Le temps pour nous

Le temps pour nous* *** «Париж…блистательный город, притягивающий к себе мечтателей, поэтов, музыкантов и прочих романтиков, подобно тому, как свет в ночи зовёт к себе бабочек. Целая Вселенная, в которой можно потеряться. Подумать только, кажется, что только вчера мы с тобой также неслись к нему по узким немощёным тропам, не желая лишний раз останавливаться, чтобы дать передышку лошадям — наше стремление как можно быстрее оказаться здесь было поистине безграничным… И мы были так молоды… так счастливы. А что теперь? По прошествии нескольких лет город полностью утратил свою притягательность. Наверное, это просто дело привычки. Однако…я даже не думаю, что дело лишь в этом. После твоего отъезда… Mon Dieu, ну зачем вообще тебе эта Александрия?!» Николя отрешенно обозревал ночной город, облокотившись на оконную раму, даже забыв про недописанную партитуру, которую необходимо было закончить до завтра. Мысли, как всегда, были чересчур безрадостными и вновь полностью захватили сознание. Само собой, он был рад управлять театром — всё же, это была его сбывшаяся мечта о том, чтобы заниматься любимым делом. И даже более того, де Ленфан в своё время полагал, что даже возможность хорошо освоить игру на скрипке так и останется несбыточной мечтой — однако, существуют вещи, которые способны лишить красок всё, что угодно. И это недопонимание, зародившееся, Бог знает, когда, разросшееся против их воли и приведшее к ссоре и к отъезду Лестата… Или же он не из-за этого уехал? Николя толком не знал, но факт оставался фактом — он слишком о многом умолчал, и чертовски зря. Ведь столько слов требовали, умоляли быть озвученными. Однако возможности нормально поговорить так и не представилось, а после-де Лионкур покинул Париж. Вскоре после этого скрипач окончательно замкнулся в себе, глубоко погружаясь в размышления при каждой возможности. И, хотя он писал пьесы, хотя Театр Вампиров становился всё известней и известней, зрителей приходило всё больше, а у актёров на белых, словно восковые маски, лицах всё чаще сияли искренние улыбки, всё это нисколько не радовало. В его жизни не было самого важного, и поэтому всё вокруг неотвратимо теряло смысл. Птица всё также летела над бескрайней холодной пустыней, недоумевая про себя, почему же, вопреки отчаянному ожиданию, войдя в Вечность, они не летят вместе. *** Египет. Поздний вечер субботы. Высокая зловещая фигура медленно передвигалась из угла в угол, словно призрак, ловко и грациозно огибая всю мебель, стоящую на пути. Лишь изредка прекрасный силуэт выходил на лунный свет. Благодаря лучам «ночного солнца» можно было разглядеть таинственное существо гораздо лучше. Белокурые локоны аккуратно перевязаны чёрной лентой. Выбившиеся пряди непринуждённо закрывали лоб, доходя до ярко-васильковых глаз, смотрящих в тусклую даль. Губы оставались неподвижными, подобно статуе, но, несмотря на свою способность, они смотрелись словно алый цветок среди ромашек. — Николя… — вновь жалобно отдавалось в его голове, будто очередной раскат грома в небе. От досады юноша стиснул зубы до хруста и запустил свои длинные тонкие пальцы в свисающие волосы. Лионкур тотчас же принялся шагать по комнате, дабы не слышать неизменный голос внутри себя. —Хватит! Хватит! Хватит!!! — комната огласилась протяжным криком. Белоснежные руки быстро схватили с нижней полки стола перо с чернилами и листок бумаги. Легкое движение кисти, и стержень коснулся листа. «Здравствуй. Мой грубый ангел, мой нежный бес. Ты помнишь нас? Наши совместные мечты, горести и радости. Прогулки по поляне ведьм. Как ты часами играл на скрипке, а я восторженно слушал. Как вместе сбежали в Париж назло всем запретам. Конечно, ты помнишь… Разве такое возможно забыть? Вот