***
Подъём дался мне очень тяжело: веки были тяжёлыми, словно на ресницы подвесили гирьки, голова гудела, будто мне на голову надели кастрюлю и долго стучали по ней поварёшкой, а лицо горело, словно у меня температура. Я плохо и медленно реагировала на внешние раздражители, и, кажется, Мейлин это напрягало: иногда приходилось окликать меня по несколько раз, чтобы я среагировала на неё. Словом, её реакция не была удивительна. В желудке была пустота, но есть всё равно не хотелось, а потому ела я медленно, при этом стараясь как можно скорее проглотить всё то, что попало мне в рот. Подташнивало меня буквально от всего, что находилось на столе, поэтому каждый раз перед тем, как засунуть что-нибудь в себя, я долго думала, от чего именно на тарелке меня сейчас тошнит меньше всего. Я же должна хоть сколько-то съесть, верно? Перспектива упасть в голодный обморок меня совсем не воодушевляет… О предстоящих занятиях я до последнего старалась не думать: по причине невероятной усталости и заторможенности мышления одно представление того, что мне придётся умственно работать, вводило меня в тоску и тревогу. Не подумайте, что у меня это в первый раз, вообще ни разу нет: так было последние несколько дней, как раз с тех пор, как нормальный сон пропал. Просто сегодня всё это было особенно явственно. А к Себастьяну всё равно пришлось пойти. Всё равно, уверена, не пойди я к нему — и он пойдёт ко мне. — Леди Анна… — А! Да! Да? Что? Кажется, не успели мы начать занятие, а я уже заснула. Да что это со мной… Стоп, почему я лежу? — Где я? Что произошло? — Вы заснули прямо во время занятия. У вас сильный жар. Отдохните. Мейлин подаст вам обед прямо в постель. — Ну класс… — проворчала я с явно слышимым сарказмом, зарываясь под одеяло. Здорово, просто круто. Сейчас я посплю, а ночью спать опять не смогу, плавали, знаем, весь режим к чёрту полетит. А хотя… Разве не уже?***
— Приветики, Ань, ты как? Ой, кстати, я тебя не разбудила? — Привет. Сама знаешь, хреново. — Хи-хи-хи, — всё ей «хи-хи» да «ха-ха», а вот у меня из-за прерванного сна ощущение, будто меня пыльным мешком по голове ударили. — И да, разбудила! — с укоризной оповестила я подругу, буркнув ей это прямо в микрофон. — Эй, я хотела… Ну… Как бы это сказать… Отблагодарить тебя за сорванную контрольную! — Я не специально заснула. Я за-бо-ле-ла, — уже менее заспанно и более раздражённо проворчала я. — Я знаю. Ну, я зайду. Ты всё равно не спишь. У меня эклеры. — Заходи. — Через десять минут буду. — Давай. Я сбросила звонок и приняла вертикальное положение. Раздражает… На кой интересоваться, разбудила ли меня, если в итоге даже не извиняешься? Но эклеры. У неё эклеры. Хотя бы впустить её можно. Я лениво подошла к зеркалу, намереваясь навести если не красоту, то хотя бы какое-то подобие порядка. Снимать пижаму и переодеваться во что-то более подобающее ни сил, ни желания не было, оставалось только расчесаться. Как раз когда я распутала все свои колтуны, чудесным образом появившиеся за жалкие три часа сна, в дверь позвонили. Вот чёрт, даже чайник поставить не успела… — Приве-е-ет! — радостно протянула незваная гостья, отдав мне эклеры, что, кстати, было очень вовремя, ведь через секунду она запнулась об порог и чуть было не растянулась на полу, если бы не схватилась за одиноко висевший у порога пуховик. — Лиза, блин, оторвёшь ведь крючок! — Чего ты сегодня такая злюка? Я могла бы упасть! — Ничего страшного, куртка толстая, смягчила бы падение. — Ну-у-у почему ты так меня не люби-и-ишь, — Лиза наигранно захныкала, одновременно снимая одежду и сапоги. — Идем уже, я чайник поставлю, — обыденным голосом позвала я её к столу, словно меня сейчас