходи. Женщина вскидывает пистолет и дважды стреляет в него, нажимает на спусковой крючок еще несколько раз, Херли слышит глухие щелчки: патронов нет, но она продолжает стрелять. Херли снова чувствует гнев, который как будто вываливается у него изнутри. Он сердится на эту женщину не только за то, что она пытается его убить, но и просто за то, что она — здесь. Он ее не знает, не придумывал, не звал. Она — такая же как Дэйв, как Либби, и такая же, как все на Острове: просто выдумка, неспособная причинить настоящий вред. Нельзя позволять себе думать о ней как о настоящей. Херли представляет себе голос доктора Лукаса и пытается понять, что бы тот ему посоветовал: успокоиться или разозлиться еще сильнее? Сказал бы он, что эта женщина — попытка фантазии об Острове защититься, или предложил бы попытаться вспомнить, не встречал ли Херли ее раньше? А потом он вдруг снова исчезает. * * * Следующей исчезает Тори, и ее тоже находит Джилл. Труп сложен пополам, затылок упирается в лодыжки, тело окоченело, смуглая кожа побледнела до синевы. Ее рот приоткрыт, точно как у Майка, но полон не дождевой воды, а белесых червей, такие же ползают в глазницах Тори и ране на нее животе, глубокой, темной, узкой, но непохожей на след от ножа — скорее от когтей, одного длинного и острого когтя. Джилл кажется, что сквозь копошащихся червей она видит какой-то бесформенный розоватый кусок, торчащий из Тори — как будто что-то вылезло у нее изнутри. Или выпало. К горлу подступает тошнота, но Джилл сглатывает слюну и от тошноты остается только кисловатый привкус. Джилл медленно пятится и зовет Раста, вдруг с пронзительной ясностью понимая, что они не вернутся домой, кто бы их ни искал, найти не сможет. * * * Херли хочет поговорить с кем-нибудь из врачей, но они все от него отмахиваются, даже доктор Лукас. Херли чувствует себя потерянным. Здесь ему нравится все меньше, и он знает, что это плохо. Он боится однажды открыть глаза на Острове и уже не вернуться оттуда. Или исчезнуть на Острове, но не появиться в больнице. * * * Их остается двое, только Джилл и Раст. Она боится выпускать его из виду, иногда ей кажется, что если она лишний раз моргнет, Раст исчезнет, а потом она найдет его искалеченный труп где-нибудь у опушки леса. Она боится засыпать по ночам, почти уверенная, что однажды проснется одна. Ручей с пресной водой совсем рядом, у них есть еще несколько банок консервов, но их не хватит надолго, и после этого не останется ничего, кроме надежды. Они просто ждут, пока что-нибудь изменится. Раст еще надеется, что их могут спасти — или, по крайней мере, лжет, что надеется — и Джилл не хочет с ним спорить. Поэтому в основном они говорят о разной ерунде: о вкусе еды, бейсбольных матчах, любимых сериалах. Иногда — о погоде. Так проходит почти трое суток, и Джилл начинает надеяться на то, что случится хоть что-нибудь, неважно, насколько плохое или страшное, пусть мир просто сдвинется с мертвой отметки. То, что живет на острове, слышит ее молитвы, и, наконец, Джилл его видит. Сначала, когда черный дым появляется у края леса, она пугается, толкает Раста в плечо, заставляя и его повернуться к дыму — но потом она точно цепенеет. Страх все еще где-то у нее внутри, Джилл чувствует, как он колет ее под ребра, но она не может даже закричать, только стоит и смотрит. Черный дым оплетается вокруг ноги Раста, и Джилл замирает, ожидая, что случится дальше, она боится двинуться с места, не зная, что делать. Дым бросает Раста на песок, а потом несколько раз поднимает и, точно играя с ним, ударяет о землю. Джилл все еще не может пошевелиться, и ей остается только стараться не думать о Майке, Тори, Арчи, которых, наверное, дым подбрасывал точно так же, до тех пор, пока все их кости не сломались. Ей кажется, что время течет невероятно медленно, каждая секунда превращается в час. А потом из леса выходит человек, невысокий, в очках и белой рубашке. Кажется, Джилл видела его среди деревьев, раз или два, но она не уверена, и не знает, может ли хоть в чем-то быть уверенной. Незнакомец медленно, спокойно подходит ближе, и черный дым замирает, а потом чуть отступает, как вода при отливе, отпуская Раста, но тот остается лежать на песке. — Уходите, — незнакомец говорит негромко, но его слова эхом отдаются у Джилл внутри, — уходите, пока он не пришел в себя. Дым остается неподвижным, и Джилл, быстро наклонившись, тянет Раста за руку, надеясь, что дым не сломал ему спину. Он вздрагивает, точно приходя в себя, неуклюже встает на ноги, поворачивается к Джилл — и они вместе бегут прочь, в лес, потому что больше бежать некуда. * * * Сначала Херли не чувствует собственного тела, почти ничего не видит, кроме ярко-голубого неба и кромки моря, но потом сгущается, обретая плоть. Он снова на Острове, чувствует собственные руки и ноги, слышит, как бьется сердце. Это все реально, слишком реально. Перед ним стоит Бен, не очередной незнакомец, и Херли уверен: это плохо. У его воображения кончились новые штучки, и оно решило вернуться к старым методам. — Херли, — кивает Бен, и тот вдруг понимает, что