и я не могу. Даже на секунду уйти в бескрайний покой вечности, как я того желал…не получилось. Я сдался. Поздравляю. Зачем же пишу тебе и рушу свою клятву этого не делать? Хочу сообщить новость — я решил на время вернуться в Париж. Если ты читаешь это письмо, знай, что я уже в пути. До скорой встречи, причина моих кошмаров. Навеки твой, Лестат.» *** Новое представление Театра Вампиров, как всегда, имело большой успех, несмотря на то, что писавший партитуры и сценарий даже во время работы был мыслями далеко от Парижа. Едва тяжелый бархатный занавес с шелестом закрылся, скрывая за собой пространство сцены, Николя тихо выскользнул за двери Театра, желая как можно быстрее оказаться в одиночестве среди вязкой ночной тьмы. Находиться среди шумящего, излучающего радость общества сейчас было для него поистине невыносимо. Высоко в небе над Парижем висела луна, огромный иссиня-белый диск, до которого, казалось, можно было дотронуться рукой, если выйти на крышу одного из домов, молчаливо взирающих с высоты на редких прохожих. Холодный ветер трепал листья деревьев, заставлял тёмные кудри Николя выбиваться из-под шелковой ленты. Улицы были почти пусты — весьма странное явление для столь блистательного города, где ни на минуту не умолкает жизнь —, но скрипач старался не обращать на это ни малейшего внимания. Его вообще ничего не могло сейчас заставить вынырнуть из своих мыслей, он даже не смотрел под ноги, и только сверхъестественная сущность позволяла ему не спотыкаться в практически кромешной тьме. Тенью он скользил по авеню, сворачивая в узкие переулки, петляя меж раскидистых деревьев и архитектурных сооружений, величественных и не очень — без цели, словно корабль, потерявший курс. Лишь когда небо на горизонте стало светлеть, предвещая скорый рассвет, де Ленфан вернулся в театр, тихо претворив за собой тяжёлую дубовую дверь. Спустившись в свою комнату, Николя обнаружил на столе конверт и моментально узнал отправителя по летящему, с лёгким наклоном, почерку. «Лестат…» Бессмертное сердце забилось быстрее, и дрожащими от волнения руками скрипач развернул письмо, быстро заскользив глазами по аккуратным строчкам. «Приедет…в Париж. Уже в пути…» Впервые за долгое время на лице появилась улыбка, а к глазам против воли подступили кровавые слёзы. Он перечитал письмо снова, затем ещё раз. «Навеки твой…навеки.» Бережно сложив письмо, Николя опустил его во внутренний нагрудный карман жилета и отправился спать, всем сердцем желая, чтобы время ускорило свой бег, приблизив долгожданную встречу. *** Экипаж молниеносно пронёсся в полуметре от мужчины, однако тот ничуть не пошатнулся. Лестат продолжал петлять с одной улицы на другую, выходя то на старые площади, то на совсем новые и совершенно ему не знакомые. Без внимания не остались и библиотеки, изобилие книг в которых потрясло Лионкура. С десяток лет назад тут можно было найти только художественную литературу, хотя и её разнообразие было невелико. В основном здесь тогда хранились ноты, рукописи, папирусы и многое другое. Но с появлением новых технологий начали встречаться и книги научного жанра. Впрочем, удивляло даже не это. Архитектурные жемчужины библиотек — новые залы, украшенные фресками и колоннами, придавали больше роскоши. Всё как любит Лестат. Город процветал. Это был совершено новый Париж. На глаза блондину попалась вывеска с до боли знакомым названием театра. — Театр вампиров… Новое представление, которого вы еще не видели, — вампир улыбнулся, дочитав строчки. Его тень проскользнула вслед за ним через улицу, после чего сгинула под ярким светом огней. — Удиви меня, Николя, — юноша вошел в театр и сел на своё место, ожидая начала выступления. *** За кулисами Театра Вампиров царило оживление — актёры завершали финальные приготовления перед выходом, для спокойствия напоследок заглядывали в сценарий. С минуты на минуту тяжёлый бархатный занавес должен был раскрыться, явив зрителям сцену, освещённую тёплым золотистым светом огней рампы, на которой сегодня ожидалось особенное представление. Впервые в пока что недолгой истории театра Николя решил обратиться к трагедиям великого английского драматурга Уильяма Шекспира. Де Ленфан ещё в юности полюбил его пьесы и сонеты, и сейчас, пребывая в мрачном расположении духа, вновь обратился к привезённому им ещё из отцовского дома в Оверни потрёпанному тому, чтение и перечитывание которого в предрассветные часы вдохновило Николя на постановку одной из известных трагедий англичанина. И, как итог, сейчас декорации на сцене воссоздавали пустошь, на которой вскоре должны были встретиться три старые ведьмы, предвкушающие встречу с Макбетом. И вот, наконец, заиграл оркестр, возвещая о начале представления, и занавес раскрылся с тихим шелестом, словно лепестки диковинного цветка. Музыка приблизилась к кульминации, подражая раскату грома, и на сцену вышли три бессмертные леди, загримированные под ведьм, с Элени в роли Граймалкин во главе. «Когда при молниях, под гром Мы в дождь сойдемся вновь втроем? Как только завершится бой Победой стороны одной. Перед вечернею зарей. Где встреча? В вересках. До тьмы Макбета там увидим мы…» Николя наблюдал за происходящим из-за кулис, про себя с удовлетворением отмечая безупречность игры и чистоту голосов. Однако что-то непреодолимое тянуло его устремить взгляд в зал, сопротивляться этой силе было поистине невозможно. И-де Ленфан поддался ей, ощущая нарастающее биение беспокойного сердца в груди — скрипач ни на минуту не забывал о письме Лестата, которое всё также лежало в кармане жилета. Положа руку на сердце, каждый вечер вампир просыпался с чувством мучительного ожидания столь желанной встречи. И сейчас больше всего Николя хотел увидеть среди зрителей обладателя пронзительного сине-фиалкового взгляда.… Не прошло и пары минут, как отчаянное желание скрипача оказалось исполнено. И Николя так и застыл у края кулис, встретившись взглядом, полном безграничной радости, любви и какой-то трагической нежности с тем, кого он столько времени видел только во снах. *** От неожиданности Лестат отвёл глаза в пол. Внутри всё бушевало, словно море во время шторма. Его вечно бьющееся сердце стучало с бешеной силой, время от времени замолкая, и снова стуча. В голове моментально всплыли картины из прошлого. Точнее того вечера, когда Николя впервые за долгое время страданий и депрессии взял в руки свой любимый инструмент тёмной души — скрипку. Лестат словно чудесным образом переместился туда. Ему казалось, что он слышит те самые звуки волшебной музыки, как неизвестной силой она льётся по всему театру, лаская слух и доводя до исступления. Перед глазами поплыли танцы Элени, Лорана, Феликса и Эжени, их едва заметные силуэты во мраке сцены. От переизбытка эмоций Лестат впал в грустную усталость, у него не было сил поднять взгляд обратно на Ланфена, это приносило ему пронзительную боль. Не дождавшись окончания представления, блондин двинулся в сторону выхода и поспешно вышел из здания как можно быстрее, скрываясь в ночных тенях города. Он направился в свою съёмную квартиру на Рю-Ройтал. И уже несколько часов Лестат мерил комнату шагами, вспоминая первую половину вечера. *** На долю секунды Николя так и застыл мраморной статуей за бархатной тканью. Скрипач провожал взглядом своего создателя, отчаянно жалея, что он не может в пару шагов догнать Лестата, спустившись в партер через залитую светом сцену. Однако стоило-де Лионкуру исчезнуть в темноте Парижских улиц, брюнет скрылся за кулисами. На ходу предупредив Феликса о том, что самому-де Ленфану необходимо срочно уйти, Николя стремительно вышел в вязкую ночную тьму. Де Ленфан чуть ли не бежал, петляя по неосвещённым улицам, надеясь как можно быстрее найти квартиру Лестата. Хотя мысли Николя смешались, он горел желанием объясниться, поговорить.