Замыслил я ... отгул

      Погоды стояли чудесные. Чудесные погоды провоцируют у большинства граждан состояние блаженной ленивости и полное нежелание трудиться на благо родины.       Вот и Василий не стал исключением. Хорошо бы, — думал Василий, взгромождаясь на орловского рысака Георга, — взять, да и отдохнуть от всего недельки две. Очевидно, у Георга было аналогичное сокровенное желание. А, как известно, совпадение желаний двух и более лиц и/или морд неминуемо влечет их исполнение. Трехсекундный полет Василия прошел в штатном режиме и завершился приземлением на одно колено перед инструктором по верховой езде Надеждой Федоровной — дамой грубоватой и суровой. — Бля, ну, как всегда! — не выразила никакого восторга Надежда Федоровна и, гордо прошагав мимо бесславно павшего к ее ногам Василия, повела радостного Георга в денник. Василий как червяк копошился в опилках и песке, искренне посылая лучи добра бездушной Надежде Федоровне.       Спасать безалаберного Василия прибыла изъятая с очередного, Очень Важного Совещания, сестрица Виктория Андреевна. Здесь надо сделать лирическое отступление и сообщить, что Викторией Андреевной сестрица была исключительно на работе. Дома она была Викусей.       Жизнь Виктории Андреевны чуть больше, чем полностью проходила в трудах праведных, то есть на работе, где главным человеком был «Сам» (при произнесении глаза воздеть к потолку, смотреть полминуты не отрываясь). Один «Сам» неизменно сменялся другим «Самым» с периодичностью раз в год-полтора, так толком и не разобравшись в специфике управляемого объекта и отрасли. Каждый раз, в моменты смены караула в руководительском кресле, все Викусино семейство замирало в надежде, что ей, наконец-то, отдадут эту должность, и она поумерит свой трудовой энтузиазм.       Должность все никак не отдавали, поэтому безутешное семейство без зазрения совести строило тактические и стратегические планы по получению желаемого. Добрые родственники предлагали Викусе уйти к конкурентам, выйти замуж за руководителя и засадить его дома с детьми, уйти в отпуск за свой счет и не возвращаться, объявить долгосрочную голодовку и продать новые разработанные образцы немецкой разведке. Викуся злилась и молча курила на балконе. Что скрывать, Викусины родственники были на редкость черствыми людьми.

***

— Вечно от тебя одни неприятности! — со всей дури хлопнув дверью машины, сообщила Викуся давно известную всем окружающим аксиому, еще и некстати припомнив, как двухгодовалый Василий, энное количество лет назад, изгадил пластилином ее новенький школьный портфель. Василий такого, разумеется, не помнил, поэтому все отрицал и неумело выдавал себя за жертву дедовщины.       Ехали в гробовой тишине. Только изредка Викуся бросала многозначительные взгляды на тяжело травмированного Василия. Во взглядах читалось неподдельное желание отвесить Василию смачный подзатыльник, а, еще лучше, придушить его запасными колготками в эротическую сеточку, валяющимися в бардачке, чтоб не мучился, а потом закопать прямо в Битцевском парке под кустом. Василий притворялся умирающим, коварно подсчитывая в уме, на сколько дней больничного можно рассчитывать при полученной травме. У сестрицы бесперебойно трезвонил телефон. Наверняка, «Сам» опять перепутал бумаги и не знал, какую таблицу приложить к отчету. С ним такое частенько случалось.

***

— Что там у него опять? — вопила в одно ухо Викусе таллинская бабушка, которой Василий предусмотрительно пожаловался на жизнь. — Света нет, воды нет, еще и Васенька шею свернул… — причитала в другое Викусино ухо севастопольская бабушка. Польщенный списком бабушкиных бед, в котором он оказался на почетном последнем месте, Васенька зеленел от ужаса, разглядывая тетеньку с сине-фиолетовой физиономией. — Что там у тебя? — наконец-то обратила свой взор на скрючившегося на банкетке в травмпункте Василия сестрица, желавшая как можно скорее удовлетворить бабушкино любопытство, чтобы можно было, не отвлекаясь на всякие мелочи, вести беседу с «Самим». — Богатый внутренний мир? — разглядывая многострадальную коленку, предположил полуобморочный Василий. — Разрыв мениска! — радостно сообщил толстый дяденька-врач, и Василий с чистой совестью упал в обморок.

***

      Перед операцией Василию пришлось ошиваться в больничном коридоре. В коридоре стоял телевизор, а вокруг него, как 12 месяцев вокруг костра, восседали травмированные и не очень граждане. Граждане галдели и дрались за право выбрать передачу. Дедульку интересовали новости, двух женщин средних лет — приготовление омлета, девицу с пирсингом в носу — спаривающиеся суслики. — Да, пошли вы все! — в сердцах сообщила медсестра, стоявшая на «пульте» и клацающая, по требованию, кнопками то в одну, то в другую сторону. И прицельно швырнула пульт в Благородное собрание, жаждущее зрелищ.       Меж тем, сознание Василия, ожидающего действия местного наркоза слегка помутилось. Перед замутненным взором Василия с фразой: «да, пошли вы все!» последовательно проплыли Лев Толстой, сплюнувший под босые ноги и с остервенением почесавший бороду, Анна Каренина, возлежащая на рельсах и поправляющая макияж, Викусина соседка Анна Николаевна, спихивающая старый диван с балкона, и конь Георг, отчаянно хрумкающий совершенно незаслуженными яблоками и морковкой.

***

      За дверью кабинета, по коридору, нервно вышагивала Викуся, сообщая в два телефона одновременно, что все в порядке. Пришлось ей брать отгул.