Единение

3, 2, 1… Начало всего этого — осень, моё любимое время года, ты знаешь это. С каждым днём я вспоминаю все больше деталей. Это убивает. Медленно разъедает изнутри. Нам был отсчитан всего год. Ты помнишь тот холодный северный город? Мы никогда не углублялись в воспоминания того времени, но нам и не нужно было говорить вслух — все это прекрасно отпечаталось в памяти. Тебе понравился запах моего шампуня, и лаванда стала моим любимым запахом. Тебе понравилось, как я играю на гитаре, и вот я загораюсь ещё большей любовью к этому инструменту. А помнишь вечера? Ты на моей кровати, мы тихо разговариваем, и вот ты нависаешь надо мной, спрашивая, можно ли меня поцеловать; этот невинный жест я помню до сих пор, и хоть ничего тогда и не случилось, это наше начало, точка отсчета, за полгода по старта. Помнишь длинные скучные уроки? Учителя делали замечания, а мы дальше смеялись над только нам понятными шутками, придумывали тексты песен, ты помнишь это? У нас получалось дерьмово, но мы не особо задумывались, наслаждаясь друг другом. Мы не обращали внимания на косые взгляды, это было совершенно не важно. Наши вечерние длинные прогулки до твоего дома, долгие объятия, отчаянная нужда друг в друге — в моем мертвом мозгу все слилось воедино. Но я помню все. Как мы дрались с твоим пьющим отцом, как строили планы на будущее. Помню твой звонок, слезы на другом конце провода и свой успокаивающий голос. Помнишь Рождество? Твои рисунки в подарок, настолько живые и чувственные, безумно красивые. Помню свою поездку на другой конец города в холодный декабрьский вечер, смущение, твои глаза и удивление. Радость. То, как ты назвал меня Санта-Клаусом. А я и вправду был похож. Ты ещё долго вспоминал этот день, а я все отшучивался, что мне было совсем не трудно; в тот день, в Рождество, я крепко поругался с родителями из-за этой поездки и чуть было не остался ночевать на улице; на разве это важнее твоей улыбки? Помнишь ту весну, сезон надежд? Наши репетиции с группой? Ты так неважно пел, а мы так неважно играли, но ты помнишь наше стремление, наше желание и веру? Ты помнишь, как все было чудесно? Ты помнишь, как я все это сломал? А помнишь лето? Как я бросился за тобой в воду, когда тебя, толком не умеющего плавать, подхватило течение? Наши ставшие традицией прогулки по вечерам? Мою развивающуюся паранойю из-за пустяка — резко брошенного незнакомцем слова. Назвал нас педиками. Это ничего, мы же бунтари, панки, секс-наркотики-рок-н-ролл. Но именно это сломало меня, а затем и нас. Я боялся держать тебя за руку, оглядывался всякий раз, чтобы тебя обнять. Что-то поедало меня изнутри… боязнь чужого мнения? Серьёзно? А помнишь ли ты тот день, что я вспоминаю чаще всех? Это был вечер, или ночь. Мы сидели у меня, дом был пустой, и это был момент нашего полного единения. Мы дрались подушками, обнимались, говорили какой-то бред, а затем я поцеловал тебя; ты помнишь? Стены моего дома помнят наш смех, искры счастья, такого недоступного, такого чистого. Помнишь, как мы с семьёй уехали во Флориду на отдых, а ты остался в нашем дождливом городе? Мы списывались; а потом ты позвонил, и я был счастлив, безумно счастлив слышать твой голос спустя четыре недели расставания. Но я ломал тебя. Я закатывал истерики почти без повода, я не говорил с тобой неделями; тебе было больно, ты не понимал — за что? я и сам не мог себя понять, почему я рушу все, что у меня есть? почему я делаю это? Мне не дано понять. Я помню наши высоко поднятые сцепленные руки на том концерте, помню очень долгие объятия в душной спотривной раздевалке, помню, как пугливо билось сердце, каким обнаженным я чувствовал себя рядом с тобой. Я помню твои глаза, когда я оттолкнул тебя, помню, как ты говорил, что не умеешь петь, а я ругал тебя за это, помню твои записки, рисунки, ленты, цветы, взгляды, жесты, поцелуи, слова… Мы были обречены. Наш год истёк. Зависимость? Притяжение? Я нашёл в себе силы оттолкнуть тебя на безопасное расстояние, где я не мог бы тебя ранить. Пьяный, писал тебе. Ломал тебя вновь и вновь. Помнишь ли ты? Лучшим вариантом для тебя будет «нет». Возможно это прошлое, и должно остаться в прошлом, должно быть забыто, выброшено, выучено, сожжено и развеяно над морем. Возможно, это будущее, и наши красные нити ещё не разорваны, наши судьбы переплетены вечностью. Возможно, наше притяжение сильнее предрассудков и страхов. Возможно, наша зависимость сильнее, чем мы могли себе представить. Мы можем забыть, а можем помнить, и это только наш выбор. И только мы решим, когда спустить нашу лодку из красного дерева в прозрачно-голубое море.