… Только одна мысль была отчетливой, и казалось, что она наполняет всё существо-де Ланфена. Хотелось кричать её вслед белокурому вампиру, унёсшемуся сквозь ночь. И Николя был уверен, что ещё в театре Лестат прочёл её по его горящим глазам. Наконец, де Ланфен остановился перед одним из домов, за всеми окнами которого, кроме одного, царил мрак. И в этом единственном световом пятне Ники разглядел до боли знакомый силуэт, то появляющийся в поле зрения, то исчезающий снова. Сомнений не было — это был он. И, похоже, Лестат нервничал не меньше самого Николя. Взлетев по лестнице, скрипач постучал в дверь и замер в ожидании, безуспешно пытаясь унять отчаянно бьющееся в груди сердце. *** Лионкур замер на месте, словно только что сделанная скульптура. Губы юноши невольно изогнулись в легкой насмешке. Затем он, будто дикий зверь на охоте, двинулся в сторону коридорчика. Под его ногами скрипел старый деревянный пол, безжалостно сдавая Лестата. Блондин аккуратно положил пальцы на ручку двери, собираясь её открыть, но при этом очень медля. Наконец, резким движением дверь распахнулась. Он первым делом заглянул Николя в глаза, испепеляя проклятую душу до самых недр. — Ну, здравствуй… — голос вампира пронзил тишину. *** Сердце Ники бешено колотилось, словно пойманная в сети птица. Тихий скрип половиц, донёсшихся до чутких ушей из-за двери, только ускорил его бег. Скрипач уже едва дышал от волнения, когда тяжелая дверь медленно отворилась, и, наконец, перед взором юноши предстал тот, кого он так отчаянно желал видеть. Собрав в кулак всю свою решительность, Николя заглянул в пронзительные синие глаза и сделал уверенный шаг вперед. — Лестат…ты не представляешь, насколько я рад тебя видеть. Наконец-таки увидеть. *** Лионкур не проронил ни звука, сохраняя музыку тишины. Он, не переставая, взирал на идеальное лицо брюнета, словно пытаясь изучить каждый сантиметр. Ему казалось, что перед ним стоит сам дьявол, одетый в шелка с кружевами, у которого безжалостно вырвали душу и заменили её вечно горящем адским пламенем. Лестат будто бы потерял всякий разум, без слов всем своим существом прильнувши крепкими объятьями к Николя. — Я тоже…тоже сильно скучал, — блондин сделал несколько шагов назад, уводя за собой-де Ланфена. Через мгновение они стояли посередине гостиной. *** Николя замер, жадно впитывая глазами каждую черточку любимого лица, словно пытаясь навеки запечатлеть его в памяти. Карие глаза прожигали иссиня-фиолетовые, но в них горело вовсе не пламя ярости — то было пламя отчаянной радости, смешанной со страстью и горечью. Наверное, всё это вместе и составляет любовь. И в тот момент, когда время для-де Ленфена мучительно замедлилось, почти замерев и остановившись совсем, он ощутил столь желанные объятия, и руки скрипача тут же с готовностью обвились вокруг талии Лестата. Николя прошёл за ним в гостиную, крепко сжимая прохладную руку в своей. *** В этот момент они слились воедино. Все звуки стихли, остались лишь редкие вздохи радости. Блондин кинул хрупкое тело на диван, падая следом. Крепкие руки обвили шею Николя, скользя ниже и оставляя после себя красные следы. Лионкур принялся покрывать Ники поцелуями, стараясь сплестись с ним еще сильнее. Руки Николя сомкнулись на спине Лестата, увлекая его за собой, притягивая ближе. Ещё ближе. Тонкие пальцы путались в золоте волос и приводили одежду блондина в состояние полнейшего беспорядка. Руки