birds on a power line

Четыре часа утра, и, понятное дело, она спит. Ее трудно разбудить, и она такая милая, когда сопит и обнимает его, прижимаясь ближе, чтобы согреться. Он наблюдает за ней, изучает ее с таким вниманием, что кому-нибудь могло бы прийти в голову, что он может видеть сквозь кожу, сквозь мышцы и кости – видеть самое ее сердце. Он – Логика и Причина, острые углы и раскрыватель секретов. Она – Сердце и Спонтанность, и мягкие изгибы, и единственная тайна, которую он никогда не сможет раскрыть, даже если проведет с ней всю его жизнь (а он собирается). Она – все, чего он не знал прежде, и не может сделать ничего другого, кроме как любить ее. Ему интересно, знает ли она. Иногда она держит его, целует его, хихикает, что любит его сильнее, что нет никого, кроме него, кого любили бы так сильно. Ему интересно, не задумывалась ли она, что не права. Конечно, это очевидно: как может это всеобъемлющее, бесконечно растущее, совершенно нелогичное все внутри него не быть по крайней мере эквивалентом тому, что чувствует она? Откуда возьмется эмоция больше, чувство правдивее? Он любит ее, и хоть он поэт, он не может подобрать слова, чтобы описать, что чувствует. Он хотел бы, чтобы нашлось слово лучше, то, в котором было бы заключено его сердце и вечность его обожания – увы, у него есть только любовь. И все же, когда он целует ее, и она просыпается, когда он покрывает поцелуями я люблю тебя ее губы и ее кожу, и она улыбается… Ну, может быть, этого недостаточно. Но она понимает, и он решает, что этого почти достаточно.