Let it snow

– Ну и, – медленно процедил Курильщик, с интересом мазохиста разглядывая руины своей мастерской, – что это такое? Сквозняк, до этого слабо бившийся в плотные занавески, теперь вконец осмелел и распахнул окно настежь, поднимая и вновь роняя на пол исчерканные листки бумаги. С мольберта стекала краска, разбавленная водой, любимая палитра Курильщика лежала рядом цветами вниз, пачкая и без того растрепанные, торчащие во все стороны кисточки. Композицию венчали четыре виновато поникших макушки: светлая, две темных и маленькая пятнистая, с задорно приподнятыми острыми ушами. Черный признавал свою оплошность лишь в том, что вернулся из магазина ровно на две минуты позже, чем закончился загруженный из Интернета мультфильм. Но теперь, глядя на ползущие вверх брови Эрика, он всё равно нелогично чувствовал себя виноватым. Это было сравнительно новым в его жизни чувством и, надо сказать, несколько раздражало. – Это, – обвел он руками небольшое уцелевшее пространство вокруг себя, – творческий беспорядок, разве нет? Мелкие залепетали в два голоса, с радостью показывая дяде изорванный в клочки утренний эскиз, над которым тот провозился несколько часов, не делая перерыва даже на завтрак. Бультерьер осторожно огляделся по сторонам, поджал короткие ножки и шумно слизнул с паркета пятно гуаши. Эрика затрясло. *** – Ты представляешь, – беспечно сказал Курильщик, одновременно набирая сообщение в телефоне и прихлебывая утренний кофе без сахара, – Хана приезжает. Черный моментально прокрутил в памяти всю знакомую еврейскую родню Эрика, не нашел там совпадений, а потому уселся на стуле поудобнее и не совсем вежливо переспросил: – Кто? – Хана, – терпеливо пояснил Эрик и закурил, с наслаждением наполняя кухню клубами дыма. Чёрный наморщил нос, но промолчал. – Моя кузина. Ну, двоюродная сестра. Мы когда-то здорово дружили семьями, почти соседями были, играли вместе. Она смешная такая была, конечно, вечно всё ломала. Черный молча слушал, с любопытством разглядывая контуры мебели, прикрытые сейчас от глаз дымовой завесой. – Нас даже поженить хотели, – ехидно добавил Курильщик и подтащил массивную пепельницу поближе, с чувством брякнув ей об стол. На плите назойливо шумел чайник, глухо урчала кофеварка. Черный насмешливо вскинул брови: – И как? – А никак, – равнодушно ответил Эрик. – Потом была авария, коляска. Вот это, – кивнул он себе на ноги. – А позже и они переехали. Родители её умерли уже, кажется, она там замуж вышла. Их отец нашел недавно, по Интернету, там сайты есть такие. – Курильщик неопределенно помахал ладонью, показывая, какие. – Поисковые. Ну чего ты улыбаешься всегда, когда я говорю про папу и технику, прекрати! Черный встал, с удовольствием потянулся всем телом и скорее почувствовал, чем увидел, взгляд Эрика, скользнувший по нему от подбородка до ремня джинс, к паху. Обошел и обнял Эрика со спины, уткнулся носом в ершистый темный затылок, с удовольствием вдохнул запах шампуня и масляной краски, запутавшийся в волосах. – И дальше что? – буркнул он, не разжимая рук, наслаждаясь ощущением мягкого, податливого тепла. – Что? Ничего, – удивился Эрик, пожал недоуменно плечами. – Отец счастливый такой, мы с родней давно не общались, а тут племянница приедет. Останутся ненадолго, город посмотреть хотят. Только вот... – Эрик напрягся в обнимающих руках, весь извертелся, пытаясь выбраться. – Только – что? – низко протянул Черный, слегка куснув чудесное, немного оттопыренное ушко. – Они приедут с детьми, и отец страшно хочет, чтобы