Тайна

— А ведь, знаете, я не хотел о них никому говорить, — начал свой рассказ немолодой мужчина с проседью на висках, — но так давно их уже не встречал, что и тайны то, наверное, нет никакой больше. Слушатель качнул головой в ответ, словно понимал даже больше, чем рассказчик, или знал историю, которую ему собирались поведать, наизусть. — Они всегда были вместе. Четыре неразлучных брата, горой стоявших друг за друга. Понимаете? Прямо как в фильмах. В детстве я мечтал сняться в каком-нибудь боевике, где обязательно было бы много взрывов, а я бы убивал плохих людей, зарабатывая себе всеобщее признание и славу. Им же этого всего было не нужно. Ни славы, ни признания, ни, возможно, взрывов, хотя беспорядки на улицах они создавали приличные, да, — протянул мужчина и по-доброму усмехнулся, так, словно говорил о старом друге, — я как увидел их однажды, так и всё, пропал. Как одержимый рыскал по Нью-Йорку в попытке найти хоть какую-то информацию, отыскать любую улику, но на то они и ниндзя, чтобы простые слепцы вроде нас, не желающие ничего, кроме благополучия собственной задницы, даже и предположить не могли об их существовании. Мужчина вдруг замолчал и начал хлопать себя по карманам, через несколько секунд выуживая пачку сигарет. Он прикурил, затянулся и медленно выдохнул, задумчиво нахмуривая брови и перебирая в голове воспоминания, чтобы непременно не упустить чего-нибудь важного, иначе рассказ получится совсем сырым. Собеседник его предпочитал оставаться бессловным. — Мне кажется они надо мной сжалились, — вновь начал человек, шумно шмыгая носом, — дали себя рассмотреть получше. Или в тот день удача повернулась ко мне лицом, в коем то веке, не знаю. Но факт остаётся фактом — я узнал о них чуточку больше. А потом как по накатанной. Порой я считал себя негласным членом их семьи, — мужчина неопределённо махнул рукой, указывая на абсурдность своей мысли и вновь затянулся, стряхивая, едва не упавший на стол, пепел, — их тайна в одночасье стала и моей. Я не буду рассказывать вам об их подвигах, просто знайте, что Нью-Йорк то и на земле этой стоит благодаря им. Больше поражало меня не это, а то, что они умели любить. Понимаете? Вы понимаете? Они знали, что такое привязанность, дружба, взаимопонимание и любовь. Или я уже сказал про любовь…? Не важно, я буду часто повторяться. Их эмоции были такими же скрытными, как они сами, сжатыми, но когда проявлялись, то… чёрт возьми, я тогда понял, что у меня настоящих друзей то и нет вовсе, потому что первый раз увидел на столько искреннюю, неприкрытую ничем улыбку. Это оранжевый был, кстати. Да, я им всем дал клички по цветам, чтобы удобнее было: оранжевый, красный, синий и фиолетовый. Про фиолетового меньше всех знаю. Но зато о нём можно было написать трёхтомник только исходя из того, как относится к нему остальная команда. Они все смотрели на него одинаковым взглядом, сами того не понимая, наверное. Тёплым таким, благодарным, как будто… не знаю даже, на меня никто так не смотрел, — потушив недокуренную сигарету о пепельницу сказал мужчина, и поёрзал на стуле, ища для себя более удобное положение, — вы даже не задаётесь вопросом, откуда я знаю их взгляды и повадки? Ответ найдёте в моих альбомах для фотографий. Знаете сколько я потратил денег на все объективы и камеры, которые мне пришлось купить? Чувствовал себя шизофреником порой из-за этого. Неприятное ощущение, скажу я вам, — он на мгновение прервался, морща нос, — Синий и красный… Нет, я не про провода на бомбе, хотя сравнение мне нравится, им оно очень подходит. Да только с той лишь разницей, что обрезав один из проводов — обезвредить бомбу не получится. Без красного нет синего, и наоборот, понимаете? Я уже сказал про любовь? Она была между ними, — по-философски буднично констатировал мужчина и пожал плечами, — тихая, раненая, но была. И не существовало на свете большей силы, она им жить помогала как будто, дышать. Мы, люди, не умеем так. Или я не умею. Мой дед, когда бабушка ушла в иной мир, сказал, что он как лебедь — умирает без неё. Так и случилось. Получается, что мы даже нашу любовь со звериной сравниваем, потому что та чище и искреннее. Какой же сложный, этот мир, не правда ли? Вам вообще интересно? — оппонент несколько раз плавно качнул головой, продолжая заниматься своим делом, — в любом случае я уже заканчиваю. Хотя заканчивать я не умею, да и не хочется как-то даже. Что я могу сказать? Что они испарились? Исчезли как мираж? Погибли? Нет, точно не погибли, такая прочная цепь неподвластна смерти. Или мне просто хочется так думать… Знаете, они многому меня научили. Поздно правда, но лучше так, чем всю жизнь проживать в неведении. По крайней мере я могу попытаться стать лучше, взять по крупице от каждого из них и собрать в себе. Глядишь, однажды и буду достоин сказать им спасибо, — человек пристыженно замолчал, опасаясь, что его натуру могут посчитать сентиментальной. Он, наконец, развернулся всем корпусом к своему собеседнику, дотронулся до его плеча и хотел было поинтересоваться именем, как тот вдруг вздрогнул и судорожно выдернул из ушей черные наушники, уставившись на «немого» рассказчика крайне удивлённо. Немолодой мужчина, с проседью на висках, немного помолчал, оставил на барной стойке пару купюр под пепельницей и улыбнулся. Также, как улыбался оранжевый.