скользили по спине, нежно гладили плечи, обвивали шею и вновь смыкались крепкими объятиями. Николя покрывал поцелуями лицо возлюбленного, спускаясь на шею, впиваясь губами в нежную кожу. Лионкур не отставал ни на минуту, стараясь следовать за каждым движением скрипача. По его телу пронесся прохладный ветерок, и он невольно вспомнил их последнюю ночь перед тем, как Лестат родился для Тьмы. Все было таким знакомым, родным. Однако существовало одно различие — тогда они были живыми, то есть, умели жить. От этих мыслей блондина охватывала эйфория, его пьянил такой близкий сердцу и желанный Николя. Казалось, звуки стихли, остались лишь стоны, вившиеся, словно плети. Лестат спускался все ниже и ниже, целуя грудь и живот Ланфена. Немного помедлив, юноша перешел на внутреннюю сторону бедра. Лестат… как отчаянно бесконечно долгое время Николя желал увидеть его, вновь взглянуть в сапфировые глаза, прикоснуться. И как отчаянно желал его самого сейчас, выдыхая его имя — шёпот, смешивающийся с глухими стонами. Вампир выгнулся навстречу возлюбленному, когда мягкие губы накрыли возбуждённую плоть. Тонкие пальцы запутались в, казалось, навек впитавших в себя солнечный свет волосах. Бёдра подавались навстречу требовательным устам, с губ слетали всё более громкие стоны, пока, наконец, экстаз не накрыл скрипача с головой. Открыв зажмуренные от наслаждения глаза, Николя увидел перед собой любимое лицо и, подавшись вперёд, накрыл губы Лестата своими. Притянув его к себе за плечи, брюнет мягко опрокинул юношу на спину, нависая над ним. Руки заскользили по телу, лаская каждый изгиб подушечками пальцев, иногда задевая ногтями, как будто случайно. Поцелуй становился всё глубже, настойчивее, губы терзали губы, языки сплетались в танце, слишком древнем, чтобы ему было какое-то название. Казалось, он растянулся на бесконечно долгие часы, прежде чем Николя отстранился, но лишь затем, чтобы приникнуть к жемчужной шее. Как долго, бесконечно долго они были разлучены, … как же Ланфен скучал. Это было невыносимо, даже несмотря на то, что Лестат уехал один. Но так у брюнета хотя бы было оправдание — у каждого бывают моменты, когда необходимо какое-то время побыть в одиночестве. Ведь, если бы Лестат поехал с кем-то, если бы он предпочёл ему, Ники, кого-то еще — скрипач был уверен, что с этим знанием он просто не смог бы жить. Но сейчас, сейчас его Лелио, его единственная любовь здесь, с ним. Он вернулся к нему, и тем радостнее обретение после столь долгой, мучительной разлуки. Николя так скучал… Всё это долгое время ему отчаянно не хватало Лестата, и сейчас, наконец обретя его вновь, юноша не желал оставить и сантиметра нежной кожи без ласки, без поцелуя, без выражения переполняющих душу и сердце чувств. Карие глаза смотрели бесконечно тепло, всё существо Ланфена буквально вопило: «Люблю!». Однако же в глубине глаз горела тьма, та самая тьма, которая вспыхнула одним зимним вечером в кабачке, и с тех пор лишь разгоралась всё сильнее и сильнее. Тьма, обещающая наслаждение тому, кому посчастливилось владеть сердцем их обладателя. Горячие, мягкие губы скользили всё ниже, то впиваясь в кожу, то еле касаясь её, то позволяя клыкам дразняще пройтись вдоль тонкой жилки, оставляя тут же исчезающий красноватый след. Острый язык выписывал ему одному известные узоры. Скользнул по груди, задев сосок и вырвав тихий стон, по чувствительной коже промеж ключиц, и вновь ниже. Тонкие пальцы, огладив живот, переместились вниз, чтобы накрыть ладонью пах блондина. Несколько движений, и они уступили место требовательным губам и языку, скользящему по всей длине, в той время как руки сжали ягодицы, погладили чуть выше и вновь вернулись обратно. Не доведя до разрядки, Николя отстранился, чтобы, встречаясь