«7 декабря 2014
Я не перестаю убеждаться в том, что лидеры стран Европейского Союза абсолютно близоруки! Их стремление доказать собственное величие переходит всякие рамки и наносит непосредственный вред гражданам всех как ведущих, так и развивающихся стран. Неужели не пришло время понять, что войны остались в прошлом, а личные исторические счёты не могут иметь для себя места в мире, объятом глобализацией. Они смеют говорить о том, что «русские должны держать ответ за свои действия», в то время как их собственные люди разоряются и требуют справедливости. Они смеют увещевать о мире во всём мире, создавая из ничего вооружённый конфликт. Как можно после полугода фактического регресса рассуждать о вхождении ЕС в новый этап развития? Как можно продолжать кормить свой народ этими бредовыми идеями? Прошли те времена, когда жестокость считалась порядком, когда человек не значил ничего (когда он даже документа не имел, не то, что прав), когда король решал за целое государство. Согласно Конституции Французской республики от 1958 года и Всеобщей декларации прав человека, датированной 1948 годом, все люди свободны и равны вне зависимости от их происхождения, вероисповедания и национальности. Однако французские политики пренебрегают этим, и рядом других общечеловеческих прав, таких как свобода слова и свобода выбора. Наш народ выбирает благополучие и мир, в то время как власть имущие жаждут доказать своё превосходство. Я понимаю необходимость перемен, и не намерен ждать, пока их светлые головы озарит Провидение. Наша жизнь зависит лишь от нас самих и от принятых нами решений. Жажда справедливости движет мной и моими друзьями, и каким бы ни был исход, мы готовы идти до конца. Вне зависимости от наличия поддержки или её отсутствия мы будем отстаивать права каждого француза. Прошло время варварства и деспотизма, однако и теперь мыслящая часть населения как в далёком XIX веке начинает протестовать. Не повод ли это задуматься? … На самом деле, я хотел сообщить о том, что наконец нашёл пристанище. До последнего момента Курфейрак обещал составить мне компанию в этой одинокой трёхкомнатной квартире, но буквально три дня назад сообщил о том, что Комбеферр предложил ему съехаться. Я почти догадывался о том, что эти двое от меня что-то скрывают! Так вот, в итоге инициативу перехватил Грантэр, что меня совершенно не радует. Мы стараемся перемещаться по квартире так, чтобы не пересекаться. Вчера мной была произведена перепись продуктов и хозяйственных товаров, и мы фактически договорились не участвовать в жизни друг друга. Кто же такой Грантэр? Я упоминал о нём лишь однажды, если память не изменяет мне в этот поздний час, поэтому сейчас непременно стоит дополнить характеристику моего сожителя парой эпитетов. Так вот, Грантэр. Я старательно избегаю фамильярности в общении с этим человеком, поэтому мы принципиально обходимся без имён. Он кажется мне совершенно безответственным, лишённым морального стержня и крайне беспринципным человеком. Один из всех, Грантэр может позволить себе колкость в мой адрес, прекрасно понимая, что мы общаемся на разных языках. Я не опущусь до его жаргонного уровня, он же не поднимется до уровня образованного человека. В прошлом, насколько я знаю, подающий надежды художник, теперь он со всем присущим его характеру пылом опускает себя до уровня «подзаборника». При полном отсутствии каких-либо политических убеждений, Грантэр располагает обширными знаниями в области философии, правовых дисциплин, экономики, психологии и помимо прочего наделён даром красноречия. Как же досадно осознавать, что человек, понимающий структуру современного мира и видящий всю эту вопиющую несправедливость, отказывается признавать необходимость скорейшей реформации! Мне кажется странным то, что Грантэр захотел разделить со мной жилплощадь, потому как даже на собраниях именно я являюсь предметом всех его чёрных шуток. Третий день нашего