Борец-трава

Про такие дни, когда с утра все наперекосяк, у гномов говорят «Махал отвернулся». Сначала Гимли испортил заготовку, а пока ее спасал — горн пришлось раздувать заново, позорище. Пойдет металл пузырями, лопнет в ковке, — кто виноват? Старый Мисгер долго крутил бороду, размышлял, не поучить ли нерадивого как в детстве: ремнем с кованой пряжкой по известному месту. Но до непотребства не дошло: просто из кузни выгнал. Велел идти помогать в лазарете, пока, дескать, дурь из башки не вылетит. В лазарете было тихо и пахло хорошо: травами, чистым дровяным дымом, тканью стираной на повязки. Однако молодой лекарь помощи не принял, мол, больных немного, а вдвоем толкаться только. Отправил прочь, в лес за травками. Книжку достал, картинки показывал да объяснял, что брать надо те, что в тени, под деревьями. У них соков от росы больше, а значит, и силы лекарской. Гимли был ему благодарен: хоть никто не увидит, как он, коваль не из последних, в ступке пестиком орудует, будто ничему другому не обучен. Вот только сейчас благодарность забылась, и даже возникла некая мыслишка, что и насмешки, и ступка с пестиком — как ненастье летнее: прошло, никто и не вспомнил бы. Через пару седмиц. А что еще думать, если его заловили в этом лесу, как дикого зверя, и охотничка что-то не видать? Может, вовсе через неделю пожалует. До того времени можно не только от зубов да когтей окочуриться, а просто от холода да голода. Поначалу-то в лесу было даже неплохо. Солнечно, но прохладно, с ветерком, так что и комарье кусачее не донимало. Вот только зевать не стоило, да только кто же знал, что поперек звериной тропки такая ловушка коварная положена. И ругнуться не успел, как грохнуло об землю тяжеленное бревнышко, свистнула, натягиваясь, прочная бечева — и, подцепив за ногу, подвесила его меж двух деревьев. Тут-то, как водится, и комары нашлись. Поначалу рассмеялся даже, качаясь еще, полез за сапог — рассечь бечеву. Да только нож, который в сапоге помещался, от первого же рывка вылетел, и поймать его Гимли не сумел. То есть оно и понятно — нож в сапоге не для того упрятывается, чтобы хозяин, значит, ступнями в небо болтался. Он ругался, раздирая ладони, по-звериному пытался перегрызть прочную веревку — но ничего не получалось, только ободрал еще и рот. Вскорости в голове от прилившей крови застучало кузнечным молотом, засаднили руки, да еще и нога болеть начала. Потом за кустами вроде как зазвенело, защебетало, обратилось в речь, в мелодичный смех. Ну точно — отвернулся Махал-праотец от него сегодня, да еще и другую часть обратил, которая, значит, пониже спины помещается. Эльфы. Уж лучше бы остался болтаться тут, волкам на потеху, чем такое позорище. Вися вниз головой, Гимли сердито разглядывал подходившего остроухого: высокие охотничьи сапоги, лук в руках, сливающийся с листвой плащ. — Прости, добрый гном, — заговорил подошедший. Лица снизу было не видать, и Гимли силился понять по голосу, не смеются ли над ним. — По этой тропе обычно никто не ходит, зато ей нередко пользуются пауки, от которых мы всеми силами стремимся избавить лес. Говорил подошедший на Всеобщем, с неуловимым напевным акцентом, и ни самомалейшей насмешки гном не услышал. Бечева затряслась, дернулась, нога освободилась, и Гимли грузно шмякнулся на листву, не удержав ругательства. Эльф придержал его под спину — но скинуть руку и вообще двинуться не было никаких сил. — Чтоб тебе в кузнице пальцы поотбивать, — досадливо посулил ему гном, пытаясь шевельнуться. — Это мне вряд ли грозит, — отозвался эльф со смешком, подобрал в траве утерянный нож и протянул, как протягивают друзьям, рукоятью вперед. — Мне действительно жаль, что ты попался в нашу ловушку, потомок Дарина. Прими мои извинения. — Принимаю, — буркнул Гимли. Ну а что еще делать — сам, недоумок, под ноги не смотрел, сам попался. Еще и бечеву из-за него портить пришлось, небось, недешевая вещь, вон, прочная какая, так ее и разэтак. Эльф тем временем деловито осмотрел его, коснулся занемевшей ноги, потом иссеченных ладоней. Сын Глоина возражать не стал, про эльфийскую магию целительную наслышан потому как. Но смотрел исподлобья, недобро. По телу разбежалось живительное тепло, эльф что-то коротко пропел и легко поднялся на ноги. Протянул руку — вставай мол, чего расселся. Руку Гимли, понятно, не принял — еще не хватало. Однако — диво! — легко поднялся. — Благодарю тебя, воин лесного народа. — Что привело тебя в наш лес, сосед? — дружески спросил эльф, приглашающе пропуская перед собой на тропу. И то верно — коли уж пожаловал в лес неумеха, так выпроводить бы поскорее. — Лекарь за волчьим корнем послал, — буркнул Гимли. И неожиданно для себя добавил: — Вот смеху будет: мало что порученного не выполнил, так еще и между небесами и землицей болтался, как портки после стирки. Эльф мягко улыбнулся, и Гимли наконец его рассмотрел. Лицо отчего-то показалось знакомым — впрочем, все они на один лад. Золотые волосы, сплетенные в сложные косы по бокам, резкие острые черты, сероватые с прозеленью глаза. Не красавец, конечно, с лысым-то подбородком, но вроде как и не распоследний урод. — Мы всегда берем с собой мазь из борца-травы, когда уходим на окраины нашего леса, — остроухий пошарил в поясной сумке и вынул округлый глиняный горшочек, помещающийся в кулак. — Прими эту мазь от меня и не таи зла. Гимли подумал, покосился недоверчиво, но горшочек все же взял. Эльфийские-то снадобья большую силу целебную имеют, всем известно. Только поди их добудь. — Благодарю, — кивнул учтиво. — Только в рот тянуть не вздумайте — насмерть отравитесь, — добавил эльф. — Дураков-то нет, — фыркнул сын Глоина, который, понятно, об этой траве утром аккурат первый раз услышал, и куда да как ее прикладывать вовсе не знал. — Проводить тебя? Гимли прислушался к себе — тело двигалось легко и свободно, будто и не он на веревке подвешенным болтался. Буркнул: — Не бойся, не задержусь, помню дорогу. Эльф ничего не ответил, снова улыбнулся невпопад, будто каким-то мыслям. — Кого мне благодарить за услугу? — из вежливости спросил Гимли. Если в Гору припожалуют, так хоть по имени вспомнить, а то поди потом отличи этого спасителя от других таких же. — Ты еще успеешь хорошенько запомнить мое имя, — рассмеялся эльф, махнул рукой, словно бы отгораживаясь от гнома. И пропал. Гимли проморгался, огляделся вокруг — нигде ни веточка не шелохнулась в предвечерних сумерках, и никого не видать. Как не было. Вот же ж нечисть лесная. Гном вздохнул, качнул головой и споро зашагал домой.