мелкие погостили здесь. Звякнула кофеварка. *** Ночью Черный лег на самый край кровати, до ушей укрылся покрывалом и замер, как будто окаменел. Это его свойство всегда пугало Эрика, который, как и все художники, любил статику лишь в искусстве, в жизни предпочитая всё подвижное и яркое. Поэтому он, ругая себя за мягкотелость, тут же придвинулся к теплому твердому боку, задышал тихо, а потом всё-таки спросил: – Почему ты не любишь, когда к нам кто-то приходит? Черный молчал так долго, что Курильщик уже трижды проклял себя за свой длинный язык и любопытство; а потом улегся поудобнее и поставил пепельницу себе на живот. – У меня тоже была семья, только я бы не назвал ее семьей, – просто сказал Чёрный и легко погладил пальцами лицо Эрика, вытянувшееся сейчас от удивления. – Они сначала пили, потом били, и так до бесконечности. Я был даже рад, когда меня забрали в детский дом. Сначала. Потом меня лупили уже там, а дальше, Эрик, я научился бить сам. Курильщик, от потрясения даже севший сейчас среди подушек, в ночной полутьме казался совсем юным, мелким и взъерошенным. – А как же Дом? – спросил он недоверчиво, как ребенок, поймавший взрослого на лжи. – А Дом был после того, как наше заведение прикрыли. – Черный по привычке закурил в постели, как делал всегда, когда был чем-то озадачен. Задумчивость в такие моменты побеждала в нем врожденную, патологическую и необъяснимую простому смертному тягу к порядку. – К Дому я был уже готов. Эрик долго молчал, бездумно гладил пальцами чужое крепкое запястье и задыхался от сильной, даже какой-то болезненной сейчас нежности к Черному, никогда не видевшему нормальной, человеческой семьи. И так легко ставшему семьей для самого Эрика. Сейчас было очень странно и смешно вспоминать время, когда он впервые после выпуска увидел Черного на своей выставке и отчего-то страшно боялся даже смотреть в его сторону, ощущая при этом на себе пристальный, насмешливый взгляд. Черный за эти пять лет успел отрастить щетину, сменил стрижку и, судя по всему, научился носить вовсе даже не спортивные костюмы. Эрик вяло улыбался в камеру и не находил себе места, придумал сорок три способа завязать обыденный, ни к чему не обязывающий разговор и дотянул до того, что выставка подошла к концу и холл заполнился людской толпой. А вечером, когда после звонка в дверь он обнаружил неловко улыбающегося Черного на своем пороге, Эрик сам не заметил, как метнулся к тому навстречу и уютно устроился в открытых, самых крепких и надежных объятиях. – Я не могу с детьми, – легко признался Чёрный, устраиваясь поудобнее среди горы подушек, – так что – да, я надеюсь, они погостят у нас пару часов, и их заберут обратно. Я в свое время уже нанянчился, хватит с меня. Он помолчал еще немного, а потом задремал, уткнувшись в подушку и посапывая длинноватым носом. Эрик сел, подтянул одеяло повыше и стал смотреть в темное окно на первый декабрьский снег. *** Хана оказалась маленькой, изящной и темноглазой, ее тонкая ладошка полностью утонула в лапище Черного. Кузина улыбалась светло и открыто, играла ямочками на щеках и чем-то неуловимо напоминала самого Эрика. – Хана, а это мой… мой партнер, – внезапно ляпнул Эрик откуда-то сбоку. – О, бизнес, – заулыбалась кузина, – понимаю, ты теперь у нас личность известная. Дверь машины осторожно приоткрылась, и на Черного с любопытством уставились сразу две пары глаз. – Крис, Мик, у дяди есть собачка, и он может разрешить вам с ней поиграть, – пропела Хана в сторону автомобиля. Мелкие, топоча и