бы не попытались обвинить во всех смертных грехах, если бы я не перевела тему. Зайдя на кухню, у меня появилось странное ощущение, словно я давно уже здесь не была. Но-о… Я же сегодня здесь завтракала, в обстановке ничего не поменялось, даже забытая на столе чашка так и осталась там же, где была… Игры разума какие-то, забудем об этом пока. На полуавтомате налила чай по нашим с Лизой предпочтениям, если, конечно, это вообще может соответствовать нашим с ней желаниям: лично меня пакетированный чай никогда не радовал, но заваривать в чайничке новый не было ни нашего с ней терпения, ни моих сил. В конце концов, можно и перебиться разочек этим несчастным пакетом на двоих. — …А потом я украла у неё из-под носа свою контрольную. Ой, кажется, я что-то пропустила. Буду надеяться, что это не что-то важное. Взглядом дав ей понять, что я её историю выслушала, я поставила две чашки с горячим напитком на стол и сама устроилась по другую сторону стола. Лиза внезапно чуть привстала и начала тянуться через весь стол к сахарнице, словно делала растяжку. — Я добавила. — А, ладно. Спасибки. А молока? — Ты же никогда не пила чай с молоком… — Раньше — никогда, а вот сейчас чего-то захотелось, — она развела руками, мол, ничего не могу с этим поделать. — Молока нет. Закончилось. Лиза тяжело вздохнула и на пробу отпила маленький глоточек, убеждаясь, что чай не слишком горячий. Я открыла коробку с эклерами. Какое-то время мы молча жевали их, запивая дешёвым и не очень вкусным чаем, чтобы потом снова закусить сладким. Лиза задумчиво дула в чашку, периодически отпивая маленькими глотками, потом вдруг громко поставила чашку на стол, серьёзно посмотрела на меня и спросила: — Ты не вернёшься? Я чуть не подавилась чаем, но быстро взяла себя в руки и проглотила его. Благо ещё через нос не пошёл. — Это обычная простуда. Или, возможно, даже переутомление. Высплюсь и вернусь. Что за глупые вопросы? — Тебя уже очень долго нет, — с серьёзным видом продолжила Лиза, — Несколько лет. — Это шутка какая-то?.. Вместо слов она вытащила из-под стола какой-то листок и протянула его мне. — Свидетельство о смерти? — меня пробило на нервный смех, — Лиза, прекращай. Это уже не смешно, это издевательство какое-то. — Не веришь? — надломанным голосом спросила она. — Ни капельки. Лиз, ещё не первое апреля. Да даже для этого праздника шутка несмешная. Очень глупая. И обидная! Я подняла взгляд на неё, надеясь разглядеть в её глазах какие-то намёки на муки совести или хотя бы пляски озорного огонька, но вместо этого увидела слёзы. — Лиза-а-а?.. — Не веришь — прямо сейчас могу свозить на кладбище и показать твою могилу! — просипела она, громко шмыгая носом. Было заметно, что она буквально в шаге от того, чтобы разреветься во весь голос: Лиза громко всхлипывала, сжала свою челюсть и обняла колени, поджав их к себе; её била крупная дрожь, она в считанные секунды вся покраснела и надулась, нижняя губа немного выпятилась и дрожала, руки непроизвольно начали дергать волосы. Я ещё ни разу не видела её такой, — Мне даже последних денег на такси не жалко. — Лиза, ты… — я в шоке уставилась на подругу выпученными глазами, в абсолютной растерянности, не зная, что мне надо сделать: начать допрашивать, самой расплакаться или броситься успокаивать подругу, как мне и полагается?.. Всё это было похоже на одну большую шутку или постановку, словно я сейчас смотрела перформанс; словно передо мной сейчас не Лиза, а начинающая актриса, которая вроде бы и играет хорошо, но всё равно как будто бы чего-то не хватает… А она тем временем пыталась что-то сказать, но сама понимала, что у неё это плохо получается. Слова скорее были похожи на едва