А младшему дали кота

Можно сказать, что я своего дуралея даже люблю. Стал бы я так выёживаться ради человека, если б не любил его? Да ни в жизнь. А эти сапоги! Когда я их в первый раз надел, думал, лапы отвалятся. Он всегда был ко мне добрым, дуралей-то мой. За ушами чесал, позволял спать у себя на животе, когда сам дрых, даже с похмелья, и всегда наливал мне молочка в миску. Хотя его братья и папаша искренне считали, что мне вполне хватает мышей. Сами-то небось не только кашу трескали или там жаркое, но и медовые коврижки пользовали! В общем, когда папаша-мельник помер, и старший братец оттяпал себе мельницу, а средний — осла (между нами говоря, самое то для него), то моему дуралею, соответственно, достался я. Братцы ещё и погоготали над ним, а как же. Спорить он с ними не стал — говорю же, слишком добрый. Взял мешок со своими пожитками и молча ушёл с родного двора. Сел в лесу на лужайке и ну слёзы точить. Жалко мне его стало аж до не могу. Отец помер, братцы — мудилы грешные, один я у него остался. Вздохнул я и думаю — надо выручать бедолагу, чего уж там. — Ладно, не реви, — говорю, — хозяин. Сиди тут смирно и жди меня, а я тебе всё, что надо, спроворю. Вообще-то хозяев у нас, котов, нету, мы сами себе хозяева, не собаки, чай, какие-нибудь. Но неважно. Не Жаком же мне его звать, в самом деле, на брудершафт мы с ним ни разу не пили. Он так офонарел, услышав мою внятную речь, что ни словом не возразил, когда я вытряхнул его из сапог и шляпы и мешок отобрал. Оставил его, значит, босиком на лужайке ворон считать, а сам отправился за кроликами и куропатками, чтобы таскать их королю во дворец. Сапоги же клятые и шляпа мне для форсу были нужны, чтобы внимание привлечь. Привлёк. Король же наш батюшка тот ещё был жадоба. Как говорится, покуда живы жадины вокруг, удачу мы не выпустим из рук. Виданное ли дело — королю принимать какую-то дичь из лап кота! Пусть даже говорящего и от имени маркиза де Карабаса. Имечко это, кстати, я из ругательства одного состроил, вы его наверняка слышали. На третий день такой моей охоты я короля прикормил так, что любо-дорого. Кроме моих куропаток и кроликов, он ничего не ел, да и байки мои про мифического маркиза глотал не жуя. Тут-то я как раз на принцесску и наткнулся. Принцесска не в батюшку, слава Богу, пошла — весёлая такая, кудрявая резвушка. Я и смекнул — отличная пара моему дуралею будет. Да и королевскую кровь пора освежить здоровой, деревенской. Сказано — сделано. В том смысле, что я принцесске в красках своего маркиза расписал, мол, какой он у меня умник-разумник и раскрасавец писаный. Та прямо загорелась, дурёха. Только женщина на подобную глупость способна — втюриться в никогда не виданного ею живьём кавалера. Говорю ей: подъезжайте, мол, ваше высочество, с вашим пресветлым батюшкой в лесок за мельницей, там мой маркиз, дескать, в эту пору завсегда гуляет, декламируя ежевичным кустам рондо господина де Вуатюра. Оставил её причепуриваться и наряжаться, а сам, как угорелый, понёсся в пресловутый лесок. Сапоги за спину закинул, в них-то хрен побегаешь. Тут обнаружилось, что, покуда я короля прикармливал да умасливал, мой псевдомаркиз скучал и худел, но меня терпеливо дожидался. Я даже умилился такому послушанию. И должен вам сказать, что этот вынужденный пост ему на пользу пошёл: такой он стал стройняшка, да ещё и аристократическую бледность приобрёл. Щёчки ввалились, глазки, наоборот, растопырились. Я прямо залюбовался. А потом быстренько его растелешил и столкнул в речку, покуда он глазищами своими хлопал. Его домотканые штаны и рубаху спрятал под камень, а ему приказал нарвать мыльной травы и хорошенько помыться перед свадьбой. Замечу, он даже не спросил, перед какой такой свадьбой, а снова