совместного проживания подходит к концу, а я всё ещё нахожусь в ожидании подвоха. Каждое утро он просыпается раньше меня и идёт на кухню готовить завтрак. Я готов был спорить на что угодно в первый раз, что в омлете подмешено слабительное! Но всё до сих пор в порядке. Курфейрак говорит, что в этом нет ничего удивительного, в то время как я убеждён в абсолютной бесчестности моего нового соседа! Завтра важный день, и я не могу заснуть. Грантэр, кажется, каким-то образом заметил это и настойчиво стучит мне в стену с требованием (какой же он нахальный!) немедленно выключить свет. Пусть будет так. Предвосхищая завтрашний митинг, хочу добавить, что президентские фараоны наконец поймут, что значит власть народа!»«8 декабря 2014
Это было официальное начало! Я не могу передать всех тех эмоций, что обуревают меня в этот самый момент. Митинг на центральной площади превратился в волну общественного недовольства, обращённую к властям Французской республики, в результате чего был вызван целый наряд жандармов. Курфейрак утащил меня оттуда до того, как государственный карательный орган добрался до бунтующих. Проще говоря, мы начали с бегства. Но как иначе? Того требовала ситуация! Вечерние новости обязательно сообщат французам о том, что каждый недовольный предстанет перед законом в качестве преступника. Вот вам и демократия! Где же, государь, моя свобода слова?»«9 декабря 2014
День начался очень некстати с поздней ночи, или, вернее, с раннего утра. Именно в это время мсье Грантэр изволил вернуться домой, и сделал это в крайней степени эффектно. Моему пробуждению способствовало возникновение внезапного шума, исходящего из холла. Я, как подготовленный к такого рода проникновениям человек, достал из тумбочки пистолет и пошёл на разведку. Честное слово, лучше бы это был грабитель или фараон! Но нет, прямо у двери лежал мешок, от которого разило нефильтрованным спиртом низкого качества. Назвать моего соседа человеком в этот момент не представлялось возможным, потому что он ни говорить внятно, ни передвигать ногами был совершенно не способен. Как мы знаем, отличительными чертами человека разумного являются прямохождение, членораздельная речь и умение мыслить. В отсутствии последнего признака сомневаться не приходилось, потому что за исключением первых двух пунктов следовало и обязательное исключение третьего. Этой ночью Грантэр более чем когда-либо, был мне противен. Это был не человек, но совершенно жалкое существо, мычащее что-то себе под нос. Он хватался руками за воздух и таким образом пытался добраться до гостиной. Разумеется, все попытки были тщетны. Как может сознательная личность опустить себя до такого состояния? Ниже, как говорится, падать уже некуда. Среди всего неразборчивого лепета упомянутого выше мсье я периодически слышал своё имя, как будто это была какая-то насмешка. Этой ночью я понял, наконец, что Грантэр делает абсолютно всё для того, чтобы показать свою личность во всей красе. Таким образом, я воочию увидел то, чего никогда не заметил бы издали. Мой вынужденный сосед – человек законченный, не имеющий никаких перспектив для дальнейшего развития и не смеющий называться личностью ни секунды более. Бороться с собственным отвращением оказалось невероятно тяжело, но то, что может именоваться жалостью, в конечном итоге смогло одержать победу. На моих плечах Грантэр добрался до дивана и был на него сгружен. Я слышал, как под утро он перебрался в свою комнату, и до сих пор из этого помещения не подаются признаки жизни. Это неожиданное спокойствие даёт мне возможность подготовиться к ближайшему экзамену по французской литературе. Однако в данный момент я жалею о том, что это утро прошло без успевших мне полюбиться блинчиков…»«11 декабря