ли членораздельную кашу, периодически прерывавшуюся всхлипами: — Тебя уже давно… Давно не ждут. Никто. Знаешь, как нам потом досталось за то, что мы запихнули тебя в шкаф, а ты исчезла?.. А эта новость… Новость… Но… Новость по всей стране проле-пролетела. Дев-в-в-вочка исч-исчезла в шкафу… Лиза залилась рыданиями ещё пуще прежнего. Я даже не пыталась её успокоить: в голову начали закрадываться догадки, что это всё как-то очень бредово и не очень похоже на реальность. Даже слёзы вызывали скорее недоумение, чем жалость и желание помочь. — Надеюсь, ты сейчас живёшь лучшую жизнь… М-можешь идти. Я… Не хочу тебя задерживать здесь. — О Господи, да иди ты на хрен. Похоже, что у моего организма появилась дурацкая тенденция смешивать воспоминания с моими собственными мыслями. Каждый раз после подобного я просыпаюсь с плохим настроением. Сегодня, например, я испытываю разочарование, ведь сон так ярко показал мне подругу, что я даже готова поверить, будто и правда видела её минуту назад. У меня и правда ощущение, что я на пару минут вернулась домой. Можно было бы даже закрыть глаза на бредятину, которую мы обсуждали… Но в конечном итоге это всё не имеет значения: я не дома, с Лизой поговорить нет возможности. Даже воспоминания о противном дешёвом чае с сильным ароматизатором сейчас немножко грели душу. Я словно в затянувшемся путешествии (опустим даже то, что путешествие это произошло не по моей воле): вот вроде бы, наверное, здорово — живу в большом поместье, кормят тут вкусно, образование какое-то дают, экология хорошая, да тут можно ещё хоть сто плюсов найти, а ощущение всё равно такое, будто меня выкинуло в пыточную, и хочется дурацких эклеров с шоколадом и бурду чифирную, заваренную по недосмотру чересчур крепко. И ругаться на Лизу. И как я домой попаду?.. Может, если я здесь умру, то меня выкинет обратно в мой мир? Живой, естественно. Суицид я, пожалуй, рассмотрю в последнюю очередь. Потому что вдруг не выкинет? Рискованно, однако. И отчаянно. А больше у меня вариантов никаких нет. Есть ли хоть малейшая вероятность того, что когда я вернусь на то же место, шкаф будет? Найти бы его ещё, то самое то же место. Да и ключ бы не помешало… Как бы вылазку совершить… Это точно займёт много-много времени. А что делать сейчас? Сейчас мне тоскливо, одиноко, мозг сходит с ума и сил никаких нет. Может быть, мне и правда стоит усиленно заниматься английским, чтобы была возможность общаться… И опять вопрос: а сейчас что? Не с одним же Себастьяном на русском разговаривать, да и тот в последнее время отвечает мне только на своём ИнГлИшЕ, говорит, мол, на пользу мне пойдёт. Спасибо хоть мой русский ещё не игнорирует, а то, чую, скоро и до этого дойдёт… Сейчас… Сейчас. Сейчас… Хм. Необязательно же говорить с ними только на английском, правда ведь? Можно попробовать и другой язык общения. Ох, лишь бы снова не облажаться.***
Прошло несколько дней с этого странного сна. Не сказать, что всякая срань перестала преследовать меня, пока я беспомощно лежу в отключке и могу лишь наблюдать за своими сновидениями, но я хотя бы перестала просыпаться по ночам. Да, я всё ещё не высыпаюсь, потому что картины, которые я вижу по ночам, очень тревожат меня (к примеру то, как Себастьян пытается выпить из меня всю кровь. Это было так реалистично, что мне пришлось потом ещё целый день привыкать к тому, что он на самом деле не вампир), но хэй, по крайней мере, я сплю! Это всё же лучше, чем ничего, хоть я всё ещё чувствую себя вечно уставшей, но хотя бы физически я относительно здорова, а это уже о чём-то да говорит. И большую часть времени, что было отведено мне на то, чтобы я отсыпалась, я потратила на вынашивание