слышит это обращение впервые за целую вечность, в больнице он для всех — «мистер Рейс», — давно не виделись. Он хочет казаться доброжелательным, но Херли знает, что под этой доброжелательностью может скрываться ненависть или презрение. Ему вдруг становится интересно, встречал ли он Бена или кого-то похожего на Бена наяву, в настоящей жизни. — Мы здесь, чтобы помочь тем, кто оказался на Острове, разве не так? Я стараюсь присматривать за ними, но ты не должен вмешиваться так часто. Дай им время. Сначала Херли хочет спросить, что именно тот имеет в виду, но вовремя понимает: нельзя заговаривать с тем, кого сам придумал. С Дэйвом, наверное, было то же самое. Нельзя позволять себе проваливаться глубже. — Ты даже не настоящий, — говорит Херли, надеясь, что ему станет лучше, если он произнесет эти слова вслух, но лучше не становится. Он все еще на острове, Бен смотрит ему в глаза. — Все это — не по-настоящему. Я в психушке и никогда из нее не выходил. Ничего не меняется. Херли стискивает кулаки, пытаясь сосредоточиться, закрывает глаза, и когда открывает их — Бена рядом уже нет. Сделав глубокий вдох — он чувствует запах лекарств и мочи — Херли снова с силой зажмуривается, считает до тридцати двух, потом до сорока восьми, а когда опять поднимает веки, Острова больше нет. Вокруг него пустота. Он снова закрывает глаза, чувствуя, как и сам становится пустотой. * * * Бен видит, как Херли рассыпается, снова превращаясь в сгусток клубящегося черного дыма. Увидев это в первый раз, он не поверил собственным глазам — на Острове случается многое, но Херли не похож на чудовище. Из всех людей, которых Бен когда-либо видел, меньше всех на чудовище был похож именно Херли. Но есть разница между тем, кто похож на чудовище, и тем, кто может им стать. На Острове много загадок, и не все из них легко разгадать. Джейкобу потребовалась не одна тысяча лет, чтобы во всем разобраться, а у Бена пока не было даже десятка, поэтому у него есть вполне веские основания надеяться на успех в дальнейшем. По крайней мере, Джиллиан Стоунхарт и Растин Филлипс пока что смогли от него уйти. У них есть время, чтобы принять все по-настоящему, уйти к свету, когда они поймут, что погибли при крушении, их тела, изъеденные рыбами и морскими червями, лежат на дне, а их кости превращаются в песок. Они хорошие, мирные люди, и едва ли заслуживают мучительной смерти. Их спутники, возможно, не были хуже, но Остров не позвал Бена, когда они умирали. Остров всегда решает сам. Дым медленно втягивается в лес, как будто кто-то там, за деревьями, тащит его к себе. — Он не помнит, — говорит Бен, но эти слова ничего не значат, потому что их некому услышать. Он не знает, когда именно начал так много разговаривать сам с собой, на Острове слишком легко запутаться, поэтому нет ничего удивительного в том, что Херли сошел с ума. — Все еще не вспомнил. У Острова всегда два хранителя: тот, кто помнит и тот, кто чувствует. Бен не знает, почему Остров решил именно так. Может быть, потому что у Херли — большое и чистое сердце, может быть — потому что у него в голове недостаточно мозгов. Настоящая причина не имеет значения, и Бен не уверен, что она всегда существует, некоторые события просто происходят. Важно другое: Херли — здесь, и он помогает тем, кто оказался на Острове, уйти. Иначе. Не к свету. Бен не знает, есть ли разница, Остров все еще не показал ему, но, возможно, покажет позже, когда они найдут общий язык — если, конечно, можно говорить об Острове как о чем-то живом. Нельзя отрицать вероятность того, что он сам тоже безумен, не меньше, чем Херли. Бен вспоминает того человека, который притворялся Джоном — человека, бывшего чудовищем, человека, который не помнил, что был чудовищем. Он всего лишь хотел уйти с Острова, чтобы снова почувствовать себя свободным. Довольно-таки банальная форма поиска комфорта. Возможно, Херли всего лишь хочет того же самого: он ищет исцеления, пытается вернуться назад, в тот мир, где чувствовал себя лучше. Когда он еще был здесь полностью, он рассказал Бену: ему снилась клиника, где он когда-то лечился, снился его прежний врач. А потом сны стали чем-то большим. Бен разбирается в людях достаточно хорошо, чтобы быть примерно на две трети уверенным: рано или поздно к Херли вернется осознание происходящего, он поймет, что придумал то место, в котором скрывается от Острова, но Бен не знает, когда именно и при каких обстоятельствах это может случиться, ему остается только строить гипотезы, исходя из своих представлений об устройстве этого места. Бен помнит, как решился остаться на Острове, и помнит, как Херли сказал то же самое: что он хочет быть здесь, но, возможно, на самом деле, он предпочел бы вернуться, если бы мог, если бы не помнил о собственной смерти. Именно поэтому он решил о ней забыть — в этом есть даже нечто элегантное, но едва ли Бен может восхититься этой элегантности. * * * Херли открывает глаза и видит больничный потолок. Все вокруг серое. Возможно, именно это ему нужно. Возможно, однажды он сможет разрушить Остров и тогда, наконец, будет свободен.