Я могу официально считать, что с предновогодними экзаменами покончено. Все последующие дни я посвящу подготовке полномасштабного парижского митинга. Не так давно мы с Курфейраком нашли связь с другими студенческими образованиями, и намереваемся теперь увеличить количество наших сподвижников до максимального возможного числа. Вчерашнее собрание в кафе «Мюзен» показало то, что все мои студенческие товарищи готовы отстаивать нашу идею до конца. Я вижу, как горят их глаза и понимаю, что этих людей я готов вести к справедливости. Чем дальше, тем больше я замечаю собственную одержимость этим весьма туманным явлением. Идея сама по себе поглощает всё моё время и подчиняет все мысли вне зависимости от их направленности. За конечной целью я не вижу ничего не относящегося непосредственно к делу, будь то банальные чувства или потребности. Курфейрак говорит, что я абсолютно невнимателен к мелочам и порой взрываюсь в ответ на глупый жизненный вопрос. Сложно быть советчиком в том, о чём я не имею ни малейшего понятия. Таково моё убеждение. Единственное опасение теплится на задворках моего сознания. Грантэр с абсолютной уверенностью в своей правоте продолжает оспаривать наши идеалы, но, тем не менее, посещает каждое собрание «Друзей Азбуки». О причинах этого нелогичного поведения мы не разговаривали, и говорить, конечно же, не будем. Взаимный бойкот в стенах нашей общей квартиры не только не был ликвидирован, но и усугубился. Попытки извиниться или поговорить не последовало, из чего я могу сделать вывод, что подобное поведение у Грантэра в порядке вещей. Именно по этой причине я сегодня попросил Курфейрака подыскать мне квартиру. 23:25 Удивительное явление – мой сосед попытался уверить меня в том, что подобное не повторится и более того, он не будет разочаровывать меня впредь. Поразительный самообман!»«12 декабря
Сегодня мы провели своего рода первую пробу оружия. Не может не радовать тот факт, что Жоли наконец определился со своим диагнозом, а Жан Прувер убедился в абсолютной необходимости полной боеготовности. Чем ближе к назначенному на середину января митингу, тем больше я понимаю, что эти люди осознанно идут на предложенные мною риски. Если раньше существовали определённые опасения, то теперь я вижу друзей, а не просто соратников. Я вижу ту сознательную часть населения, которая готова отстаивать свои права. Поразительно, но лидеры стран ЕС намереваются принять новый ряд санкций в отношении России, на этот раз касательно энергетики и тяжёлой промышленности. Хотелось бы поинтересоваться у наших государей, понимают ли они, к чему могут привести подобные неразумные действия. Телевизионная провокация – это хорошо, и оправдывать все свои царские замашки благими делами – просто замечательно, но какова конечная цель? Мы слышим шутки о том, что «Россия жила на ржаном хлебе и воде, проживёт и снова», но речь идёт о людях! Не о стране, не об имеющих безграничные возможности политиках, а о простых людях! Россияне, украинцы, европейцы – все замешены в этом высосанном из пальца конфликте. Мир постепенно доходит до перевирания истории, а это является моральным и документальным нарушением всех прав человечества. История – это гарантия сохранения памяти, гарантия сохранения мира. Если люди не хотят помнить и чтить, пусть они помнят и боятся. Последствия возникновения мировых войн колоссальны. Однако я не вижу никаких причин для начала этого вооружённого конфликта на мировой арене. И напротив, внутри своей страны я нахожу тысячи причин для того, чтобы начать действовать. Моя цель – фактическая передача власти народу. Демократический строй Франции позволяет мне и каждому человеку требовать для себя право свободного слова и участия в политической жизни страны. Я озвучил эти мысли в гостиной по окончании вечерних новостей. Грантэр не интересуется подобного рода зрелищами, но целый час досаждает мне своим обществом. Он хрустит прямо под моим ухом попкорном и временами высказывает собственное (чаще всего абсолютно неуместное) мнение относительно освещаемых ситуаций. Не могу не заметить, что отмена между нами коммуникативных бойкотов оказала благотворное влияние на обстановку в квартире. Грантэр вызвался готовить ужин, объясняя своё внезапное желание тем, что я отравлю сам себя, если продолжу извращаться над едой. Что ж, я не имел права обижаться на правду, поэтому принял предложение как должное. И, стоит признаться, я успел соскучиться по разнообразию съестного в нашем скромном жилище. Да, я сообщаю об этом без какого бы то ни было зазрения совести…»«13 декабря
