Поменялись

— Напомни мне, почему мы не скрываемся от неё? — Англичанин говорит это на ухо парню, тот немного даже вздрагивает от неожиданности. — А это вообще возможно? Настя по лицам только так читает, — хмыкает Олег, разворачивается, опираясь на стену, и с интересом наблюдает за девушкой, которая вдохновенно что-то пытается соорудить им на столе. Вспоминается, как однажды они решили поменяться ролями, и Рома разложил его прямо на этом столе. Захотелось снова. — Всё, мне пора, — словно прочитав его мысли, девушка быстро откланивается, пообещав забежать как-нибудь в следующем месяце. Закрыв дверь, Савченко мечтательно улыбается и поворачивает голову к Роме: — Ну его, этот ужин, а? — Только если сегодня я сверху, — ухмыляется тот, сверкая глазами. — Окей, — легко соглашается парень и тут же вовлекает удивлённого Англичанина в поцелуй. Оказавшись прижатым к стене, он только судорожно что-то выдыхает и шипит, почувствовав давление коленом на пах. Тот, словно издеваясь, давит всё сильнее, заставляя приподниматься на носочки и мучительно выгибаться в поисках большего контакта. Олег прижимается к нему, стараясь довести, чтобы пойти уже на кровать, не мучиться так возбуждением и безумным желанием большего. Дыхание спирает — давление невыносимо, болезненно, но внизу живота сладко тянет, заставляя это терпеть, лишь тихо поскуливая.       Рома с ухмылкой стягивает с него футболку, сам избавляется от верхней части одежды и проводит языком по соску, зацепляя его зубами, прикусывая, чтобы вызвать реакцию. Громкий, высокий, почти отчаянный стон слышится через несколько секунд, заставляя удовлетворённо улыбнуться. А то взял моду рычать, вон, стонать, оказывается, может похлеще девчонки. — Рома, — хнычет тот, почти сползая по стене и смотря мутным взглядом на парня, — пожалуйста — а-ах! — пошли… Стон вырывается сам собой, Олег его не контролирует и только цепляется подрагивающими пальцами за чужие плечи, притягивает для мокрого, глубокого поцелуя. Он знает, что Англичанин будет мучить долго, заставляя метаться, стонать и просить, но это испытывать хочется не в коридоре около стены (ноги уже подкашиваются от напряжения), а лёжа на кровати, пусть даже со связанными руками (об этой фантазии партнёра он узнал случайно, по пьяни, и был вовсе не против обратить её в жизнь). — Пожа-алуйста, — просит он, чувствуя, что перед глазами темнеет, а слова попросту забываются, переставая существовать в его бедной голове.       Всхлип. Дрожь, пробирающая всю сущность, Олега почти колотит, невозможно представить себе что-то более волнительное, чем вот так отдавать контроль над собой Роме и только реагировать на происходящее, искренне желая большего, но зная, что прошло ещё слишком мало времени. Он притягивает парня к себе, тихо шепчет на ухо: — Можешь связать меня, только на кровати. Здесь неудобно. Судя по загоревшемуся взгляду, с предложением он явно попал в точку, вот только теперь тот будет мучить его столько, сколько душе угодно, заставляя сгорать от нетерпения и желания (в прошлый раз так и было). Олег идёт в спальню; посмотрев на верёвки в чужих руках, раздевается и садится на кровать, сложив руки на коленях. Выглядит он невыносимо правильным, не хватает очков, которые Англичанин аккуратно на него надевает и усмехается. — Ложись, руки к столбикам, — тихо говорит он, подходя и начиная размеренно привязывать его запястья. Савченко смотрит жалобно, пытаясь убедить не делать ничего больше, но тот и не собирался. Холодными пальцами он сжимает соски. — Бля-а-ать, Рома, — парень явно не собирается сдерживать рвущихся с губ слов, за что тот сжимает сильнее, оттягивая, заставляя всхлипнуть, забыть о том, что обычно он сверху и отдаться Англичанину. Тот с улыбкой садится около ног, ведёт пальцами по разгорячённой коже вверх, касается всех рисунков на коже, обводит кончиками пальцев, довольно щурясь. Он берёт зажимы для сосков, аккуратно прикрепляет, заставляя Олега мучительно выгнуться, болезненно простонав. У самого Ромы соски почти нечувствительны (что, впрочем, не мешало все прикосновения чувствовать остро). Он прикасается губами ко всем татуировкам на торсе, последовательно, иногда проводя языком по линиям. Парень скулит, стоит только подуть на головку стоящего члена, следом слизнуть тяжёлую каплю смазки, готовую упасть. Савченко вздёргивает бёдра, закусывает губу, что-то умоляюще стонет, понимая, что ничего этим не добьётся. Возбуждение опаляет его, сворачивается огненным узлом внизу живота, каждый раз возрастая после приступа боли. Это что-то невероятное, невыносимое, заставляющее каждый раз остро реагировать. У него трясутся пальцы, его самого колотит, невыносимо, резко, он судорожно хватает ртом воздух, когда чувствует давление языка на уретру.       