Времени всегда недостаточно

Касание. Едва заметное прикосновение к плечам. При желании его можно пропустить, не заметить, отказаться почувствовать, мгновенно изгнать из разума. Прикосновение. Его достаточно. Например, чтобы схватить тонкие запястья, прижать к стене худощавую фигуру и зарыться носом в маленькую впадинку на плече — вдох, выдох… Сейчас у воздуха есть свой, особый запах — его запах, и это ужасно, потому что хочется вдохнуть его в последний раз и умереть, ощущая у себя в носу и на губах. Глаза Кью, не отрываясь, смотрят на тебя. Они голубые или, скорее, зеленые, ты часто не можешь определить их цвет, потому что они гипнотизируют, засасывая в бездонный колодец радужки. Ты смотришь, потому что не можешь отвести взгляд. Не можешь не следить за языком, движущимся между губами и умоляющим поцеловать его. Не в состоянии перестать пожирать взглядом это тело и не отвлекаться, подумать о чем-то другом — к примеру, как часто рискуешь своей жизнью, заливая кровью собственное тело, выдыхающее жизнь и вдыхающее смерть. Бога ради, прекращай уже все это, пора бы поставить точку в этой истории, уехать из Англии, от этого мира, оставив его далеко позади. Ты целуешь его, потому что так должно быть. На хуй работу, на хуй этот мир, пусть развалится на куски. Есть тишина, которую необходимо нарушить, и мальчик в твоих объятиях, которого ты прижимаешь к себе, словно он самое большое сокровище твоей жизни. Может, так оно и есть. Возможно, это правда. Он — твой камень преткновения, в то же время превратившийся в скалу, за которую ты цепляешься. Кью. Волна, накатывающая и разбивающаяся о живот, выбивающая дух, воздух из легких, слова из уст, и, когда ваши рты разъединяются, единственное, что тебе остается, — посмотреть на него и подумать, что однажды, если повезет, ты сможешь забрать его себе на всю оставшуюся жизнь. — Прекрати думать, — шепчет он тебе в губы. — Поцелуй меня. Еще. Повинуешься. В тебя вбили привычку выполнять приказы, сделали частью твоей сущности, и те, что отдает Кью — сейчас или в наушник — боже, они лучшие. Ты вжимаешься в него сильнее, вдавливаешь в стену, руки выпускают его запястья, ладони скользят вниз, касаясь бедер. Пальцы мнут и разрывают ткань кардигана, желая прикоснуться к коже: горячо. Ты обожаешь это. Рот ненасытен, и, кажется, ты не в силах контролировать себя: жадно касаешься его лица, словно желая сожрать. Зубы скользят по щеке к шее, пока в ушах вибрирует звук его голоса, прерываемого всхлипами и сбившимся дыханием, слишком глубоким — он хочет большего. Где гарантия, что следующая миссия не убьет тебя? Кто может пообещать, что ты окажешься в состоянии — физическом и психическом — взять причитающееся тебе? Нет. Никто. Гарантий нет. Именно поэтому твой рот выпускает эту кожу — мягкую и бледную, кожу Кью, чтобы вдохнуть, потому что оставшееся время нельзя потратить впустую — другого случая может не представиться. В те немногие свободные минуты, милостиво оставленные лично тебе работой, ты должен поглотить Кью, насытиться его поцелуями, почувствовать пальцы, цепляющиеся за твою рубашку, или короткие ногти, впивающиеся в спину, потому что иначе — все лишено смысла. Ты не можешь сделать ничего другого, даже если захочешь — твое тело будет требовать свое: этого мальчика, который только тем и занимается, что спасает твою жизнь, не отрывая задницы от кресла. Тела Кью, движущегося с тобой в унисон, увлекающего, соблазняющего, словно в этом есть необходимость. Ты выдыхаешь, обхватывая руками его зад, раздеваешь. Каждая минута выстреливает как пуля и столь же безвозвратна. К сожалению, это единственное, что ты не можешь по-настоящему проконтролировать. Как и он. Но независимо от всего — сейчас ты погружаешься в него. Этот момент навсегда останется с тобой: Кью, его пальцы на твоем теле, и стоны, горячий обхват, когда ты входишь в него; и единственное, что остается, — отдаться инстинкту, ритму жизни, ее дыханию, чтобы не упустить ни секунды. Потому что ты не можешь позволить себе этого. Не позволишь.