to the moon

Брендон успешно, но уже давно без особого энтузиазма и удовольствия отыгрывает свою миниатюру. Впрочем, как и в любой другой вечер. К счастью (или не очень), ему хватает мастерства одурачить своим ложным весельем не только зрителей, но и самого Барни – управителя цирка. Сегодня у них аншлаг: зрители смеются и рукоплещут, потешаясь над глупым мимом, который пингвиньей походкой шагает через весь манеж в своих несуразных башмаках совсем не по размеру, стараясь как можно скорее убраться куда подальше – скоро начнется большое шоу, где шутам нет места. Ури утирает тыльной стороной ладони лоб, размазывая и без того растекшуюся от большого количества гримас белую краску на лице еще сильнее. Он глубоко вздыхает, все еще на автомате продолжая кривить губы в фальшивой улыбке, и прикрывает глаза, устало облокачиваясь о ближайшую стену. Он, правда, надеется убраться из этого – в прямом смысле – цирка уродов как можно быстрее. Запереться в своей небольшой съемной комнатушке в компании полюбившегося еще из детства старика Стивенсона и его захватывающих дух рассказов или просто уткнуться носом в выбореную в нелегкой борьбе у хозяйки дома пуховую подушку, вместо той, что у него была до этого (словно из камня высеченной) и уснуть. А, может, Брендон снова тайком, пока все остальное заняты шоу (благо, его номер один из первых), проберется в малый тренировочный зал и как следует разомнется (выходить на поклон, это не для жалких шутов, развлекающих скучающую публику в перерывах между настоящими выступлениями, а, например, для таких, как Даллон, которые заставляют зрителей, затаивши дыхание, следить за собой под куполом цирка, без какой-либо страховки выполняя опаснейшие трюки). Да, он определенно так и поступит, вот только постоит тут еще минутку, и нет, это совсем не связанно с полуобнаженным Уиксом, готовившимся вот-вот выйти на манеж со своим партнером. Брендон прикусывает щеку изнутри, внимательным взглядом угольных глаз провожая улыбающегося ему Даллона на сцену. – Хорошо сегодня отыграл, Брендон, – кидает ему Уикс, проходя мимо, и еле ощутимо похлопывает парня по плечу. – Ну-с, пожелай мне удачи. Гимнаст потирает ладони друг о друга, в последний раз широко улыбается подпирающему стену миму, показательно потягивается, разминая мышцы, и шагает на манеж вслед за своим партнером, встречая восторженные крики зрителей. Брендон снова на секунду прикрывает глаза, стараясь унять сорвавшееся на скорость света сердцебиение, а затем, наспех скинув свои дурацкие башмаки путем наступания носком одного на пятку другого, тайком пробирается в зрительный зал. Он занимает самое отдаленное место, прячась в тени тускло освещенного зала, пользуясь тем, что все прожекторы сейчас направлены на выступающих циркачей, присаживается на верхнюю ступеньку и, скрытый от посторонних глаз, без особого угрызения совести, не мигая следит за парой мужчин, выполняющей под куполом цирка опасные трюки. Ури резко втягивает воздух и приоткрывает искусанный в приступах паники рот, затаив дыхание, когда – он знает – должна быть самая опасная поддержка. Он облегченно выдыхает и позволяет своим плечам осунуться только после того, как обе ноги Даллона Уикса касаются твердого пола, а крепко державший его до этого партнер-Джо наконец-то отпускает его и отходит на несколько шагов. Брендон не может сдержать ответной улыбки, когда замечает направленный прямо на него взгляд Даллона, и то, как он еле заметно салютует ему рукой (видимо, ежедневные вылазки посмотреть их номер, – читай: убедиться, что Даллон в порядке, – не остались незамеченными). Он делает то же самое в ответ, и чуть ли не вскакивает от неожиданности на ноги, когда получает уже привычный подзатыльник от Кендисс – талантливой акробатки в их цирке и подруги (единственной) по совместительству. – Опять следишь за своим принцем? – девушка падает на ступеньку у его ног прямо в концертном костюме и складывает локти на его коленях, опускаясь на них подбородком. – Все прошло гладко? – Лучше, чем в прошлый раз, когда придурок Джо чуть не уронил его, едва успев ухватить за руку, – Брендон предпочитает тактично пропустить мимо ушей подколку подруги, сосредотачиваясь на расслаблении собственных кулаков, которые тут же сжимаются от неприятного воспоминания. – Ты ведь знаешь, что можешь лучше, чем он, Би, – Кендисс аккуратно накрывает его кулаки своими маленькими ладошками и смотрит на него сочувствующе-укоризненно, заставляя плавиться под ледяной синевой ее глаз. – Даллон не станет вечно ждать тебя, знаешь. – Я всего лишь глупый мим, Кенди, – Брэндон тяжело вздыхает и, не желая снова заводить больную тему, поднимается на ноги, утягивая с собой