завывая, моментально вломились в дом, едва не перевернув коляску с Курильщиком. – Только не давай им много сладкого, хорошо? – Хорошо, – промямлил Эрик, вяло помахав рукой отъезжающему седану. От него в этом доме сладкое тоже прятали. Из недр дома явно слышались звуки борьбы за жизнь – Багз не успел попасть в свое укрытие под диваном. Если Эрик помнил правильно, Мику было уже пять, а дети в этом возрасте активно интересуются всеми формами жизни. Форма жизни жалобно скулила и цеплялась когтями за паркет. – Партнер? – равнодушно спросил за спиной Черный, стягивая с себя покрытую снегом куртку. Эрик вздрогнул от неожиданности, развернулся резко, одним рывком. – А что я должен был сказать ей, – начал он, моментально накаляясь, – «смотри, Ханни, это Черный, и он меня пялит трижды в день»?! – Я не удивлюсь, если теперь ты действительно начнешь со мной торговые отношения, у твоего народа есть такая особен... – Дядя Эйик, – донеслось откуда-то снизу, – а что такое «пялит»? – Это значит «ругает», Крис, – процедил Курильщик, делая Черному страшные глаза. Тот честно отвернулся, только подозрительно подрагивал плечами. Ребенок смотрел на дядю глазами-пуговками, беззвучно шевелил ротишком и будил в Черном ностальгические воспоминания. – Эрик, – просипел Черный часом позже, водружая возле камина огромную пахнущую морозом и хвоей елку, – какого черта твои племянники так похожи на тебя? Ты ничего не хочешь мне сказать? – Только то, что ты недоумок, – фыркнул Курильщик, пытаясь одновременно уследить за двумя движущимися по гостиной объектами. Мимо cкачками пронесся Багз, с трудом притормозил возле ног Черного и плюхнулся на пол, поджав короткие ножки. – Эрик, – сказал Черный еще через час, – всё хорошо, они рисуют. – Угу, – донеслось из комнат. – Эрик, – повторил Черный, выглядывая в коридор, – они рисуют на твоем холсте. – Хорошо. – Эрик, на твоем холсте поверх твоего рисунка. На кухне что–то разбилось. *** Вечер наступил быстро, как и любой вечер в декабре. В полумраке сияла елка, переливаясь тысячей огоньков. Сияла мишура на шее Багза, повязанная кокетливым бантом. Сияли перепачканными мордашками мелкие, сидя перед камином и треская собственноручно зажаренный в нем зефир. – Знаешь, – сказал Черный, задумчиво скрестив руки на груди, – зря мы с тобой не хотели ставить елку. Я ее так вообще сколько лет не наряжал, а она вон какая красивая вышла. Курильщику впервые в жизни совершенно по-идиотски хотелось остановить мгновение. Несмотря на все сорванные планы, Рождество, кажется, всё-таки собиралось наступить, а Черный даже выглядел довольным, чуть не лопался от гордости. – А я никогда не думал, что ты способен качать на ноге ребенка, – брякнул Эрик, смущенно поглядывая на Черного из-под челки. – Они тебя даже слушались. – Ты тоже меня слушаешься, золотко, – улыбнулся Черный в ответ, – и заметь, я при этом не качаю тебя на ноге. – Он прошел на кухню, щелчком кнопки включил чайник. – Сейчас отец приедет, улыбайся. Мелкие рванулись к двери, как только она открылась, повисли на смеющейся матери, наперебой рассказывая новости. За спиной Ханы маячил отец Эрика и слабо улыбался, не торопясь входить. – Ну вот опять ты, – распинался на кухне Курильщик, – вот ты опять, ты можешь хотя бы в Рождество, твою мать, посидеть с ним нормально и желательно молча, а? – Эрик, – позвала из гостиной сестра, – ну куда вы подевались? – Не мешай, мама, – радостно залепетал Мик. – Он пйосто там, на кухне, пялит дядю-пайтнера, это часто у них бывает! Пискнул чайник.