Порой Олег ненавидит Англичанина - например, в такие моменты. Он хочет, чтобы тот не медлил, но всё происходит с точностью до наоборот — прикосновения становятся невыносимо медленными, мгновенья тянутся, не торопясь сменять друг друга, складываются в безумно длинные минуты, и время растягивается, Савченко теряется в нём, словно ребёнок в торговом центре. Ладони касаются бёдер, спускаются вниз, избегая паха; Рома разводит его колени, садясь между ними — пальцы его касаются низа живота, провокационно слегка задев член. Олег скулит, приподнимается, пытается податься ближе к рукам, чтобы почувствовать ласки сильнее, ярче, но не достигает успеха, с болезненным стоном снова распластываясь на кровати и дёргая руками. Теперь-то ему понятно, почему Рома так хотел его связать — даже подчиняясь, он никогда не отдавал контроль над собой полностью, а сейчас попросту ничего не мог сделать, только откликаться на чужие прикосновения, поцелуи, часто выстанывая что-то умоляющее, что, впрочем, помогает мало, парень явно настроен мучить его долго. При мысли о том, сколько времени пройдёт, прежде чем он кончит, он обречённо стонет. — Рома, — хнычет Савченко тихо, а потом выгибается насколько может, стараясь уловить прикосновения, показать, чего он хочет, всем своим видом. Он прикусывает губу, пытаясь податься к его рукам. Чужие горячие ладони ложатся на низ живота, поднимаются по торсу, задевают зажимы, чуть оттягивая. Олег вскрикивает, дрожит, старается отстраниться, не чувствовать этого сводящего с ума коктейля из боли и удовольствия. Перед глазами меркнет, он царапает короткими ногтями простынь, вцепляясь в неё и вжимаясь в постель спиной. Англичанин безжалостно играет с зажимами, оттягивает, наклоняет в разные стороны, парня под ним трясёт, он хнычет, скулит тихо-тихо, дёргая руками и смотря на него максимально жалобно. Боль застилает его сознание, заставляя просить, тихо, скуляще, всхлипывая, но возбуждение не пропадает, даже усиливается, горячо распространяясь по всему телу, до самых кончиков дрожащих от напряжения пальцев. Он зовёт Рому по имени, а когда тот приближается, то тянется за поцелуем, постанывая в чужие губы. — Пожалуйста, — хрипит он, стоит напарнику отстраниться, трётся о него бёдрами, громко застонав.       Англичанину и самому не терпится, поэтому он достаёт из-под матраца смазку, смотря в знакомые глаза, скрытые очками. Он осторожно поднимает чужие ноги себе на плечи, не обращая внимания на недовольный взгляд из-под ресниц — Савченко не любит эту позу, считает, что в ней слишком беззащитен (сейчас, когда он связан, это не сильно влияет). Он выдавливает гель на пальцы и слегка массирует анус. — Блядь, Ром, — хрипит парень, почти хнычет, приподнимаясь и пытаясь получить больше прикосновений, — пожалуйста! У Олега ощущение, что тот издевается — это ощущение пальцев словно изощрённая, безумно приятная пытка, от которой он сгорает. Внутри всё сворачивается в узел внизу живота, так терпко, на языке даже чувствуется привкус, он громко стонет, запрокидывая голову, дёргает руками и шипит, запястья уже неприятно покалывает от давления. — Рома, — рычит он тихо, поймав чужой взгляд и почти гипнотизируя напарника. Хочется уже почувствовать, а не скулить, изнывая от ожидания.       Тот ухмыляется, наносит смазку на член и аккуратно входит, замирая и давая привыкнуть к ощущениям, целует искусанные губы. Савченко выгибается, принимая член в себя до предела, сердце колотится быстро-быстро, дыхание сбивается, а внутри всё, кажется, горит огнём. Англичанин снимает один зажим и тут же проводит по соску языком, тот вздрагивает, сжимается, а когда тоже самое происходит и со вторым, не выдерживает, стонет громко, гортанно, пошло, вздёргивая бёдра. — Двигайся, — требует он, срываясь на всхлип от резкого, почти что болезненного толчка, а потом Рома начинает медлить, двигается плавно, но Олегу этого мало, безумно мало, ему нужно больше, жёстче, ярче, чтобы перед глазами темнело от каждого толчка, чтобы член заполнял его полностью, а себя было невозможно контролировать. И партнёр об этом прекрасно знает, но специально игнорирует. Савченко уже готов засунуть гордость куда подальше и просить, потому что это невыносимо, но не может совладать с голосом, забывает слова и только скулит жалобно, пытаясь взглядом через очки показать, чего именно он хочет.       