подругу. – Пойдем, скоро твой выход. – Ты недооцениваешь себя, Брэндон, – девушка мягко улыбается, цепляясь за шуточно по-джентельменски подставленный ей локоть, но упорно продолжает начатую тему. – У мима не могут быть грустные глаза. – Ошибаешься, Кенди, не бывает счастливых шутов, – Ури открывает перед ними дверь в гримерную и, потупив взгляд, учтиво поклоняется, в манере мима пропуская подругу вперед, – у каждого плохо скрывающаяся тоска в глазах и печальный взгляд. – Шутами становятся те, кто не может ничего другого, – Брендон заходит следом. – Быть ни на что не способным посмешищем весело только в теории, знаешь ли. – Но ты ведь способен, – Кендисс припудривает лицо пышной кисточкой, внимательно наблюдая за Ури через зеркало, – я видела. – Видела? – парень недоуменно приподнимает брови. – Ну, – акробатка чуть виновато улыбается, признаваясь: – Возможно, я несколько раз тайком наблюдала за тобой, когда ты очередной ночью пробирался на манеж полетать. Брендон хмурится, и девушка тут же вскакивает со своего места, поворачиваясь к нему лицом. Она берет его руки в свои и подходит ближе. – Ты словно рожден для этого, да, но очень глупо с твоей стороны заниматься воздушной гимнастикой, без страховщика, Би. А если бы ты сорвался? – Уверен, ты была там, чтобы проследить, чтобы этого не случилось. – Я всего лишь переживаю за тебя, Брендон, – Кендисс вздыхает, сутуля прежде натянутую тетивой спину, и прислушивается к звукам аплодирующей публики и голосу ведущего программу Барни, чтобы не пропустить свой выход. – Знаю. – Даллон, кстати, тоже. – Он знает? – Брендон непроизвольно напрягается, запуская руку в загеленную назад челку, растрепывая ее. – Он мне и рассказал. – Черт. – Ты очень хороший гимнаст, Би, – говорит, наконец, Кендисс спустя некоторое время возникшей тишины, наспех снимая спортивную олимпийку, что была надета поверх ее сценического костюма, когда слышит свое имя. – Тебе стоит с этим что-то делать. – Я всего лишь мим. – Ты дурак, а не мим! – девушка не по-настоящему толкает Ури в плечо, расстроенная его ответом, и выбегает из гримерки, спеша на манеж. – Знаю, – его тихий шепот теряется в шуме восхищенной толпы. Брендон с силой захлопывает дверь и, резко развернувшись, натыкается взглядом на свое отражение в зеркале. Его лицо все еще в белой краске, черный карандаш, бывший прежде тонкой линией под ресницами, размазался и потек, превратившись в отвратительные темные круги под глазами, а уголки алых, смазанных в кривую линию губ опустились вниз, словно повторяя настроение парня. – Ну, и чего ты не улыбаешься, шут? – с грустью спрашивает Брендон у своего отражения, вглядываясь в карюю радужку, казалось, остекленевших глаз. – Не весело тебе? *** Он сидит прямо на траве. Ночная прохлада, сменившая дневной зной, приятно холодит голые участки кожи, а полная луна добродушно освещает силуэты близ стоящих шатров, и, знаете, Брендону хорошо и спокойно. Ему нравится то, каким молчаливым становится цирк в ночное время. Как яркий, шумный, многогранный ярморочный городок вдруг замирает с приходом ночи, превращаясь в пусто-молчаливый и безликий. Иногда, Ури кажется, что только он способен по-настоящему оценить волшебство этого места. То, как веселый многолюдный цирк, в считанные часы пустеет, засыпая, чтоб утром снова с улыбкой встретить новых посетителей. И Брендон подобно дому (а он считает цирк своим домом) меняется в зависимости от времени суток. Он весь день играет роль улыбчивого мима, смешит детишек и развлекает их родителей, чтобы ночью превратиться просто в Брендона Ури с растрепанной челкой, непослушно спадающей на лоб, угольно-карими глазами с медными вкраплениями печали по краю радужки и в потертых джинсах, вместо классических брюк. И, знаете, он, правда, боится потерять себя среди всей этой красочной мишуры своего образа. Брендон прислушивается к тишине, прищуривается, вглядываясь в ночное небо, светившее ему мириадами звезд, и выуживает из бокового кармана изношенных джинсов пачку сигарет. Он редко когда курит, но иногда это помогает ему почувствовать себя самим собой. Ведь, шут и сигарета – понятия несовместимые, не так ли? Ури слышит позади себя тихий шорох шагов, но не разворачивается. Каким-то потрясающе чудесным образом, он уже знает, кто присаживается рядом с ним и недовольно хмыкает. – Я хотел бы дотронуться до луны, – говорит Брендон еле слышно, так и не взглянув на нарушителя его покоя, делает затяжку, задирает голову вверх, рассматривая ночное небо, и выпускает из маняще-приоткрытого рта струю сизого дыма. – Впитать в себя ее свет, узреть ее величие и мистическое влияние. Хоть раз почувствовать свою важность. – Ты важен, – не соглашается