День начинается с жареных тостов, а заканчивается на диване за совместным просмотром фильма. Эта авантюра была обречена на провал с самого начала, потому как моё отношение к Грантэру нисколько не изменилось. Он говорит о том, что сумеет заслужить моё доверие даже при отсутствии веры в мою идею, но это не представляется возможным. Человека определяет именно то, во что он верит. Если же он не верит ни во что, нет оснований для эволюции индивида в личность. Впрочем, подобные темы не должны меня волновать. Мы говорим о митинге и строим планы на будущее. Чем ближе к назначенной дате, тем очевиднее становится – наша цель реальна, она благословлена Всевышним!»«15 декабря
Чем больше времени я провожу за планированием программы митинга, тем больше замечаю свою отстранённость от жизни. Это мелочи, на самом деле, потому что в конечном итоге моя цель оправдает все жертвы и все средства. Простые человеческие радости… господи, как же это низко – думать только о себе! Речь идёт о свободном народе Франции, о счастье даже не одной нации, но человечества. И наш долг, как граждан, делать всё возможное для того, чтобы предотвратить начало вооружённого конфликта между государствами. Не слишком ли высоко? Нет, не слишком. Времена монархии прошли, и наступило время власти человека. Демократия сама по себе подразумевает участие простых людей в политических делах страны. Так что же это на деле, простые слова? Я хочу, чтобы Франция превратилась из фиктивной республики в республику действительную, и чтобы глас народа был наконец услышан теми, кто продолжает вершить наши судьбы! В XXI веке нет места пережиткам роялизма, нет места унижению и порабощению! А мы видим, как люди каждый день оказываются закованы в цепи прогрессивной налоговой ставкой, инфляцией, скачками валют. Что из этого можно назвать «залогом стабильности», о котором кричат наши государи с экранов телевизоров? Извольте, господа. Разумный человек не может согласиться и принять, поэтому возникают протесты. Мы наконец заставим нас уважать! …Я был так занят планированием последние два дня, что не выходил из своей комнаты. Это никоим образом нельзя отнести к жертвенности или добровольному отречению от мирской жизни. Я всего лишь считаю, что дело должно быть сделано хорошо. И ради этого, только ради этого, я отказываюсь от того, чем люди моего возраста привыкли гордиться. Грантэр заходил в мою комнату три раза за сутки и сидел на диване не менее десяти минут, наблюдая, как я записываю и составляю схемы. Я не прислушивался к его монологам, но общая их суть не менялась – пора прекратить заниматься ерундой. Проще было не вступать в полемику, поэтому я не отвлекался от дел ни на минуту. Но мой сосед настойчиво разгребал мои бумажные завалы и раскладывал по письменному столу тарелки с едой. Мне каждый раз хотелось возразить и напомнить Грантэру о том, что его права ограничиваются свободным передвижением по квартире. Вторжение же в моё личное пространство считается их нарушением. Однако что-то останавливало меня от озвучивания этих довольно грубых слов. Как бы то ни было, Грантэр делал доброе дело, и я должен быть ему за это благодарен.»«16 декабря