с сине-фиолетовыми глазами взглядом, полным чёртиков, медленно, слишком медленно облизать несколько пальцев на руке. Вновь склонился над возлюбленным, нежно целуя желанные губы и аккуратно проникая внутрь одним пальцем, лаская уже изнутри — медленно, осторожно, постепенно ускоряя темп и добавляя ещё один, затем ещё… — Лестат… — выдыхая в приоткрытые губы, вновь пробуя любимое имя на вкус, наслаждаясь его звучанием. Почувствовав, что любимый расслабился, брюнет медленно начал входить — осторожно, чтобы не причинить дискомфорта — только лишь удовольствие. Войдя до конца, Николя замер, давая время привыкнуть, и склонился к самым губам Лестата. —Ты ведь не откажешься от моей крови, mon amour? — тихий шёпот на срывающемся дыхании. Николя едва не зашипел от резкой боли, когда одним движением прокусил свой язык, но желание дать Лестату свою кровь — причем, именно так — было сильнее. Слишком долго он об этом мечтал. Скрипач впился в губы возлюбленного своими и скользнул кровоточащим языком ему в рот, давая испить пьянящий горячий нектар. Захватив в плен своих уст нижнюю губу Лестата, вампир аккуратно надавил на неё клыком, жадно собирая сладкие капли и ещё сильнее приникая к губам блондина. Постепенно Ники начал двигаться, ускоряя темп и немного изменяя угол, с удовлетворением отмечая про себя ноги, скрещённые на своей талии. Найдя наиболее чувствительную точку, отмеченную громким стоном, вампир выбрал именно это направление, двигаясь всё быстрее и глубже, целуя всё отчаяннее, пока, наконец, волна острого наслаждения не накрыла их обоих. *** С лёгкой и такой несвойственной для вампира судорогой в ногах, Лестат медленно сел на край кровати, прикрывшись шёлковой простынёй. Лицо его выглядело нахмуренным и даже серьёзным, однако, присмотревшись, в глубине глаз можно было заметить некую растерянность и грусть. Будто бы юноша лишился чего-то невиданного, такого родного и близкого, того, что нельзя было разглядеть остальным. Он наклонил голову в бок, и пшеничные волосы заблестели в тусклом свете, неистовые, пронизанные холодом огоньки с усталостью любовались на Николя. Лестат тихо выдохнул, переплёл свои пальцы с пальцами Ланфена, и, не смея больше на него смотреть, отвёл взгляд в сторону. — Ты знаешь… — едва слышно начал он. — Я боюсь, ты даже не представляешь насколько, боюсь… остаться один, — Лионкур поперхнулся. — Ведь жизнь не имеет никакого смысла без стоящей рядом души, без опоры и света, без маяка в темноте и пламени, что она нам даёт. Когда я сюда приехал, я знал, что пришёл на собственную казнь. На пролитие собственной крови и слёз, таких горьких и ядовитых, что они прожигают кожу подобно безжалостному и неотвратимому солнцу. Блондин замолк, и губы его сжались, словно боясь что-то произнести. — Мы расстанемся, через век или тысячу лет, но мы покинем друг друга. Это и есть наше проклятие. *** Николя чуть сильнее сжал пальцы Лестата, и ониксовые глаза встретились с бездонными иссиня-фиолетовыми. В их глубине плескалась грусть и чувство безысходности, неизбежности, подступающей со спины, неслышно, но неотвратимо. Однако в какую бы бездну не предстояло им упасть, сейчас и здесь, в Париже, они смотрели друг на друга. И понимали — как никогда, лучше всего. Ланфен мягко приобнял юношу за плечи, в надежде не то успокоить, не то выразить понимание, говоря о том, что и его самого сейчас терзает нечто подобное. — Время беспощадно, mon cher…однако, здесь и сейчас мы вместе. Зачем смотреть настолько вдаль, в тысячелетнюю неизвестность? У нас есть «сейчас» и есть «завтра». Carpe diem, Лестат. Это всё, что нам остаётся. *** La fin? Non, cela seulement le début.** *** P.S. * (фр.)  — Время для нас. * (фр.)  — Конец? Нет, это только начало.