плана. Коварного плана. Клянусь вам, это самый серьёзный, самый умный план из всех планов, что можно было бы придумать. …Ну конечно же, как и все планы, все коварные, умные и серьёзные планы, он может не сработать. А может сделать ещё хуже для меня. Если честно, мне так страшно, так волнительно, что это не сработает, что аж ладошки вспотели. Пришлось положить вещь, в которой и заключается весь смысл «коварного плана», на колени, а то… Ну мало ли что. Хоть очень и хотелось теребить что-то в руках, но, ну, в конце концов, теребить можно что угодно, при желании даже фрак Себастьяна (как удачно, что этого желания у меня нет). Я же потереблю края своего собственного платья, пока жду здесь его. Ну Сиэль же придёт, да? Может, у него и есть дела, но… Ладно, буду честна с собой, нет ни одной объективной причины, по которой он мог бы уделить этому внимание. Разве что любопытство. Пусть его это заинтересует, пожа-а-а-алуйста… А то я тут совсем в одиночестве гнить начну. Я больше не знаю ни одного способа общаться с местными, кроме игры. Пока я учусь английскому, надо же как-то не сойти с ума от отсутствия общения, верно? К тому же, мне будет очень неловко, если меня отвергнут. Прошу, пожалуйста, пусть он придёт, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Ой, кажется я немного накрутила себя мыслями о возможных вариантах исхода этой ситуации: услышав, как открывается дверь, я подняла взгляд и от радости вскочила с места, глупо улыбаясь и держа доску в руках, и сразу же смутилась от своей же реакции. Вся ситуация напомнила мне старые фильмы, где жена встречает мужа или сына с войны, от волнения чуть не плачет, скачет, крутится вокруг него… В общем, эти воспоминания были совсем не вовремя. Поэтому, как можно скорее стерев с лица любые признаки веселья на моём лице, я очень громко и торжественно сказала: — Я так рада видеть тебя! — мне захотелось хлопнуть себя по лбу чем-нибудь твёрдым и тяжёлым, — А… Я так рада видеть тебя В ДОБРОМ ЗДРАВИИ! — с нажимом произнесла я, как будто это сделает ситуацию лучше, — Как ты себя чувствуешь? — Уже гораздо лучше, благодарю. Сиэль осторожно подошёл к столу с двумя креслами, находящимися напротив друг друга, и также опасливо сел на него. Видимо ещё не совсем выздоровел, раз так не уверен в каждом своем шаге. Если бы до меня в тот момент дошло, что такую тяжелую посуду тяжело кинуть на дальнее расстояние… Нет, может оно вообще не стоило того, чтобы менять канон? Поди здоров бы был сейчас. Ну и подумаешь, что проблем потом не оберешься, не мои же это проблемы, в конце концов… Так, нет! Не позволяй своим ушам краснеть от стыда и смущения за содеянное. Всё равно с тем, что ты сделала, уже ничего не поделаешь… — Я пригласила тебя сыграть в шмах… шах-маты, — я села напротив, разложила заветную шахматную доску и начала раскладывать фигурки, — Ты знаешь правила?.. Конечно, этот вопрос был задан лишь для приличия. Мне же как бы неоткуда было знать, умеет ли он играть. Сиэль недобро усмехнулся: наверняка в мыслях уже решил, на каком ходу я позорно проиграю ему. — Разумеется. Я бы не пришёл на игру, не зная правил. На самом деле мне было глубоко всё равно на исход, но эго было задето. Я постаралась не распаляться и притоптать этот загоревшийся огонёк соперничества как можно скорее, ибо по опыту знаю: чем больше эмоций во время игры, тем больше вероятность, что проиграешь. Желание показать кузькину мать, уверенность в победе, соперничество, страх, злость — всё это вызывает помутнение рассудка. Увлекаться ощущениями лучше опосля. Пока мы с Сиэлем расставляли фигурки, я успокоилась и снова обрела такую хрупкую невозмутимость. Удивительно, как