Этот день был странным. Иначе, увы, я просто не могу его назвать. Грантэр оборвал все мои связи с внешним миром, приватизировав телефон, изъяв все «опасные» книги и даже тетради и неусыпно следил за телевизором. Помнится, поступало предложение зарядить мультфильмы сериями на весь день. Что я должен был делать? Кричать и сообщать этому пропащему человеку о важности моих занятий попросту бесполезно, и более того, спустя пять минут после вступления этого нелепого закона в силу, всякое желание доказывать свою правоту улетучилось. Я молча просидел в своей комнате, читая Гарри Поттера, и кстати, нашёл это произведение очень поучительным! Готов спорить с министерскими теоретиками о полезности данной серии книг для сознания как ребёнка, так и взрослого человека. В отличие от книг-однодневок, Гарри Поттер представляет собой концепцию этических и философских взглядов на различные проблемы, в числе которых, конечно же, война. Я не мог не обратить своего внимания на роль героя, то есть самого Гарри, и на его жизненный путь. То, как маленький мальчик преодолевает одно за другим препятствия и остаётся при этом совершенно чистым человеком – поразительно, и более того, совершенно невиданно для современного мира. Капиталистический уклад полностью упраздняет порядочность как явление и честь, как свойство личности. Взять, к примеру, того же Грантэра. Он отнюдь не бездарен, но совершенно безнравственен. Вся его жизнь посвящена утехам и эгоистичным наслаждениям. Не могу судить о причинах пьянства, но всё это видится мне всего лишь слабостями характера и нежеланием быть кем-то действительно значимым. Кстати, о нём же. Я видел, как он рисовал мой портрет на листке офисной бумаги и просто не мог не обратить на это внимание. Ни один вопрос не сорвался с моих губ, потому что я счёл это делом, никоим образом не относящимся ко мне. Однако факт остаётся фактом. И я не мог не смутиться, так как творчество – это выражение человеческой души. Это действительно что-то довольно личное.»«17 декабря
Что есть жизнь? Это не непрерывная прямая, но самая настоящая ломаная, со свойственными ей взлётами и падениями. Она должна быть наполнена смыслом, я в этом убеждён. Иначе зачем все эти годы? Хватит и пары лет на то, чтобы утолить свои желания, в то время как Всевышний выделяет своим детям долгие десятилетия на то, чтобы совершенствоваться и развиваться. Есть нечто определённое, что находится «над» нашими эгоистическими прихотями, и это благо всего человечества. Однако я снова и снова появляюсь в мире людей, увлечённых своими личными судьбами. Я поднимаю голову от своих бумаг и вижу, как все они беспокоятся каждый сам о себе. Невольно на задворках сознания возникает вопрос: «ну как же так?», и я начинаю искать ответ. Я вижу эмоции – отголоски тех чувств, что являются важным жизненным и моральным постулатом. Я вижу что-то отдалённо напоминающее смысл. Я задумываюсь о том, что же заставляет всех нас променять развитие на желание? Ответ оказывается прост, как ничто иное. Привязанности служат причиной отречения человеческого сознания от глубоких и истинно правильных мыслей. Не понимающий этого все свои недолгие, но крайне продуктивные 22 года жизни, я в некотором роде приблизился к разгадке этой проблемы за прошедший месяц. На самом деле, погряз так глубоко, как никогда до этого…»«20 декабря
Я, кажется, наконец, оказался способен понять, что значит этот трепет сердца. Почему, откуда вдруг эта внезапная теплота к человеку, имя которого я фактически выплёвывал каждый день с момента нашего с ним знакомства? Теперь же, судя по всему, я вижу мир несколько иным. И не он виноват в этом, но я сам и мой образ мысли. Резкий скачок от непонимания к озарению стал той самой отправной точкой в пункт, теперь уже, неприятия новых ощущений. Кажется, что в моё сознание вторглось что-то инородное, и оно методично поглощает все прежние взгляды и понятия. Кто-то, очевидно, назовёт это внезапной вспышкой любви, но я не склонен верить подобным глупостям. Человеку свойственно ошибаться, и на данном этапе жизни я сделал ошибку, позволив себе на несколько дней оказаться зависимым от другого существа. Увы, за это время я успел узнать его лучше и прийти к выводу