беспрекословно послушался. Ну просто котёнок малый, да и только! Пока он там плескался, я слышу — по тропинке в лесу королевская колымага громыхает. Карета то есть: король и принцесска внутри, гвардейцы — снаружи на запятках. Я скорей к ним и ну орать во всю глотку: — Спасите! Помогите! Маркиз де Карабас тонет! Разбойники ограбили его и бросили в реку! Принцесска: «Ах!» и чуть ли не в обморок. А король приказал своим гвардейцам немедля маркиза спасти. Те и рады стараться — живенько выудили его и сунули под пресветлые королевские да принцесскины очи в чём мать родила. Принцесска снова: «Ах!» и закраснелась, а король велел выдать моему потопленцу одежду из собственных дорожных сундуков: синий камзол, белые чулки, полосатые кюлоты да туфли с золочёными пряжками. Настоящий дворянин из моего крестьянина получился! Я возгордился даже. Но шибко гордиться было некогда. Надо было дальше дело делать, если я хотел, чтобы всё шло без сучка и без задоринки. Выскакивая из кареты, я успел услышать, как принцесска у моего маркиза про рондо господина де Вуатюра допытывается, хочет, значит, чтобы он ей его продекламировал. Ну, тут я ничем не мог ему помочь, махнул лапой и убежал. Он, кстати, выкрутился, декламируя ей частушки. Мой же путь тем временем лежал мимо разных деревенских красот — полей со жнецами и пастбищ с пастухами. Уговорить этих дурней, чтобы в ответ на королевский вопрос: чьи, мол, ребята, луга да коровки, они отвечали: «Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса!» было проще простого. Да ещё как бодро они орали-то! Ещё бы им не орать, когда я их всех на будущую свадьбу маркиза с принцесской в замок пригласил. Но замок тот пока что принадлежал людоеду, и с этим надо было что-то делать, да не кому-нибудь, а мне. В общем, пока король, принцесска и новоявленный маркиз по полям раскатывали, мне предстояло самое тягомотное — окучить людоеда. То есть это я так тогда думал, что это тягомотно, но оказалось вполне себе даже просто. Потому что опять же на хвастуна не нужен нож, ему немного подпоёшь и делай с ним что хошь. Так и вышло. Рассчитанная доза лести и вместе с тем сомнений по поводу умения людоеда превращаться в мышонка (кстати, я совершенно искренне недоумевал, куда же у него девается в таком случае лишняя масса тела) — и вот он уже хрустит у меня на зубах. Угрызения совести меня не мучили, нет. Мало он, что ли, сам народу пожрал, Ганнибал хренов. Сколько верёвочке ни виться, а кончику быть. А тут и колымага королевская подкатила. Я к тому времени весь замок людоедский его же волшебной палочкой и разукрасил так, что просто загляденье стало. У людоеда-то не было ни вкуса, ни фантазии. Моему маркизу оставалось только сыграть свадьбу, а потом — плодиться и размножаться. Молодожёны, само собой, в этом замке и остались, ну и я с ними. Первым министром меня мой Карабас сделал, и я вам без ложной скромности скажу — по праву. Кем бы он был, если б не я? Вот то-то же. И живу я на белом свете, признаться, очень и очень долго. Уже три обычных кошачьих жизни прожил, Карабасик с принцесской успели стать королевской четой и не то что детей — внуков и правнуков наплодить, а я всё как огурчик. Думается, это всё оттого, что я людоеда внутрь употребил, не иначе. Ну и сплю я, конечно, на перине, лебяжьим пухом набитой, ем сливки, сметанку да парную телятинку. А придворные, видя эту мою трапезу, умильно перешёптываются: мол, первый министр кушать соизволяют. Одна печаль — коты ведь не моногамны, но королевскому министру как-то негоже мурчалок по крышам пялить. А я это дело страсть как люблю. Вот и приходится за кошками гоняться инкогнито, как простому котяре. Без сапог. И теперь моими котятками весь замок и вся округа набиты, так-то вот.