Англичанин и вовсе останавливается, хрипло выдыхая, когда тот сжимается, пытаясь его спровоцировать. Парень что-то неразборчиво шепчет, дёргая руками, пытаясь притянуть их к себе. Он приподнимается, закусывая губу, постанывает в чужие губы, когда Рома начинает его целовать, прижимается всем телом, с удовольствием проводя языком по чужим зубам. Мокро, пошло, грязно, так, как ему сейчас хочется, как сейчас нужно. — Пожалуйста, — просит он, стоит тому отстраниться, и выгибает спину, когда тот резко и сильно толкается. Олег сходит с ума, пытается вцепиться в чужие плечи, снова дёргает привязанными руками. — Ещё, — мутный взгляд, полный желания, тихий шёпот и толчок, от которого с губ срывается гортанный стон, он сжимается и снова просит, снова стонет, запрокидывая голову, грудь его судорожно вздымается, от каждого движения он вздрагивает, всхлипывает, пытаясь податься навстречу, что в этой позе делать не очень удобно, он вообще может только стонать и сжиматься в таком положении, ни о каком свободном действии и речи быть не может.       Рома смотрит на него, довольно щурясь, хрипло стонет, когда тот сжимается, громко всхлипывая. Стоны, скулёж, всхлипы — всё это безумно его заводит, хочется толкаться сильнее, быстрее, чтобы слышать их снова и снова. Движение — стон, движение — вскрик. Всё в этом мире перестаёт существовать, сам мир сужается до их квартиры, до этой комнаты и связанного Олега, так остро реагирующего на каждый жест. Он сжимает соски, парень вскидывается, царапает простыню, сжимая руки в кулаки, Англичанин наконец отвязывает чужие запястья, и ладони тут же оказывается на бедной его спине, покрывающейся размашистыми розовыми полосами. Олег притягивает его к себе и целует, сбиваясь, они даже пару раз ударяются зубами, потому что темп слишком быстрый, каждый толчок заставляет его стонать, изгибаться, пытаясь прижаться ближе и почувствовать всё ещё ярче, чем сейчас, хотя, кажется, уже некуда, ему слишком хорошо, в голове всё плывёт, слова забываются, даже эмоции перестают существовать, его бедное сознание меркнет, член начинает пульсировать болезненным наслаждением. — Пожалуйста, — хнычет он, пытаясь потереться о кожу чужого живота, что не получается, но он постоянно приподнимает бёдра, пытаясь. — Кончить… Англичанин не даёт ему этого сделать, толкается размеренно, сильно, жёстко, терзает губы яростным поцелуем, не обращая внимания на чужой скулёж. — Рома! — вскрикивает Олег, резко изгибаясь и хватая ртом воздух. Боль сплетается с наслаждением в самый невероятный коктейль, который он только может испытывать, внутри всё сжимается, горит огнём, его кидает то в холод, то в жар, и каждое прикосновение ощущается невыносимо ярко, дрожь волнами распространяется от позвоночника. — Блять, прошу! — всхлипывает он, открывая слезящиеся глаза, хрипит, закусывая губу. Рома прижимает его запястья к кровати и провокационно хрипло стонет прямо в чужие губы: — Кончи сам… для меня. Савченко вскрикивает пронзительно, начинает дрожать, чувствуя, как сочится сперма, словно именно этого приказа он и ждал. Оргазм накрывает с головой, волнами, расходится огненными вспышками по нервным окончаниям, а ощущение заполнившей спермы заставляет хрипло застонать, сжимаясь сильнее.       Он приходит в себя через пару минут, измученный, дыхание глубокое, судорожное. — Садист, — устало хрипит Олег, утыкаясь в чужое плечо носом и вздрагивая от ощущения вытекающей из ануса спермы. — Можно подумать, ты сопротивлялся всеми конечностями, — хмыкает Англичанин, целует его в лоб, ерошит волосы, мокрые от пота. — Надо в душ. — Похуй, — после непродолжительного молчания откликается тот, буквально залезает сверху на парня, ложится головой на грудь, стянув и положив на подушку очки, слушая размеренный стук сердца, постепенно успокаиваясь. Он практически мурчит, обхватывает Рому руками и прикрывает глаза, начиная слегка дремать от усталости.