Даллон, но когда понимает, что ответа он так и не услышит, продолжает: – Сигарета не продлит тебе жизнь, знаешь. – Летания под куполом с Джо тебе тоже. Брендон не знает, почему говорит это именно сейчас, но слова срываются с его губ раньше, чем он успевает подумать. Уикс на это только печально улыбается. – Уже знаешь, да? – Кендисс рассказала, что случилось, – курить Ури отчего-то больше не хочется, он тушит едва начатую сигарету о землю и сглатывает привкус никотина, неприятным жжением зудящий на кончике языка. – И что ты намерен делать? Нога Джо волшебным образом не срастется до завтрашнего шоу. Даллон на это как-то виновато пожимает плечами и опускает взгляд на свои переплетенные в замок руки на коленях. – Собственно, поэтому я здесь. – Если ты пришел для этого, уходи, – из уст Брендона фраза звучит хрипло, даже немного грубо. Его голос ровный, с железными, непреклонными нотками (даром, что хороший актер), а пальцы дрожат и нервно теребят край рубашки. Блядское «уходи» Даллону – дается слишком тяжело и значит слишком много; словно тысячи килограмм весит, давит на грудь бетонной глыбой, зажимая в тиски, ломает ребра в щепки; разбивает сердце в мелкие осколки; застревает в израненном горле стеклянной крошкой. – Я не стану ему заменой, – звучит уже тише, с надрывом; почти отчаянно. – Ты не замена, – Уикс смотрит через медь печальных глаз прямо в душу, выворачивает ее наизнанку, заставляет посмотреть в ответ. – Я всего лишь мим. – Ты в воздушной гимнастике не хуже, чем я, и мы оба это знаем, Брендон, – Даллон цепляется руками за его плечи, опаляя прикосновениями кожу сквозь ткань рубашки, и настойчиво разворачивает к себе. – Мим – это только ширма, за которой ты прячешься. Образ, что убивает твою индивидуальность. Знаешь, тебе всегда достаточно было всего лишь изъявить желание. Показать, что тебе это нужно. Сейчас это нужно нам обоим. – С чего ты решил, что знаешь, что мне нужно? – Брендон хватает пальцами запястья гимнаста, сильно сжимает, намереваясь отодвинуть/оттолкнуть/увернуться от настойчивых прикосновений (нужное подчеркнуть), но так и застывает, залипая на движущиеся мягкие – он уверен ¬– губы напротив своих, близко-близко, маняще-опасно. – Потому что иначе, ты бы не терзал себя ночными тренировками и не следил за мной своими щенячьими глазами каждый раз, когда я под куполом. – Да? – Ури неожиданно громко смеется, приподнимая брови, и смотрит на Даллона в упор каким-то шальным взглядом. Растягивает широкий рот в кривой ухмылке, словно псих, сверкая ровными зубами, отпихивает его подальше от себя, но продолжает крепко держать запястья. – Я смотрю на тебя щенячьим, – он делает пальцами кавычки, – взглядом, не потому, что ты воздушный гимнаст, а потому, что ты чертов Даллон Уикс! Брендон подается вперед и целует его. Довольно целомудренно, едва мажет языком по нижней губе, чтобы всего лишь почувствовать горькую сладость, запомнить контрастное ощущение мягкости в противовес сильной хватке на затылке. Оглаживает пальцами шею, притягивает ближе к себе, ощущая горячую кожу под пальцами, и отстраняется, с вызовом вглядываясь в потемневшие глаза напротив, пытается высмотреть реакцию. Даллон смотрит на него странным взглядом, он приоткрывает влажный от поцелуя рот, намереваясь что-то сказать, но Ури его перебивает: – В нашем деле важно доверие, – Брендон криво ухмыляется, – все еще хочешь меня в партнеры? Даллон улыбается в ответ и перехватывает руку парня как раз вовремя, чтобы помешать ему подняться на ноги. – Теперь хочу еще больше, – он наклоняется вперед, мажет губами по длинной шее и шепчет в самое ухо: – Как я уже говорил, тебе стоило только показать свою заинтересованность. *** Когда Брендон оказывается под куполом, освещенный софитами, поддерживаемый только надежной хваткой Даллона и тонкой страховочной веревкой, обмотанной вокруг его запястья, он не может сосредоточиться ни на чем другом, кроме медленно опускающейся к ним сверху распечатанной на цветном принтере бумажной луны. Он широко улыбается и без единого замешательства или страха уходит в опаснейшую поддержку. Отпускает кольца и, делая несколько переворотов, устремляется вниз, уверенный, что Уикс обязательно его поймает. Он запомнил. Даллон запомнил, ту чушь, что Брендон нес той ночью. Впервые за долгое время Ури спокоен. Ему не нужны сигареты, чтобы не потеряться в себе и луна, чтобы почувствовать себя значимым. Брендону достаточно Даллона Уикса, который счастливо ему улыбается, легким движением руки убирает взмокшую, непослушную челку с его лба и, крепко обнимая его потного после сложного номера, мягко целует в уголок губ. Пожалуй, сигареты можно оставить шуту, – Брендон Ури счастлив.