легко меня порой бывает задеть… Это точно может помешать на будущих соревнованиях, если они вообще когда-либо ещё будут. Конечно, я обычно не смотрю в лицо собеседнику, и всё же изредка мне приходится это делать, и что, если? — Кто играет за белых? Я подняла взгляд с шахматной доски на Сиэля, но ответить ему не дала; мне самой вдруг захотелось выбрать чёрных. Это всё равно никогда большой роли не играло. — Ты. Ты играешь за белых. Губы сами растянулись в улыбке из-за этого неловкого момента. Секунда тишины (кажется, Сиэль всё ещё не успел загрузить вопрос, а я уже снова что-то выкинула) показалась мне слишком долгой, я оклемалась и поняла, что, кажется, не очень прилично не оставлять человеку выбора: — Ты согласен?.. — Разумеется. Я была очень довольна нашим почти что складным диалогом; да, кажется, после непродолжительного пребывания в исключительно английской языковой среде вкупе с убойными занятиями всё привело к тому, что теперь я говорю более уверенно, начала вспоминать слова, которые раньше вряд ли бы смогла вспомнить… И всё. Ну хоть что-то же. Итак, фигуры расставлены, вопрос о том, кто ходит первым, решён. Я полностью сосредоточилась на игре: даже если это ничего не значит (а на самом деле ничья или моя победа будет значить хотя бы то, что, возможно, Сиэль заинтересуется в игре шахматы со мной, и мне больше не придётся через Себастьяна уговаривать его и передавать приглашения…), мне всё ещё нужно тренироваться. Лучше так, чем никак. В аниме за игрой в шахматы Сиэль всегда разговаривал со своим противником; я же хоть и понимала, что для большинства людей это просто развлечение, всё-таки себя разговаривающей за игрой в шахматы представить никогда не могла, разве что мне объясняют что-то на практике или отчитывают за плохую игру. Поэтому играли мы молча, оба думали недолго и делали ходы быстро — порой даже практически не задумываясь. Уж не знаю, надеялся ли завязать какой-то разговор Сиэль; в любом случае у него скорее получился бы монолог, я бы только «проникновенно» слушала и иногда кивала, а если бы меня о чём-то спрашивали — я бы очень долго грузилась и не отвечала, потому что в приоритете у меня игра. Я бы, наверное, даже не сразу поняла, что от меня чего-то хотят… Сиэль, подперев голову рукой, кажется, о чём-то забеспокоился. Пожалуй, это первый раз, когда во время игры мне была интересна не доска, а лицо собеседника: полуприкрытые глаза спокойно и отстранённо оглядывали шахматное поле; порой Сиэль хмурился — сводил брови к переносице и едва заметно морщил нос, — это, видимо, я что-то сделала неожиданное и неприятное. Однако по мере продвижения игры веки его поднимались всё выше, взгляд становился всё более вовлечённым и живым, хотя всё равно не сказать, чтобы он испытывал какие-то сильные эмоции. В одну минуту я поняла, что несколько ходов назад упустила прекрасную возможность поставить ему сразу мат, засмотревшись на мимику его лица. Я постаралась вернуться к доске, но вернуть концентрацию обратно было сложнее, чем когда-либо: я невольно взглядом возвращалась к его глазам, чтобы посмотреть на реакцию, на те мысли, что роились в голове, в конце концов просто залипнуть на этот синий оттенок, в тени комнаты чем-то напоминавший сапфиры. Но в конце концов меня отвлекла одна замечательная возможность: спустя несколько ходов Сиэль, кажется, и сам всё понял, увидев, как я оживилась. Но это был идеальный случай, а развязка была непредотвратима, как ни крути. Я даже взволновалась немного, но винить себя за это не стала, ибо, опять же, всё равно исход был предрешён заранее. — Пат*, — прошептала я на выдохе, не веря своим ушам. Я просто обожаю играть в ничью.