о ложности своих ранних суждений. Речь идёт, как всегда, о Грантэре. Оказалось, что этому человеку знакомо понятие чести и более того, он далеко не поверхностен в своих мыслях и суждениях. Отсутствие каких-либо политических убеждений не говорит о том, что он не сожалеет и не сочувствует. Я узнал также то, что, в отличие от меня, Грантэр способен проявлять милосердие, и он просто непозволительно заботлив. Стоило бы, однако, отомстить мне за каждое оскорбление и каждую оплеуху, но мстительность так же оказалась не свойственна Грантэру. Мне следует начать с самого начала, а не подводить итоги, иначе спустя много лет, когда этот дневник обретёт свою ценность, я не смогу понять, о чём именно шла речь. А дело было так: Я пошёл в университет не далее, чем восемнадцатого декабря в полдень, и очень некстати встретил там убеждённого консерватора. Первокурсник, габаритами не уступающий тренеру по фитнесу, во всеуслышание заявлял о том, что России не место на мировом рынке, и наша святая историческая цель - указать этому никчёмному гиганту на его место в пищевой цепи. Неужели я мог обойти стороной подобное высокопарное, и более того, антигуманное выступление? Разумеется, нет. Мы затеяли жарчайший спор, и оказалось, что мой оппонент - мастер изрекать лишь заученные фразы, а на живой диалог не способен. Таким образом, очная ставка не состоялась, но уважаемый мсье полез в драку с целью «научить меня хорошим манерам». Вот ведь ирония! Неотёсанное бревно собралось учить меня! Такого я не вытерплю, извольте. В результате подоспели жандармы, и мы отправились в жандармерию. В связи с фактически экстренным положением на парижских улицах, беспорядки в любом их проявлении не допускаются. Нас рассадили по камерам, но уважаемый оратор откупился в ближайшие полчаса, и я остался в участке в гордом одиночестве. Узнав, в чём была причина конфликта, офицерский состав заключил, что я явился провокатором и, конечно же, мои убеждения ложны. Я не промолчал! И лично познакомился с французским карательным органом. Ночь прошла за решёткой, как и половина следующего дня. Болела, кажется, каждая клеточка тела – и это не преувеличение! Когда Грантэр заплатил за моё досрочное освобождение, я только перестал отплёвывать кровь, не перестававшую хлестать из носа. Зрелище более чем отвратительное. Как же это низко – напасть всем стадом на человека, не согласного с глупыми идеями политических лидеров! Однажды я заговорю об этом, и слова мои народ воспримет с громким ликованием. Пока же, во второй половине вчерашнего дня, то есть девятнадцатого декабря, я на плечах Грантэра добрался до дома. Стоит признаться, что впервые за всё время нашего знакомства, его общество не было мне противно. Стоит признаться также в том, что меня вообще мало заботила действительность. Но Грантэр приводил меня в чувство, промывал раны и тихим голосом просил терпеть. День фактического заключения не сказался на моём моральном состоянии, но капитально потрепал физически. Я не боюсь боли, ровно как и смерти, поэтому уговаривать меня было не нужно. Однако глаза Грантэра, смывающего запёкшуюся кровь с моего лица, почему-то запечатлелись в моей памяти. Впервые я видел его таким человечным, встревоженным. В какой-то момент я смог выдавить из себя улыбку – непозволительная роскошь в подобной ситуации. Весь день мой сосед дежурил у дивана, губернатором которого я стал. Предлагал, помнится, даже почитать что-то, чтобы мне скучно не было. В любой другой момент я возмутился бы, возненавидел Грантэра ещё больше, чем когда-либо, потому что никто не может относиться ко мне ТАК. Но неосознанно я тянулся к человеку, готовому жертвовать мне своё время. Вечером был ужин на том же диване и последующее за этим переселение в спальню. Боль в теле поступенно отступала, но ссадины всё ещё ныли, и мышцы продолжали гудеть. Физически я был не готов к жандармской расправе. Чуть позднее я слышал через неплотно прикрытую дверь, что Грантэр разговаривает по телефону. Очевидно, что собеседницей его была именно девушка – это ясно скорее на подсознательном уровне, чем по каким бы то ни было признакам. И он говорил, что не может прийти потому, что «кое-кто нуждается в его заботе». Я запомнил эти слова по непонятной причине. …И вот он, следующий день. Я чувствую себя и морально, и физически разбитым. Впервые в жизни я не понимаю, к чему пришёл и чего хочу добиться. Это чувство неопределённости губительнее любого оружия.»«21 декабря
Я спросил у Курфейрака, по какой причине он сошёлся с Комбеферром, и что составляет основу их отношений. Насколько я помню, разговор начинался с детального изучения цифр, а закончился чувствами. Так или иначе, друг ответил, что в какой-то момент он увидел перед собой человека, рядом с которым захотелось быть не день, не два и даже не неделю. Добавил также, что для него самого этот факт до сих пор не объясним, и толком нет никакой основы, кроме взаимных искренних чувств. И тут я задумался… Что же я чувствую и почему это так мучительно давит на виски? Очевидно, кто-то сказал бы, что таким образом разум вступает в борьбу с сердцем, но я не подвержен припадкам сентиментальности. Это всего лишь ответ моего сознания на вторжение в него чужеродного организма. Я просто не могу собрать все свои мысли в кучу и прийти к необходимым выводам! Логика и структура, кажется, потеряна на какое-то время.»«22 декабря
Чем дальше, тем чудовищнее. Сегодня Грантэр приготовил успевшие стать моим любимым завтраком блины и покраснел, когда я в красках описал своё восхищение его кулинарными талантами. Стоит задаться вопросом – зачем я вообще это сделал?»«23 декабря
Я собирался посвятить этот день планированию первого собрания «Друзей Азбуки» в новом году, но снова не смог собрать все свои мысли в кучу. Оказалось, что отторжение идей глобальных приводит к немедленному заполнению пробелов привязанностью. Поразительно, насколько просто взять и перестать думать о чём-то, перескочить с одного на другое. Я не хочу признаваться себе в очевидном –неведомое чувство называется помешательством. Со свойственной мне фанатичностью я переключился с одного объекта на другой, и теперь это новое чувство тяготит меня более всего остального. Одновременно с тем пугает невозможность полноценного понимания проблемы и построения алгоритмов её решения. Должно быть, именно это и называется наукой чувств. Я ничего не знаю, ни в чём не уверен и более того, я теряюсь в собственных показаниях.»«24 декабря
Это становится похоже на наваждение. Сегодня я до самого вечера взглядом сопровождаю Грантэра по квартире и пытаюсь понять, чем в каждый момент времени заняты его мысли. Чем больше я осознаю собственную одержимость человеком, тем больше пугаюсь последствий подобной неразумности. Однако желания побеждают. Я не раз ловил себя на мысли о том, что более всего хочу провести ладонью по его щеке, ощутить горячее дыхание на своих губах, почувствовать его в опасной близости от себя и понять, что это реально, и он будет моим. Собственнические чувства просыпаются совершенно неожиданно, и поглощают идею всеобщего равенства, произрастающую в моём сознании и являющуюся основой целой концепции. Я понимаю абсолютно точно, что хочу держать этого человека в своих руках, хочу знать, что обладаю всеми общечеловеческими и личными правами. Я хочу, чтобы Грантэр целовал меня, чтобы он был первым, кто прикоснулся бы ко мне и перешёл незримую черту дозволенного. Хочу, чтобы его смуглые пальцы испортили идеальный порядок на моей голове, пока я буду покрывать его шею поцелуями. Тишина этой квартиры почему-то именно сейчас сводит с ума. Я возвращаюсь к этим сумбурным мыслям и ловлю себя на том же желании – противоестественном желании. Нет ничего странного в том, чтобы мечтать о мужчине или любить его, но никогда человеческие слабости не проявлялись во мне так сильно и неистово. Каждый раз до этого удавалось подавить сопротивление эгоистического животного начала на его зародышевой стадии, сейчас же я понимаю – битва проиграна. Для особой трагичности стоит добавить только, что «баррикада взята». Но я смею утверждать, что мои желания никогда не воплотятся в жизнь, потому что Грантэр никогда не проявлял заинтересованность в моей персоне. Очевидно, что для человека его нрава нет никакой проблемы в том, чтобы сообщить объекту его симпатии о наличии таковой. Иными словами, нет никакой перспективы. Я определился со своими желаниями, но не имею права требовать их реализации от моего дорогого соседа. Его жизнь неподвластна мне.»«25 декабря
Я решил, что проведу эту ночь у Эпонины. Таким образом, Грантэр получит полную свободу действий, а я не стану свидетелем очередной любовной интриги. Нужно сходить за продуктами и выдвигаться в пункт назначения.» Грантэр откладывает в сторону дневник и садится на пол, чтобы осмыслить прочитанное. Эволюция мысли Анжольраса от непоколебимой веры в свою правоту до абсолютной неопределённости влюблённого человека завораживала и вместе с тем пугала. Молодой художник, на которого сразу свалилось всё то, о чём он мечтал долгими ночами, прохаживаясь за дверью заветной комнаты, одновременно не верил и не знал, как должен реагировать. Никогда, ни разу в жизни Грантэру не приходилось в голову, что Анжольрас сможет полюбить его, и то, что представлялось жизненным идеалом, сможет стать реальностью. Неуверенность в себе у этого человека стала основой, вокруг которой кирпичик за кирпичиком строились характер и нестройная система убеждений. Что чувствует Грантэр в этот момент? В его сознании безграничное счастье перемешивается с не отступающим чувством вины перед божеством за то, что своим присутствием он нарушил идиллию мыслей любимого человека. Но как же велико это эгоистичное желание получить мечту, свойственное, конечно, каждому человеку. Сейчас оно побеждает. Грантэр ждёт не менее двадцати минут, и за это время придумывает десятки вариантов для объяснительной речи. Непременно нужно сказать о том, что нет никого другого, нет никого, кто мог бы хоть на секунду заменить для него Аполлона. Нужно добавить, что одно его желание сегодня, и каждый день будет значить больше, чем что бы то ни было. Нужно так много. Но именно в тот момент, когда Анжольрас появляется на пороге с двумя пакетами наперевес, Грантэр забывает всё, что хотел сказать ещё минуту назад. Он просто мчится к двери и замирает – в очередной раз пытается осмыслить реальность того, что необходимо сделать – пока Аполлон, это божество, стаскивает с себя шарф и спрашивает, есть ли у него какие-то планы на вечер. - Я люблю тебя, Анжольрас. – выпаливает Грантэр прежде, чем успевает пожалеть об этом. Он поднимает глаза и встречает растерянную улыбку абсолютно неопытного юнца. В этом есть своя прелесть. В каждой частичке Анжольраса есть своя прелесть. И художник готов наслаждаться ею каждый день своей жизни. Он делает три шага вперёд, тем самым сокращая расстояние между ними. Тянется к холодным, таким желанным губам, и мягко прикасается к ним своими тёплыми, потрескавшимися от ветра и неожиданно нагрянувшего мороза. Поцелуй выходит странный, совершенно несерьёзный, и, в то время как Грантэр, счастливый уже оттого, что мечта теперь ближе, чем когда бы то ни было, не требует большего, Анжольрас жаждет испытать новые для себя ощущения. Он притягивает к себе ставшего так внезапно предметом одержимости художника и впивается в его губы своими. Даже сейчас он пытается руководить действом, хоть и совершенно неумело. Так странно пройдёт это Рождество. Без вдохновенных речей о политическом перевороте, без шокирующих выпусков новостей и непустых угроз. Грантэр начнёт с того, что обезоружит мысли своего божества, займёт его хотя бы на день. Ну, а потом Анжольрас вспомнит, что никому не позволено называть его Аполлоном.